Падающая башня. Огнем на огонь - Корнилова Ксения - Страница 7

Это не имело ничего общего с реальностью: стоит кому-то зайти внутрь – и он либо сгорит, либо задохнется от едкого дыма. Безрассудно, нелепо, бессмысленно – умереть обоим вместо того, чтобы ей одной остаться жить. Но в сторону условности – полчище мыслей обрушилось разом, лишая воли и разума.

Леони выронила мокрый от вспотевших ладоней телефон и побежала к крыльцу. Сердце колотилось так быстро, что она даже не чувствовала его пульсацию, а просто вибрировала на одной частоте с вырывающимися языками пламени. Она никогда не была так близко к огню, тем более – неуправляемому, безжалостному, голодному. Она чувствовала жар, вдыхала горячий воздух, обжигающий легкие, но остановиться уже не могла, даже если бы захотела.

Дверь поддалась легко. Сюда огонь еще не добрался, а значит, можно попытаться…

– Этьен! Этьен!!! – Голос писклявый, механический, словно верещит заржавевшая говорящая кукла.

К черту «мсье» и скромность. К черту привычку аккуратно заглядывать внутрь и прислушиваться, каждый раз ожидая, что прогонят прочь.

– Этьен!

Горло разрывало от крика, но ответа не было. Обернувшись назад лишь на мгновение, Леони вдохнула застывший воздух, ступила на деревянные доски, выстилающие пол, и бросилась вдоль коридора.

«Скорее, скорее!» – пульсировало в голове.

Уже из прихожей было видно, что горела мастерская. Нелепо надеяться, что Этьен – если он действительно там – еще жив. Был бы жив, смог бы выбраться, путь отступления свободен!

Но раздумывать времени не было. Через секунду оказавшись в дверном проеме, Леони сразу отпрянула: языки пламени лизнули веснушчатую щеку, пахнущую илом, дотронулись до мокрых волос, зашипели от возмущения и чуть отпрянули назад, как расступаются подданные перед повелителем, давая пройти.

Этьен лежал в углу под придавившими его стеллажами, заваленный стеклянными фигурками. Голова разбита, на волосах запеклась почти черная кровь. Огонь уже подбирался к нему, ласкал неприкрытую кожу, раздевал, оставляя от одежды только черный пепел.

– Этьен! – заверещала снова Леони и бросилась к нему.

Жуткое зрелище и еще более жуткий запах горящей плоти охладили ее пыл, но не могли остановить. Протянув руку к охваченному пламенем стеллажу, девушка с удивлением уставилась на то, как гаснет, отступает, задыхается огонь от ее прикосновений, не решаясь притронуться еще раз.

«Что за черт?!» – пронеслась в голове мысль и тут же пропала: некогда думать!

Потянув за стеллаж, Леони с третьей попытки смогла его сдвинуть. Посыпались фигурки, зазвенело по опаленным огнем доскам стекло. Изловчившись, девушка подхватила Этьена под плечи и потащила к выходу. «Господи, почему так тяжело!»

Тяжело, невыносимо, страшно! Она сама была маленькой стеклянной фигуркой, помещенной в печь заботливыми руками мастера. Вокруг все полыхало, искрилось. С жутким треском падали доски, дребезжало стекло. Огонь не трогал девушку, но дым, проникая в легкие, кружил голову, практически не оставляя шансов на спасение.

Они были уже у выхода из мастерской – протяни чуть-чуть, домучайся…

Но нет. Леони не могла сделать и шага. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, за мгновение до потери сознания, наглотавшись дыма, она упала на Этьена, закрывая от огня.

Какое-то время сознание удерживалось на плаву, как она сама во сне держалась за золотые нити солнца. Лежа без сил, Леони кожей чувствовала близость огня, готового сорваться по чьей-то команде и впиться в податливое обессиленное тело. Но тот пока только приглядывался, притрагивался к платью, прожигая насквозь тонкую ткань. Оставалась надежда, что пожарные успеют, а если нет…

Мысль оборвалась. Леони провалилась в темноту.

Жадный, ненасытный огонь бушевал еще минут десять или пятнадцать, наслаждаясь случайными жертвами, так кстати подвернувшимися под горячие руки. Пламя вырвалось из мастерской, прокралось по коридору, поднялось по лестнице, обглодало обои в цветочек и все еще вкусно пахнущий цветами плед. Заглянуло в покрытое патиной зеркало, примерило развешенные в покосившемся платяном шкафу скромные наряды, практически все до одного купленные в местном секонд-хенде.

