Фау-2 (ЛП) - Харрис Роберт - Страница 20

— Спасибо, мэм. — Она вытерла глаза и протянула платок обратно.

Кэй махнула рукой:

— Оставьте пока. Меня зовут Кэй Кэйтон-Уолш.

— Ада Рамшоу, мэм.

— Где вы служили до этого?

— В фильтрационном зале, Стэнмор. А вы знаете, куда нас направляют, мэм?

— В Бельгию, насколько я понимаю.

«Дакота» резко тряхнула — её подбросило над сиденьем. Кэй поспешно вновь пристегнулась. Следующие пятнадцать минут самолёт мотало, как на ярмарочной карусели. Справа от неё, в нескольких местах, один из солдат вырвал прямо на свой багаж, и запах быстро наполнил салон. Кэй почувствовала, как у неё скрутило живот. Она приложила ладонь к носу и вновь уставилась в окно. Внизу облака лежали, как пенное море. Интересно, пересекли ли они уже побережье? Она попыталась вспомнить одну из карт из Медменхэма: прямой курс в Бельгию — это чуть севернее Дувра, через Северное море до Остенде. Это сколько? Примерно сто пятьдесят миль? А крейсерская скорость «Дакоты» — около двухсот миль в час? Значит, осталось лететь уже недолго.

Минут через пятнадцать, когда она ощутила давление в ушах и поняла, что самолёт снижается, её взгляд привлёкло какое-то движение. Вдали вверх с огромной скоростью поднимался тонкий белый столб — словно игла, под углом около сорока пяти градусов. По мере подъёма за ним тянулся конденсационный след, который в некоторых местах рассекался поперечными ветрами, образуя узкую, разорванную дугу облаков. Она смотрела, заворожённая, затем тронула за плечо недружелюбную соседку слева:

— Посмотрите! Это ведь то, о чём я думаю?

Сержант повернулась, проследив за её взглядом.

— Господи, да это же чёртова ракета! Девчонки — это Фау-2!

Все, кто сидел по левому борту «Дакоты», уткнулись лицами в окна. Те, что были справа, повскакивали и наклонились через плечи, чтобы тоже увидеть. Самолёт закачало. Люди наваливались друг на друга. Дверь в кабину распахнулась, и мужской голос закричал:

— Сядьте, ради Бога! Вы раскачиваете самолёт!

Когда пассажиры вернулись на свои места, Кэй пригнулась в кресле и, изогнувшись, попыталась уловить последний взгляд на небо — но ракета Фау-2 уже скрылась из виду, направляясь к Лондону.

9

Граф стоял в окопе в лесу недалеко от Схевенингена и через бинокль следил за ракетой, стараясь не упустить предполагаемую траекторию её полёта. С тех пор как она исчезла в облаках, прошло больше минуты. Выхлоп при старте был нормальным; через четыре секунды полёта манёвр наклона под углом сорок семь градусов был выполнен безукоризненно. Тем не менее он продолжал удерживать бинокль в направлении низкого грохота. Вокруг него солдаты расчёта всё ещё сидели, закрыв головы руками: после вчерашней катастрофы никто не хотел рисковать. Наконец он опустил бинокль.

— Ушла, — объявил он. Он пытался скрыть облегчение в голосе. — Всё в порядке.

Постепенно солдаты распрямились. Как заметил Граф, в полку было два типа людей. Старшие — закалённые ветераны Восточного фронта, насмотревшиеся на смерть, — воспринимали командировку в оккупированную Голландию как заслуженный отпуск; теперь их главной целью было выжить. Молодые — только что из учебки — были более идейно заряженными, но и более напуганными. Судя по красным глазам и бледным, осунувшимся лицам у тех и других, за ночь было выпито немало метанола из топливных цистерн. Граф не знал, произвёл ли он впечатление своей выдержкой, показался ли хвастуном или же его просто ненавидели как одного из тех учёных, которые навязали им столь опасное и ненадёжное оружие. Скорее всего, всё вместе.

Он выбрался из окопа. После грохота запуска у него всё ещё звенело в ушах, как будто их заткнули ватой. Потребовалось немного времени, чтобы понять, что его зовут. Сначала он не мог разглядеть, кто именно. Потом заметил голову лейтенанта Зайдля, торчащую из люка в крыше машины управления огнём. Командир батальона махал рукой.

— Граф!

