Сказки долгой зимы (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 39

повыше поднимем

и в ротик задвинем…

— рот послушно открывается, но потом перемазанная кашей ладошка снова закрывает губы, так что хохочет девочка в нос, смешно фыркая.

— Наша Юльча красотуля

и совсем не капризуля,

сейчас кашу всю сожрёт

и опять играть пойдёт!

— ложке снова выдан доступ.

— На дне Юльчиной тарелки

нарисованы две белки,

чтоб на белок посмотреть,

надо кашу одолеть.

Мы вонзаем в кашу ложку —

белочка видна немножко.

Ложка раз и ложка два,

вот у белки голова.

Ещё ложка — опа,

вот у белки…

— Ингвар! — возмущённо восклицает стоящая в дверях Милана.

— Юльча кашу доедает и конфетку получает! — тут же переключается он. — Держи, заслужила!

— Конфета? Шоколадная? — удивляется девушка.

— На, — Ингвар протянул ей вторую конфету. — Больше нет, это я в Кареграде у Немана подрезал. Из старых запасов.

— И принесли нам? М-м-м! Шоколад! Как я по нему скучала! Все здешние остатки скормила Юльче… Спасибо.

— Не за что. У тебя очень милая дочка, а если её умыть, станет ещё лучше.

Юльча увлечённо размазывает по физиономии кашу вперемежку с шоколадом.

— Да, сейчас приведу её в порядок. Скажите, возвращение вашей лысой спутницы… Она пришла за вами?

— Нет, у неё тут свои дела. Но, если всё пройдёт хорошо, то прихватит меня, возвращаясь. А вы собираетесь так и сидеть всю жизнь под землёй?

— Нет, конечно. Но уходить с остальными в новый анклав я тоже не хочу. Возможно, потом, когда эта проклятая зима закончится… Я знаю, что вам не нравится эта идея, но…

— Ты большая девочка, я тебе никто, решай сама.

— Это не так, — покачала головой Милана. — Вы много сделали для меня и Юльчи, вы не чужой нам человек. И Деян на самом деле очень вас уважает, хотя и ревнует немного. Просто мы должны быть здесь. Это важно.

— Для кого?

— Для нашего мира.

— Или для тех, кто внушил вам эту мысль. Я не знаю, кто стоит за вашими излучателями. Может быть, они действительно хотят добра. Но ты уверена, что они хотят его вам? Не миру вообще, не человечеству, сколько бы его ни осталось, а тебе, Милане, и твоей дочке Юльче? Или вас используют и выкинут во имя какой-то цели, о которой ты даже не узнаешь?

— Я верю, что всё будет хорошо, — уверенно ответила девушка, — что мы поступаем правильно. И вы не переубедите меня. Я просто это знаю. Мне жаль, что вы не можете воспринять это так же, как мы с Деяном. Гораздо легче жить, точно зная, что всё идёт правильно! Что мы под присмотром, что поступаем верно, что…

— Аллилуйя! Господь любит вас!

— Что? — растерялась Милана.

— Да так, флешбек из прошлой жизни. Неважно. Живите как хотите.

— Не расстраивайтесь. Вот увидите, всё будет хорошо! Позвать вас, когда буду Юльчу укладывать? Расскажете ей сказку?

* * *

— Стоит в поле теремок…

Нет-нет, глазки у Юльчи должны быть закрыты! Да, вот так, умничка.

Стоит в поле теремок,

он не низок, не высок,

он не узок, не широк,

он не лёгок, не тяжёл,

иди мимо, куда шёл.

Первой бежит мышка,

в мешке кочерыжка.

'Кто-кто в теремочке живёт?

Кто-кто в невысоком живёт?'

Тишина было ответом,

жильцов в доме пока нету.

'Это я зашла удачно,

покантуюсь в этой дачке!'

Мышка в теремок вошла,

и спокойно зажила.

Полстакана накатила,

кочерыжкой закусила,

почесала сыто брюшко,

глядь в окно, а там лягушка!

'Кто-кто в теремочке живёт?

Кто-кто в невысоком живёт?'

«Я, мышка-норушка, а ты кто?»

«А я лягушка-квакушка. Пусти к себе жить?»

