Кореец (СИ) - Ледов Вадим - Страница 24

— Ладно, как скажешь, — Колька аккуратно ссыпал золотой песок обратно во флягу и завинтив крышку убрал в сумку. — Вернемся к этому разговору позже.

В его тоне сквозила уверенность человека, знающего, что время работает на него. Рано или поздно, думал он, я соблазнюсь. Большие деньги редко оставляют людей равнодушными, особенно тех, кто хоть раз уже переступил черту закона.

— До отъезда поживешь у меня, — сказал я, подводя итог деловой части нашего разговора.

Колька кивнул, принимая предложение без лишних слов и эмоций.

— Завтра сходим посмотрим город, потом подготовимся к поездке, — продолжил я, машинально раскладывая в уме план действий. — Документы у тебя в порядке?

— А то, — хмыкнул он. — Справка от председателя колхоза, комсомольский билет. Все чики-пуки.

— Утром еще побазарим по икре, — сказал я, чувствуя, что настойка уже делает свое дело — голова стала тяжелой, мысли путались. — Сейчас надо поспать. Тебе постелю на полу, не возражаешь?

— Не барин, не привередливый, — пожал плечами Колька. — На нарах в бараке и то спал, а тут чистый пол, крыша над головой. Красота.

Упоминание о бараке зацепило мое внимание.

— Ты что, сидел? — спросил я напрямик.

Колька посмотрел на меня долгим взглядом, в котором читалось удивление.

— Здрасти — забор покрасьте. У тебя что память отшибло? Я ж тебе писал, когда ты еще в армейке служил. Полгода чалился за незаконную охоту в заповеднике. Поймали с пушниной. Повезло еще, что по-первости скостили срок.

Я внутренне похолодел. Конечно, Михаил знал, но я-то… Память Михаила была для меня как лоскутное одеяло — где-то цельные куски, а где-то прорехи. Сам факт знакомства с Колькой помнил, детские игры, кое-что из юности. Но многие детали пропали. Следовало быть осторожнее.

— А, точно, — я сделал вид, что вспомнил. — После травмы память иногда подводит. Какие-то вещи словно в тумане.

Колька внимательно посмотрел на меня, потом кивнул, принимая объяснение.

— Травма — дело такое, — согласился он. — У нас в тайге один попал под завал, так потом месяц не помнил, как его зовут. А потом вдруг — бац! — и все на место встало. Может, и у тебя так будет.

Его простодушная вера в возвращение памяти отозвалась во мне странной тоской. Ничего не «встанет на место». Я не сошедший с ума Михаил, а Марк Северин, заброшенный в чужое тело и чужое время. И каждый день мне приходится играть роль человека, которым я никогда не был.

Я расстелил на полу старое одеяло, положил подушку. Колька, не раздеваясь, только скинув куртку и ботинки, улегся и почти мгновенно заснул. А я долго не мог заснуть, лежал глядя в потолок, испещренный паутиной трещинок, похожую на карту незнакомой страны.

Сон пришел внезапно, как снег в апреле. И принес с собой вереницу образов: черная икра, переливающаяся в свете луны, золотой песок, струящийся между пальцами, холодные глаза Брюса Нуждина и пасмурные берега Каспия, где нас ждало неизвестное будущее.

Утро началось с привычного шума из коридора — соседи по общежитию спешили на работу и на тренировку, где-то гремели кастрюлями, кто-то громко спорил. Обычный день обычного советского общежития. Я открыл глаза и не сразу вспомнил — Колька, икра, золото…

Он уже не спал. Сидел за столом и ел виноград.

— Проснулся, соня? — хмыкнул Колька, не отрываясь от своего занятия. — Уже десятый час, а ты все дрыхнешь. Проспишь царство небесное!

Я потянулся, разминая затекшие мышцы. Молодое тело Михаила Кима хотело двигаться, требовало нагрузки.

— Бледный ты какой-то, не по-спортивному. Видать, после травмы не тренируешься?

Я взял виноградину и с наслаждением вгрызся в сочную мякоть. Вкус был ярче, чем я помнил по своей прошлой жизни. Или это тело Михаила острее ощущало вкусы?

— Тренируюсь, — сказал я. — Вон же гантели в углу.

Колька усмехнулся, кивнул головой.

— Ну-ка, давай на руках… как в старые времена.