— Что?

Командир сложил ладони рупором и что-то прокричал, но слов было не разобрать. Граф беспомощно развёл руками:

— Не слышу тебя!

Зайдль указал пальцем на то место, где стоял Граф. Жест явно означал: не двигайся. Голова исчезла.

Граф затопал ногами и подул на руки. Было очередное холодное ноябрьское утро — на сей раз, слава богу, без дождя, но морозное. Лес покрыт инеем, за исключением площадки пуска, где лёд уже растаял. Он бросил туда взгляд, но тут же отвернулся. Из головы не шла картина с площадки № 76 — шестиметровая воронка, машина управления, горящая, как горн, останки людей и обрывки формы, свисающие с взорванных елей, как жуткие рождественские украшения. Двенадцать человек — половина расчёта — погибли или не подлежали опознанию. Он оставался на месте, пока не увезли последнего раненого. Когда наконец вернулся в гостиницу, долго не мог заснуть, а когда заснул — ему снился Вамке в Куммерсдорфе, в белом лабораторном халате, с сигаретой, улыбающийся ему перед тем, как поднести воспламенитель к струе перекиси водорода… и он сам, бегущий в панике сквозь лес, взорванная испытательная площадка с обугленными телами, ночной кошмар сливались в единое целое. Он проснулся, обнаружив, что сжимает одеяло так крепко, что болят пальцы.

Зайдль шёл через кустарник, размахивая руками, разминаясь после пребывания в бронемашине.

— Доброе утро, Граф. — Никаких нацистских приветствий от него не последовало. — Спал?

— Немного, а ты?

— Я? Я всегда сплю хорошо. Кстати — слышал, бедняга Шток умер утром?

— Не знал. Когда его уносили, он ещё дышал. — Образ вновь всплыл в памяти, и Граф на мгновение закрыл глаза.

— Ну вот, теперь уже не дышит. Это, пожалуй, к лучшему. Его батальон нужно будет формировать заново. Хубер собирает совещание в штабе. Твоё присутствие там… желательно.

— Желательно?

— Ладно, считай — приказано, если так понятнее.

— В каком смысле?

— Наверное, будут разбираться, что пошло не так.

— Что пошло не так? — переспросил Граф. — Что пошло не так — это его требование выпустить двенадцать ракет за день!

— Ну так вот, мой дорогой Граф, у тебя будет возможность сообщить ему это лично. А пока он велел нам осмотреть место происшествия. Пошли, подброшу.

Они шли по дороге к машине лейтенанта. Когда они отошли на достаточное расстояние от стартовой площадки, Граф достал пачку сигарет и предложил одну Зайдлю, который тут же согласился. Они остановились, пока Граф закуривал. Сигареты были эрзацные, отвратительные — словно куришь опилки. Он затянулся и задумчиво уставился на тлеющий кончик. Мысль о возвращении на место катастрофы его не радовала.

— Что именно полковник надеется там найти? Какие такие "улики"?

Зайдль посмотрел на него с сожалением:

— Никаких. Ему просто нужно прикрыть свою задницу перед Каммлером.

Каммлер — генерал СС, курировавший операцию с оружием возмездия. Все сходились во мнении, что он был сумасшедшим.

Граф, несмотря на себя, рассмеялся:

— Циник ты, Зайдль.

— До войны я был адвокатом. Цинизм у нас в крови.

Пять минут спустя они уже ехали в маленьком «Кюбельвагене»[2] Зайделя с хлопающим парусиновым верхом и сиденьями-вёдрами, подпрыгивая на ухабах по направлению к Вассенару. Короткий участок ровных серых дюн, тянущихся к морю, быстро уступил место привычным деревьям. В отличие от лесов ближе к Схевенингену, здесь среди деревьев стояли ухоженные дома. Богатых владельцев выселили пару лет назад, чтобы создать трёхкилометровую зону безопасности вдоль побережья. Зайдель сбросил скорость и повернул налево, к морю. Они остановились у охраны, показали пропуска — и те их без слов пропустили. По обе стороны за высокими железными воротами мелькали гравийные подъездные дорожки, скрытые ночью. Они вели через заросшие газоны, заваленные опавшей листвой, к большим, круто-крытым особнякам. Некоторые из них были размером с дворцы. Все выглядели пустыми — кроме одного, как заметил Граф, у которого у ворот стояла штабная машина.