Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 14

— Всех⁇ — охнул Хороненко, — Это сколько ж их в Москве?

— 5798, — тут же ответил Чеглок, — Но всех мы шерстить не будем. Не с Марьиной же рощи он покойников таскает через полгорода. Где-то в Замоскворечье этот гад окопался. А тут извозчиков с полсотни самое большее наберется. А, — перебил он уже раскрывшего рот Хороненко, — чтобы некоторым лентяям проще жилось, я, так и быть, поспрошаю людей. Кречетов, со мной, остальным — собираться. Кресты, кастеты, все как полагается.

4

Людей, которых предлагал «поспрошать» Тарас, называли «капорниками». Мелкие преступники, чья деятельность не представляет собой особой общественной опасности, но, в силу своего вхождения в преступный мир, знающих о том, что происходит в этой среде. Воришки, хулиганы, скупщики краденого, гадалки, бабки-зельеварки… Кто-то из них «шепнул» Чеглоку, что на Шаболовке живет один странный извозчик: на конных площадях постоянно трется, но с клиентами почти не рядится. С чего-то же он живет? Уж не с тех ли денег, которые снимает с обескровленных тел? Ведь, если человек приехал купить лошадь — значит, деньги у него есть.

С утра пораньше — на рассвете силы упыря поменьше — наш отдел начал обход шаболовских извозчиков. В кепках, пиджаках, на лацканах которых сияет знак Красного креста, прикрывающий привинченный с обратной стороны оперативный значок угрозыска — синий треугольник, с красной каемкой и надписью «Московский уголовный розыск», в центре сияет «всевидящее око». Под рубашками — табельные кресты, освященные в соборе НКВД, в карманах — «наганы» и серебряные кастеты, из того же собора. Пусть сил у упыря и меньше, но все равно, какой-нибудь щуплый мужичонка может с легкостью скрутить здорового амбала и высосать из него кровь, если не сумеешь отбиться. Но это — на крайний случай, если упырь раскроет. Если же нет и ты сумеешь его узнать — прощаешься, выходишь и сообщаешь остальным. Грузовик с красноармейцами стоит неподалеку и подлетит моментом. По какой-то странной и непонятной мне причине Чеглок просил — не приказывал, а именно просил — взять упыря живым. По возможности.

Вот так мы второй день опрашивали извозчиков.

Шаболовка. Дом номер 26. Второй этаж.

Перехватив трость — нога все еще беспокоила — я постучал в дверь. Послышались шаги, из узкой щели пахнуло ядреным запахом перегара:

— Чего надо?

Я показал значок:

— МУР.

— Ну проходи… раз приперси…

Елки зеленые, это как же надо собственное жилище запустить⁈ Пол аж черный, по углам прячутся тараканы, подоконники желтые от дыма, стекла грязные, аж мутные. Наверняка эфирников вокруг толпиться — не продохнуть. Кто бы тут пресвитеров звал для очищения?

Мы с хозяином свинарника прошли на кухню, где у закопченной плиты мышкой шуршала жена, толстая бабища, замотанная даже не в платок — в какие-то тряпки. В углу блестела батарея пустых водочных бутылок.

Я сел за стол, застеленный газетами, желтыми и засаленными, местами порезанными ножом. Алюминиевая миска, погнутая ложка, залапанный стакан, кусок балыка, покромсанный, как будто его рубили топором.

— Ну, чего надо? — плюхнулся напротив меня хозяин.

— Комаров Василий Иванович?

— Ну?

— Извозчик номер 307?

— Ну? А чо?

— Во время работы не замечали ли вы…

Продолжая озвучивать версию, с которой мы ходили по адресам — якобы в Москве действует банда конокрадов — я присматривался к Комарову, пытаясь высмотреть в нем признаки упыря.

Лицо упыря… Бледное у голодного и красное, одутловатое — у отожравшегося. Хм. Ну да, красное, одутловатое. Или просто опухшее от пьянки. И красное по той же причине. Нет, конечно, вампирская и алкоголическая краснота отличаются друг от друга и, возможно, если я опишу этого типа, Чеглок сумеет понять, что к чему. Но я пока не могу — опыта не хватает.

Губы… Красные, толстые, как будто налитые кровью. Нет. Вполне себе средней толщины, бледные, синеватые.

