Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 55

— Профессор Розмарин, — пояснил Седьмых, — к нему мы и идем.

У меня сразу возникло много вопросов, но, после только что прозвучавшего заявления насчет лишних вопросов, задавать я их не стал. Да и Чеглок ухом не повел, видимо, посчитав, что не стоит забегать вперед — все и так расскажут.

Этот самый профессор каким-то образом смог узнать, кто ведет расследование по куриному делу, и обратился к Седьмых с просьбой о тайной встрече. Почему тайной? Потому что, как рассказал он при встрече, именно этот профессор получил установку для изучения и сразу же понял, кто ее сделал.

Он сам и сделал.

Я дернулся, но опять сдержался. Понятное дело, что Нельсон — в ОГПУ, он мог дать профессору задание переделать установку Нектарова, тот ее узнал, понял, что оказался невольным виновником Куриной войны, и решил рассказать о том, что знает. Но наотрез отказывается говорить, кто дал ему это задание, без присутствия сотрудников МУРа.

— Мы-то ему на кой?

— Вот у него и спросите.

Провести в лабораторию ОГПУ двух посторонних не мог ни Седьмых, ни даже сам профессор — охрана ему не подчинялась, поэтому пришлось выходить на кого-то чином повыше.

— Товарищ Бокия как раз подходил. Во-первых, мы знакомы, по одному делу в Таганроге, а во-вторых — он точно не имеет отношения к этому делу. Он всяким колдовством не увлекается, строго по научной линии идет…

Мы пришли.

Бокия коротко стукнул в крашеную белой краской дверь, как в больнице, и тут же раскрыл ее:

— Профессор Розмарин?

— Розмáрин, — мягко поправил профессор, — Я ученый, а не приправа.

Выглядел профессор… ну, как типичный ученый. Я их немного и знаю, так, если посчитать, Нектаров да Вангер, но те, вроде как, ученые нетипичные. Что-то не могу я представить обычного ученого отстреливающего чудищ из карабина с оптическим прицелом, или ввязывающегося в драку с громилами ипподромного «жучка». Так вот — Розмарин был ученым самым, что ни на есть типичным.

Среднего роста, худощавый, с длинными тонкими пальцами, высоким лбом, за которым торчала вверх шапка кудрявых волос, когда-то черных, а сейчас изрядно побитых сединой. На вид ему было лет так шестьдесят… И на Нельсона он не походил… елки-палки, опять я прикидываю…

Розмарин протянул нам руку, тут же выдернув ее, как будто боялся, что рукопожатие сломает ему пальцы:

— Присаживайтесь, товарищи.

Он близоруко сощурился, глядя на нас:

— Глеб Иванович… А это, надо полагать, товарищи из Мура?

— Совершенно верно, — кивнул Чеглок. Внешне он казался спокойным, но я чувствовал, что он весь на взводе, как натянутая струна. Как гончий пес, вставший на след и уже видящий хвост убегающего волка.

Скоро погоня закончится.

— Вы, наверное, думаете, зачем мне понадобилось звать вас всех сюда… — начал профессор.

— Товарищ Розмарин, — перебил его Бокия, — нельзя ли ближе к делу?

— Нельзя, — неожиданно твердо отрезал профессор, — Нельзя, Глеб Иванович, нужно идти, как говорили древние римляне, аб ово усквэ ад мала. Позвольте я продолжу?

Бокия молча махнул рукой.

— Так вот, чтобы ответить на этот вопрос, мне для начала нужно пояснить, чем я здесь занимаюсь…

Я огляделся. Честно говоря, если бы мне не сказали, что это лаборатория — никогда бы в жизни этого не понял. По моим представлениям лаборатория это… ну, как вон у Вангера — бутылочки всякие стеклянные, пузырьки, флакончики, электричество там, собаки в клетках… А здесь — ничего. Как будто в канцелярии какой — всюду стопки бумаг, бумаги, книги, папки… Что они тут исследуют?

— Глеб Иванович, позволите пояснить товарищам?

— Давайте, только быстро.

— Вы находитесь во Второй специальной лаборатории ОГПУ и предупреждаю сразу — рассказывать о том, что вы о ней узнаете, и вообще о том, что знаете о ее существовании — не рекомендуется…

Профессор оставался тем же, с шапкой волос и мягким голосом, но интонации этого мягкого голоса вызывали мурашки по спине. Как-то сразу становилось понятно — не стоит о лаборатории рассказывать.

