Кореец (СИ) - Ледов Вадим - Страница 33

Тучков отложил карандаш, посмотрел на меня с хитрым прищуром, словно я задал вопрос с подвохом, и вновь отхлебнул портвейна.

— А я не говорил, что ли? — он даже немного обиделся. — Я ж тебе толкую про судно наше!

И тут выяснилось самое интересное. Оказалось, что мой собеседник, этот гений недооцененной инженерной мысли, работает не кем-нибудь, а старшим помощником капитана (он же — старпом, он же — механик, он же — боцман, матрос и кок в одном лице) на бывшем буксире «Полюс». Буксир этот, пережив бурную молодость в дельте Волги, был списан со своей толкательной должности и передан в ведение Восточно-Каспийской морской инспекции рыбоохраны. Весь экипаж этого грозного стража рыбных запасов состоял из двух человек: капитана Хлопушина (фамилия говорила сама за себя) и, собственно, нашего героя — старпома Тучкова. Два бойца невидимого фронта на страже каспийской селедки и осетров.

В настоящее время, как поведал Тучков, он совершенно легально отдыхает в астраханском профилактории «Волна» (путевку выбил через профком), пока его боевой корабль «Полюс» проходит очередной профилактический ремонт в доках астраханского речного порта. По идее, Тучков должен был бы присутствовать при ремонте и лично контролировать замену каждой гайки, но, как водится у гениев, он не сошелся во взглядах с главным механиком порта. Поругался вдрызг из-за какого-то там «неправильно установленного сальника на гребном валу». Механик порта, будучи человеком приземленным и не терпящим критики от «речных умников», потребовал, чтобы Тучкова на время ремонта удалили с глаз долой. Поэтому в доке сейчас страдает в одиночестве капитан Хлопушин, а наш изобретатель Тучков наслаждается заслуженным отдыхом и заодно сбежал на пару-тройку дней в Москву — «посмотреть, так сказать, на передовой опыт столичного судоремонта». Ну, и портвейна выпить в вагоне-ресторане, само собой.

«Блииин!» — мысленно взвыл я, едва не поперхнувшись кусочком хлеба, которым собрал подливку. Вот же совпадение! Человек из Каспийской рыбоохраны! Тот, кто по долгу службы должен ловить таких, как мы, браконьеров и контрабандистов!

— Рыбоохрана, значит… — протянул я как можно небрежнее, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица и долив себе водки. — Серьезная работа. Опасная, наверное? Браконьеры, поди, отстреливаются?

Тучков махнул рукой.

— Да какое там отстреливаются! Мелочь одна попадается, с сетями да с удочками. А кто по-крупному работает, тех не поймаешь. У них и лодки быстроходные, и связи, где надо… Нам на нашем «Полюсе» за ними не угнаться. Мы больше так, для порядка курсируем, флаг показываем.

— А в Красноводск вы на своем «Полюсе» не ходите? — как бы между прочим спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Как же это не ходим, родной? — искренне удивился Тучков. — Мы ж к ним и приписаны! К Восточно-Каспийской инспекции! База у нас там, в Красноводске. Так что мотаемся туда-сюда постоянно. Как раз после ремонта туда пойдем. Хлопушин вернется, и пойдем. А ты что, в Красноводск собрался? По делам али как?

Сердце у меня заколотилось где-то в районе горла. Вот он, шанс! Через Каспий. На судне рыбоохраны! Это же идеально!

— Да вот, думаю съездить, — уклончиво ответил я. — Говорят, город красивый, море… Товарищ вот со мной едет, — я кивнул в сторону нашего купе, где Колька, наверное, уже допивал свою настойку и слушая по «Панасонику» вражеские голоса, — он с Дальнего Востока, экзотики хочет.

— Город красивый? — удивился Тучков и по выражению его лица, я понял, что дал маху.

— Ну в смысле, экзотика… экстремальный туризм…

Тучков понимающе хмыкнул.

— Красоты не заметил, а экстрима там хватает, это точно. Пустыня, верблюды, туркмены в халатах… Море опять же. Только грязное оно там, нефтью все загажено. И жара летом — под пятьдесят, а зимой, наоборот — холодина. Но если туризм…

— Не бесплатно, конечно, — обнадежил его я. — Подбросите?