'Тут, конечно, места мало, —

мышь задумчиво сказала, —

но жить скучно без подружки,

заходи и ты, лягушка!'

Стали мышка и лягушка

жить вдвоём в одной лачужке,

вместе домик обживают

и культурно выпивают.

Только вот одна беда —

все повадились туда.

В теремке в конце концов

нет отбоя от жильцов!

'Кто-кто в теремочке живёт?

Кто-кто в невысоком живёт?'

«Я мышка-норушка». «И я, лягушка-квакушка. А вы кто?»

«Я заяц-выбегаец!»

«Я лиса, рыжая краса».

«Я волк, зубами щёлк».

«Я барсук, никого не ссу».

«Я росомаха, врежу с размаха».

«Я енот, всё тащу в рот».

«Я бобёр, буратино спёр».

«Я ёжик, в кармане ножик».

«Я белка, болтушка и трынделка».

«Я котик, пушистый животик».

«Я собака, брехливая задавака».

В теремок они набились,

все ужались, постеснились,

кое-как угомонились,

быстро все передружились

и неплохо так зажили.

Тут приходит к ним Юльчонок,

удивительный ребёнок,

говорит: 'Привет, зверушки!

Ах, какие у вас ушки!

Лапки, хвостики и брюшки!

В теремок хочу к вам жить,

со зверушками дружить…'

— Ингвар! Ингвар! — шёпотом позвала Милана. — Юльча уснула, а вам… Мне кажется, вам стоит присутствовать.

* * *

— Лысая Башка, ты что творишь? Блин, ты меня слышишь вообще? Драган, давно она так?

— С полчаса примерно.

— Это ты её надоумил?

— Вот ещё. Я понятия не имел, что тут есть церебральный коннектор, и даже представить себе не могу, откуда она про него узнала.

Лиарна лежит на узком, обтянутом кожзаменителем ложе, уложив затылок в выемку изголовья. К расположенным за ушами имплантам плотно прижались контактные группы, фиксируя голову. Под закрытыми веками быстро бегают туда-сюда глазные яблоки, руки и ноги подёргиваются, лицо перекашивают болезненные гримасы.

— Не похоже, что ей очень весело, — сказал Ингвар.

— Она сама! — быстро ответила Милана. — Я не знала, зачем тут эта штука!

— Лето каменно пырит жмень кобуры, — добавил уверенно Деян. — Левее драть умильных гренок.

— Ладно, — решил Ингвар, — Лысая точно не тот человек, которого вы смогли бы запихать туда насильно. Будем надеяться, она знает, что делает, хотя мне и не нравится, как это выглядит. Отключать принудительно вряд ли хорошая идея, боюсь перегорит её многострадальная башка окончательно. Драган, не объяснишь, что это вообще такое?

— К такой же штуке мы подключали… ну, тех, кому…

— Тех несчастных, которым вы вбивали в голову гвозди, я понял. Осталось понять, чего именно вы пытались этим добиться.

— Человек, подключённый таким образом, становится частью системы и может на неё повлиять. Наверное.

— Какие-то успехи?

— Думаю, раз работы продолжались, то хотя бы промежуточные были.

— Или вашим главным не хватало яиц признать, что они облажались и зря угробили кучу народа, и вы продолжали забивать людям гвозди в голову, потому что никаких новых идей не было.

Драган молча пожал плечами.

— Я вот чего не пойму, вы долго этим занимались, не один год, так?

— Так.

— Почему вас не остановили те, кто с той стороны розетки? Те, кто стоял за излучателями? При такой-то налаженной системе контроля?

— Персонал состоял из резистентных, а они как бы вне системы. Я, например, по всем бумагам так и числился сидящим в коррекционном центре. Никто из нормальных попасть внутрь не мог, для этого было специальное устройство, создающее поле помех. Резная круглая штука с цветным полупрозрачным шаром внутри, я её видел. Нормальным от неё становилось худо, а нам, резистентным, наоборот, хорошо. Рядом с ней все испытывали такой прилив энергии — горы хотелось свернуть! И голова сразу начинала работать лучше, и всякие… хм… природные позывы обострялись. Я уже тогда был далеко не мальчик, но рядом с этим шаром секретаршу валял как молодой!