Я не стал артачиться, сел напротив, уперся локтем в столешницу, взял ладонью его ладонь, жесткую как деревяшка.

— На счет три! Раз, два, три…

Мы напряглись, жилы вздулись на шеях. Я на категорию выше Кольки и обычно всегда его побеждал. Победил и на этот раз, но честно сказать — еле, еле — душа в теле. То ли он стал сильней, то ли я не восстановился.

Глава 9

Перед тем, как пуститься во все тяжкие зашли подкрепиться в столовую завода «Красный штангенциркуль». Шучу, конечно, но что-то красное в названии было. Этих заводов в Москве, как блох на барбоске, больших и малых, где их все упомнить.

Столовая приветливо встретила нас запахом общественного питания — ароматическая симфония из кислых щей, нежного амбре пережаренных котлет, и неповторимого букета вчерашнего компота. Всё это великолепие приправлено нотками влажной тряпки, которой протирали столы с тех пор, как Гагарин полетел в космос. В прихожей, справа от проема раздевалки, по-летнему пустовавшей, имелась длинная эмалированная раковина с нависшими над ней несколькими латунными кранами из которых вечно капало. Там же на стене — мутное зеркало в пятнах и плакат: суровый рабочий в каске грозил пальцем и призывал мыть руки перед едой.

Мы совершили ритуальное омовение под струей холодной воды, вытерли руки об штаны (общим, застиранным до дыр вафельным полотенцем, висевшим на гвозде, я воспользоваться не решился), и вступили в обеденный зал. Народу было немного, обеденный перерыв на заводе еще не начался, а случайные прохожие сюда забредали редко. Только мы, обитатели окрестных общаг, знали эту тайную тропу к дешевой и относительно съедобной пище.

В углу у окна галдела компания каких-то раскрасневшихся мужичков явно не заводских. Судя по шеренге пустых пивных бутылок под столом и громкости дебатов, они зашли сюда не борща похлебать, а обсудить вчерашний футбольный матч ЦСКА — «Динамо», закончившийся в ничью. Обсуждение шло по классической схеме: своих игроков хвалили до небес, чужих — крыли последними словами, а судью традиционно предлагали отправить на мыло.

Монументальная посудомойка в заляпанном переднике сначала было цыкнула на болельщиков, но те, проявив смекалку, отдали ей пустую тару (двенадцать копеек за бутылку — тоже деньги!), и сердце труженицы общепита смягчилось.

Меню, гордо висевшее на стене в мутном плексигласовом кармане, представляло собой ребус. Напечатанное на машинке через третью копирку, и лишившееся части букв, оно предлагало «Битоки с вермшею», «Наваг с риаом» и «Конпот». Мне всегда было интересно, куда девается первый, четкий экземпляр меню? Великая тайна эпохи. Неужели заведующая столовой вешает его дома в рамочку?

Выбор был невелик, но традиционен: винегрет «Здоровье», салат «Ядреный» (капуста с морковкой и хреном), консервированный зеленый горошек.

Каждая советская женщина знает: «Ешь капусту с морковкой и хрен — будешь, как Софи Лорен!»

На первое — борщ или суп (куриный либо гороховый, третьего не дано). На второе — биточки с вермишелью, с опцией «подливка», плов «узбекский» (почему-то со свининой) или жареная навага со слипшимся рисом. На третье — компот из сухофруктов, чай «грузинский» или кисель брусничный. Ну и пиво «Жигулевское» на-четвертое.

Я взял винегрет, гороховый суп и биточки с вермишелью в подливе и бутылку пива. Итого: 58 коп. Кассирша пробила и вручила мне вместе с сорока двумя копейками сдачи два бледно-фиолетовых чека.

Колька ограничился пловом, но зато взял двойную порцию, ну и тоже пива, конечно.

Хлеб в плетеной корзиночке и горчица в розетке на столе — бесплатно — кусочек коммунизма уже сегодня.

Мы взяли из стопки, один на двоих пластмассовый поднос. Подносы в столовых появились недавно и сразу ускорили процесс самообслуживания. Раньше приходилось челночить от раздачи к столу с тарелками в руках,

…Шумные незнакомцы у окна вдруг притихли, потом встали и, не чокаясь, кого-то помянули вполголоса. До моих ушей донеслось, что-то про самолет.