Зубы упыря… Крупные, белые, просто ослепительно-белые. Вот уж точно нет. Кривые, желтые, пара гнилых.

Рана на шее — след от инициирующего укуса, который вампир не может заживить… Нет. По крайней мере — не видно.

Похоже, промах. Опять.

— Когда вы последнего клиента возили? — задал я один из последних вопросов, уже решив уходить.

— Када, када… На прошлой недели, — Комаров захихикал, как будто вспомнил смешную шутку.

Тоненький звоночек тинькнул у меня в голове. Последняя жертва из колодца была как раз недельной давности.

— Нечасто, я смотрю, — спокойно заметил я, внутренне подбираясь, хотя еще и сам не понимал, что вызвало тревогу, — Как же вы живете-то?

— Как-как… Раз — и квас.

За моей спиной лязгнула сковородка и я, уже понимая, куда попал, и что вообще произошло, упал на бок, выхватывая «наган».

Сковорода, которая должна была разбить мне затылок, грохнула по столу, полетели осколки бутылки, я, в падении, выстрелил два раза, не целясь.

Первая пуля оставила желтую дырку на грязной дверце кухонного шкафа, зато вторая пробила колено упыря.

Упырицы.

5

— Ну а теперь, — снова собрал нас в кабинете Чеглок, — хвастай, Степан Петрович, как ты сообразил, что упырь — не сам извозчик, а его жена?

Я скромно потупился, ибо хвастать было особо нечем:

— Да никак. Поначалу-то вообще ничего не сообразил, потом как-то сразу все в голове сложилось: жена у плиты возится, посудой лязгает, а ничем вареным-жареным-пареным и не пахнет, водки в доме море, закуска дорогая, а последний клиент — аж неделю назад, а потом, когда она сковороду подняла, тут и осенило — ЧЕМ убитых приголубливали. Успел увернуться… Ну, вот и все.

Вообще-то, на этом «все» не закончилось. Упырица, не обращая особого внимания на дымящуюся рану в колене, упорно лезла ко мне, клацая зубами, я держал ее за горло и бил кастетом по морде. Благо еще сам Комаров не стал вступаться за «супружницу» — выпрыгнул в окно и дал деру. Сейчас его ищут уже за соучастие в убийствах. Как удалось ее скрутить — просто чудо. Скорее всего, если бы не крест — заломала бы. Священные предметы нечисть сильно ослабляют.

— Только вот одно непонятно, Иван Николаевич, — вспомнилась мне одна неясность — В то, что Комаров в подручных упырицы ходил — это и неудивительно, я на войне на какую только мерзость людскую не насмотрелся. А вот сама упырица… Как же она-то могла в одной квартире с человеком жить и не загрызть? Разве бывает такое?

— Это я тебе, Степан, потом объясню…

6

И вот потом, когда мы остались в кабинете вдвоем, Чеглок мне рассказал одну вещь:

— Правильно ты тогда заметил, Степан. Умный упырь, когда он уже не один десяток сожрал, тот может с человеком сговориться и не трогать его. Да вот настолько умной наша упырица стала совсем недавно, где-то после тридцатой жертвы…

Да, тот колодец оказался не первым местом захоронения жертв проклятой парочки. Почти год они резвились — упырица кровь выпивала, извозчик себе деньги, которые несчастные крестьяне на покупку лошади припасли, забирал.

— Погоди-ка. А как же она раньше с ним жила?

— Воот. Не бывает такого, чтобы молодой упырь человека не трогал, который рядом с ним. Это нескладушка номер раз. А вот тебе и номер два — зачем она так часто жрала?

— От голода?

— Голод у нее через месяц, а то и полтора должен был начинаться. А тут — раз в неделю, как на конвейере. Зачем?

— Ну, чтобы ума быстрее набраться?

— Чтобы сообразить, что тебе нужно побольше ума — уже нужно какой-то ум иметь. Как будто кто-то заставлял ее быстрее до старой умной упырицы дорасти…

— Так может Комаров и заставлял?

— Нет, Степан. Не может простой человек упырями управлять…

— Простой? А непростой?

— А непростой — может. Давненько у меня подозрение, что завелся у нас в Москве такой непростой…