Тучков на мгновение замер, его мутные глазки уставились на меня в упор. В них промелькнуло что-то острое, расчетливое. Кулигин исчез, появился делец.

— Подбросить — это можно, — медленно проговорил он, тоже понизив голос.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок азарта. Кажется, клюет!

План был прост, как всё идиотское: на днях заканчивается ремонт «Полюса». Тучков, вернувшись из самоволки в столицу, клятвенно обещал «уломать» капитана Хлопушина взять нас на борт. Ну как уломать — видимо, поделиться частью профита от «левых» пассажиров. Пару-тройку дней мы должны были изображать культурный отдых в Астрахани: смотреть местные достопримечательности (Кремль, рыбный рынок, Никольская улица), может, даже порыбачить с Тучковым на Волге (видимо, на предмет выявления браконьеров?), а там — и в путь-дорожку на Красноводск, под прикрытием доблестной рыбоохраны. Звучало как анекдот, но другого плана у нас все равно не было.

При посадке на паром, нужно предъявлять паспорт. Через Каспий мы граничим с Ираном — пограничный контроль.

Мне со свои паспортом светиться ни к чему, а Кольки его и вовсе нет.

Расстались мы с Тучковым почти что лепшими друзьями. Его рукопожатие напоминало прикосновение к вяленой вобле — такое же сухое и слегка липкое. Мы обменялись обещаниями «обязательно зайти в гости» и «посидеть еще как-нибудь». Он даже чуть не полез целоваться на прощание, но я вовремя увернулся, сославшись на внезапный приступ кашля. Ехал наш новоиспеченный друг и потенциальный спаситель в тринадцатом вагоне, на двадцать третьем месте. Я сразу подумал: придется его навестить, напомнить про обещания. Что-то подсказывало мне, что Тучков, выйдя из вагона-ресторана, вполне мог про меня забыть.

Проводив механика-рационализатора, я вдруг почувствовал острый приступ… нет, не совести, а чего-то другого. Деловитости? Или просто желания закрепить успех? Я решительно подошел к барной стойке и, игнорируя скептический взгляд директора, купил бутылку «Краснодарского» шампанского, того самого портвейна «Массандра», а за червонец он мне достал из-под прилавка коробку шоколадных конфет АССОРТИ кондитерской фабрики Бабаев и аккуратно завернул все это богатство в газету «Гудок». С этим презентом, как с боевым знаменем, я выдвинулся на позиции, приготовившись атаковать девичью честь симпатичной проводницы.

Зачем я это затеял — убей бог, не знаю. Семидесятилетний Марк Северин внутри меня устало вздыхал и крутил пальцем у виска. Но двадцатиоднолетний организм Михаила Кима, взбудораженный водкой, и близостью опасной авантюры, требовал действий. Простых, понятных, гормональных. Он нуждался в общении с противоположным полом. Логика тут отдыхала, курила в тамбуре и плевала на рельсы.

Я двинулся по коридору, покачиваясь в такт вагону и напевая вполголоса: «А что это за девочка? И где она живет? А вдруг она не курит? А вдруг она не пьет? А мы с такими рожами возьмем, да и припремся к Элис…»

Кстати, этот дурашливый кавер на песню Смоки надо вставить в наш первый альбом, в двухтысячном он стал бомбой. Текст, конечно, подправить — убрать упоминания про иврит и геев…

Так, где искать Инну? В проводницкой, у титана с кипятком? В ее служебном купе? Может, она уже спит? Мысли путались. Я чувствовал себя одновременно и опытным соблазнителем из прошлой жизни, и неуклюжим подростком, впервые решившимся заговорить с девушкой. Этот внутренний конфликт был похлеще любого портвейна.

Инна нашлась в своем закутке, сидела за столиком напротив приборной доски с переключателями да стрелками, считала мелочь за чай. Интересный дуализм у моего сознания. Известно, что молодые парни, вчерашние юноши часто в поисках секса тянутся к женщинам старше себя, справедливо полагая, что те в любовных делах гораздо опытней и раскованней юных сверстниц. Так и молодое тело Миши тянулось к Инне. Но, с другой стороны, в молодом теле засел разум семидесятилетнего мужика, которому все женщины до тридцати кажутся молоденькими девочками, на которых только и может воспламениться его порядком увядшая страсть. Короче, к Инне меня тянуло с обоих сторон.