Не стоит.

— Мы здесь занимаемся исследованиями в области маледиктики…

— Маледиктики? — Чеглок чуть сощурился, — Это же…

— Да, вы, товарищ… э… Чеглок… все правильно поняли, сомневайся я в вашем профессионализме — не стал бы приглашать вас сюда. Мы здесь разрабатываем новые формы проклятий.

3

Я аж подскочил. Проклятья? За проклятья мы людей ловим и сажаем, а тут какой-то профессор так преспокойно заявляет, что ими занимается?

— Вижу недоумение на лицах товарищей из МУРа, но да — мы занимаемся проклятьями. Просто, в отличие от криминальных личностей, не ради личной выгоды или обогащения. Ради нашей страны. Ради СССР.

— Да какую пользу стране проклятья могут принести⁈ — не выдержал я.

— Досис фацит вененум, как сказал великий Парацельс. Всё — яд и всё — лекарство, вопрос лишь в дозе. Знаете ли вы, что установка Нектарова основана как раз на проклятьях? Мой, увы, покойный коллега смог на чистой интуиции разработать то, что в нашей лаборатории создается на строго научной основе.

— Если во второй спецлаборатории с проклятьями работают, что ж тогда в первой делают? — проворчал Чеглок.

— Может, тебе еще рассказать, что в третьей и четвертой делают? — рыкнул Бокия, — Вы и так слишком много лишнего узнали. Если бы не упрямство профессора…

— Это не упрямство, Глеб Иванович, не упрямство. Товарищи помогут подтвердить или опровергнуть мои подозрения. Но для этого меня не нужно перебивать.

И снова мурашки по спине от мягкого голоса безобидного человека…

— Но, — тем временем неторопливо продолжил Розмарин, — основное назначение проклятий — это оружие. Оружие, поставленное на службу советской власти. У которой, как известно, все еще с лихвой врагов, и в борьбе с ними оружия много не бывает.

— За свою историю человечество разработало много способов как опознать проклятье, так и защититься от него, — произнес Чеглок.

— Совершенно верно! Отличное замечание! Именно над этим мы и работаем — как создать проклятье, которое не опознается ни одним известным способом и при этом надежно сводит человека в могилу. Ну или, например, проклятья мгновенного наложения. В настоящее время, чтобы надежно и с гарантией проклясть человека, необходимо зачитать довольно длинную и сложную формулу. Мы же нашли способ нанесения проклятья на бумагу…

Профессор обвел рукой лабораторию:

— … достаточно разорвать листок с ним — и проклятье настигает цель с надежность и точность выстрела из револьвера!

Погодите… То есть, вот эти все бумажки вокруг нас, это всё — проклятья⁈ Десятки и сотни проклятий, законсервированных как тушенка⁈

Представляете ощущения человека, который пришел в гости, мирно пьет чай и вдруг понимает, что пол и стены помещения покрыты слоем шевелящихся пауков. Которые, вроде как бы пока не обращают на тебя внимания, но главное слово тут — «пока».

Я взмок. Хорошо хоть, только на спине.

— … мы в нашей лаборатории гордились своим трудом, будучи уверены, что работаем на благо страны. И тут выясняется, что одна из наших разработок использована для создания монстров и применена внутри СССР, против наших граждан. Получается, что тот, кто ставит мне задачу — враг? Или же это нелепая случайность, трагическая ошибка? Задать вопрос напрямую я не могу. Более того — я даже не могу назвать вам того, кто поручил мне это задание. В конце концов — я не знаю всех подробностей истории с Куриной войной… Но! Если наши разработки однажды были использованы во зло — существует вероятность того, что они же были использованы во зло дважды. Трижды. Чаще. Поэтому я попросил пригласить товарищей из МУРа, чтобы они развеяли мои сомнения…

Профессор повернулся к нам с Чеглоком. Я еле-еле удержался от того, чтобы не отодвинуться подальше вместе со стулом. Забавный и мягкий человек с забавной фамилией Розмарин был сейчас для меня гораздо страшнее оборотня, упыря, одержимого — от тех, по крайней мере, знаешь чего ожидать и как, в случае чего, защищаться. А здесь — неизвестно. Казалось, что сейчас с тонких пальцев профессора потекут в разные стороны черные струйки проклятий.