Пожарные приехали спустя двадцать минут после звонка. Несколько человек сразу бросились внутрь, другие растягивали жирные шланги, изрыгающие потоки воды. С соседних улиц набежали зеваки, услышав сирены, и теперь толпились, пытаясь разглядеть происходящее и втайне надеясь – пусть это и неправильно – на трагедию. А что? Жизнь на окраине скучна и однообразна…

Следом приехала скорая помощь, из машины посыпались люди в белых халатах, готовые принять возможных жертв.

Первой вынесли Леони. Аккуратно положили на носилки, начали вентиляцию легких. Кто-то смел ошметки обгоревшей ткани длинного, чуть ниже колен, платья и с удивлением охнул: «Она не пострадала».

Огонь не тронул девушку. Пощадил. Должно быть, испугался или, напротив, невольно залюбовался необычной красотой, за которую многие сулили бы миллионы, родись Леони в большом городе.

Куда хуже дело обстояло с мужчиной слегка за сорок – второй жертвой внезапно разгоревшегося пожара. Ему повезло меньше: правая сторона тела сильно обгорела, тут и там въелись в кожу расплавленные и застывшие осколки стекла, голова разбита.

Но он был жив. Пока еще жив.

3

Причудливый танец света и тьмы

В обед удалось запихнуть в себя только пару вилок тушеной капусты с поджаренной до черных боков котлетой и стаканчик вишневого, с крупными ягодами желе. От салата Леони отказалась – тот выглядел так, словно его уже кто-то съел и успел наполовину переварить. А вот чуть кисловатый десерт пришелся по вкусу: в нем отражалось настоящее: сладость радости (удалось выжить!) и разъедающая кислота мысли (куда же теперь идти?).

Шел третий день в больнице и, кажется, последний. Окрашенные в бледно-голубой цвет стены, запах хлорки и лекарств, черные от уличной пыли жалюзи на узких окнах, тусклый свет в коридоре, единственный телевизор в общей комнате и равнодушные взгляды чуть более больных, чем она сама, людей составляли девяносто процентов этих дней. Остальные десять удавалось поспать, проваливаясь в спасительную бездну пустоты.

Врачи отмалчивались, медсестры с любопытством и с некой ехидцей посматривали в ее сторону. Пару раз заходил полицейский – молодой офицер в темно-синей униформе, с самой заурядной внешностью и выражением скуки на лице. Он расспрашивал про пожар, иногда не к месту вставлял вопросы о личной жизни, но каждый раз уходил ни с чем.

«Меня не было дома».

«Нет, я не родственница».

«Мне, между прочим, уже восемнадцать».

«Страховка? Я не в курсе».

Рутинные вопросы без должных ответов.

Время словно застыло, и Леони не хотела, чтобы это когда-нибудь прекращалось, несмотря на отвратительного вида салат и запах болезни и смерти, каким пропитаны все больницы мира. Претила сама мысль о том, что, когда ее выпишут, придется заново искать себе жилье или возвращаться в бедлам, устраиваемый в бывшем доме. Радостное предвкушение будущего сменилось тягостным ожиданием. Словно она смотрела в колодец, пытаясь разглядеть в мутной черной жиже отблески солнца, забывая поднять голову вверх.

Чувствовала она себя на удивление хорошо, явно не так, как полагается жертве пожара, тем более было с кем сравнить, ведь Этьен Ле Гро пришел в себя только вчера вечером. Он сильно обгорел, отравленное ядом гари тело мучили дикие боли, поэтому его снова ввели в медицинский сон. И хорошо: вряд ли бы мастеру понравилось видеть и, главное, чувствовать себя пережаренной котлетой вроде той, что подавали сегодня на обед.

Леони привычным жестом пригладила волосы, подумала, что пора бы подстричься покороче, и уставилась в окно. Там, за грязной решеткой жалюзи, на раскаленной солнцем улице жизнь не останавливалась ни на минуту. Кто-то спешил на свидание в обеденный перерыв, кого-то привезла машина скорой помощи (то ли умирать, то ли дать новую жизнь). В голове зудела и чесалась одна и та же мысль: она не хотела уходить отсюда. Можно, конечно, попробовать вернуться в пекарню, где ждет с медицинской справкой розовощекая, перепачканная мукой Элен, но что-то подсказывало Леони, что эту страницу нужно перевернуть, не прочитав.