Сирийский рубеж 2 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 37

— Поменяешь. А от работы в группе «Конус» тебя отстранят. Найдём причину, уж поверь мне.

Ну уж нет! Хочет меня отстранять — пускай. Только даже у генерала армии Чагаева нет таких полномочий. Состав нашей боевой группы согласован на уровне министра обороны. И никто задачу с личного состава «Конуса» ещё не снимал. Пока только отложили.

— Приказа о моём отстранении или замене в группе «Конус» не было. Я остаюсь.

Чагаев выругался, вспомнив «какого-то кота», «траву на букву Х» и «арктического зверька». Коньяк он закупорил и убрал в стол.

— Поедешь. Как миленький поедешь. А если нет, не видать тебе звёзды. Ни одной награды ты у меня здесь не получишь. В конце концов, это твоя работа — выполнять боевые задачи на вертолётах. А награды прерогатива командования, — упёрся кулаками в стол генерал.

Судя по всему, разговор пора заканчивать.

— Разрешите идти, товарищ генерал армии? — вытянулся я в струнку.

Чагаев надул щёки и разгладил усы.

— Я последний раз предлагаю. Мне надоело, что моя дочь каждый день говорит только о Саше Клюковкине. Ещё и жена мозги делает. Что в тебе такого, чего нет в других⁈ — ударил генерал кулаком по столу.

Мда, ну и ситуация. Может и правда генерала достали дома. Тогда не просто так он свалил в столь дальнюю и длительную командировку. Надо мужику помочь.

— Василий Трофимович, а вы недалеко «Арарат» убрали? — спросил я.

— Нет, а что? — спросил генерал и тут же достал бутылку из стола.

Чагаев расстегнул куртку комбинезона, выставил две рюмки и показал мне сесть напротив него.

Тут разговор и пошёл уже более расслаблено. Выговорился генерал по полной.

Говорил и обо мне, и о Кристине, и как его радикулит замучил. Пару злобных эпитетов досталось и сирийцам.

— Чуть не угробили, засранцы. И вертолёт новый из-за них потеряли. Что это за армия, Саша⁈ — спросил у меня Чагаев, закуривая сигарету.

— Просто нужно понять, кто сейчас может ей управлять. Это ведь гражданская война. Многие генералы могли присоединиться к мятежникам…

Я готов был продолжить мысль, но зазвонил телефон.

— Чагаев. Что значит только пришвартовался в Тартусе? Как не успеваете⁈ Я сказал к вечеру перевезти в Хмеймим, а не завтра. Да хоть на верблюдах вези! Всё! У меня совещание, не отвлекай больше по ерунде.

Василий Трофимович с грохотом повесил трубку и сказал мне продолжать.

Через час мы закончили общаться, пожав друг другу руки. Бутылку прикончили до конца, но теперь до завтра я однозначно останусь на земле.

— Вух! Вот жалко, что вы так с Кристинкой. Но… я тебя понимаю. Так, что свободен. Больше мы с тобой к этой теме не вернёмся.

— Так точно, товарищ командующий.

Чагаев указал мне рукой в направлении выхода, и я вышел из его палатки.

Слегка отдохнув в нашем спальном палаточном расположении, я направился к Тобольскому. Он только что вернулся с задачи по перевозке грузов и разъяснял ошибки лётчику-штурману около вертолёта.

Комэска активно жестикулировал и показывал в своём наколенном планшете записи. Похоже, что с навигацией не справился молодой правак.

— Вот этим думают! А ты, Могилкин, этим только ешь, — указал он на голову лётчику-штурману.

— Товарищ командир, ну я всё правильно рассчитал. Кто ж знал, что ветер поменяется. Я об этом и не подумал даже.

Олег Игоревич поставил руки в боки, но успокаиваться не собирался.

— Думать меньше надо, Могилкин, а соображать больше. Кругом, шагом марш! И чтоб я тебя сегодня ночью в обнимку с картой видел во время сна.

Удивляюсь, насколько мы с Тобольским похожи. Что в отношении к делу, что в манере говорить. Наверное, со стороны тоже всем наше сходство очевидно.

Молодой парень ушёл в сторону умывальника, утирая лицо рукавом. Тобольский же снял шлем и убрал его в чехол.

Я подошёл к нему, когда Олег Игоревич закончил расписываться в журнале подготовки вертолёта.

— Саныч, ты где бродил весь день⁈ Мне сказали, что тебя уже чуть ли не домой отправляют. Чем так… а что за хороший, благородный запах праздника от тебя?

— Командир, тут без сто грамм не рассказать.

— А ты попробуй, — посмеялся Тобольский.

Поведал я ему о разговоре с Чагаевым. От командира секретов быть не может. Олег Игоревич покачал головой и пошёл со мной в сторону умывальника.

— Знаешь, а хорошо что вся ситуация закончилась вот так. По-мужски и за столом. Только вот очередной награды у тебя не будет, верно?

— Не за награды и рубли служим, а чтоб страну великой звали. По нашей основной работе известий нет?

— Глухо, Саныч. Что-то не идёт там у промышленности. Всё упёрлось в этот самолёт.

Мне прям очень интересно, что придумали в наших конструкторских бюро.

— А что за аппарат? — спросил я.

— Говорят какой-то крайне интересный самолёт. Причём здесь мы и наши вертолёты, непонятно.

У меня же начинает складываться картинка другая. Чагаев явно не «чаю попить» летал в расположение сирийских войск. Это была своего рода рекогносцировка.

Если всё так плохо на фронте гражданской войны, зачем вообще нужно тащить в Сирию экспериментальные самолёты и вертолёты.

Прошло несколько дней относительной тишины. За потерю Ми-28 «отписывались» чуть ли не всем смешанным полком. Кто только не прилетал в Хмеймим, чтобы спросить «а что произошло», «а почему не ушли на аэродром», «а почему не полетели другим маршрутом».

Как нам сказал начальник строевого отдела, он столько печатей в командировочном удостоверении давно не ставил. Я даже предположил, что многие завозили документы «за себя и за того парня».

По итогу никого от полётов не отстранили. Рубену дали неделю на восстановление в госпитале, который развернули рядом с одним из зенитно-ракетных полков в Думейре. Они были сформированы в Сирии ещё до моей первой командировки.

На одном из «вечерних собраний» эскадрильи наш замполит майор Синюгин доводил последние новости с Родины.

Источником был относительно свежий номер газеты «Правда».

— Статья: «Успехи афганских 'крестьян». Почему «крестьяне» написано в кавычках не знаю, — сказал Синюгин, почесав переносицу.

— Борисыч, а кто статью написал? — решил уточнить я.

— Так… какой-то Карелин. Самое интересное, что статья в заголовке про крестьян, а нет ни слова про сельское хозяйство, — улыбнулся замполит.

Лёха Карелин, видимо, теперь в Афганистане работает. Сомневаюсь, что кто-нибудь бы другой написал бы такую статью.

— Потерпев ряд сокрушительных поражений на различных направлениях, контрреволюция не оставляет попыток взять реванш. Местом активных приграничных боестолкновений стал Хайберский проход. Личный состав армии ДРА при активной поддержке 77-й мотострелковой бригады и 727-го отдельного вертолётного полка…

Барьер цензуры у Лёхи получилось пробить. Не помню, чтобы раньше открыто назывались воинские части во время войны в Афганистане.

Ко мне нагнулся Кеша и напомнил о нашем опыте в тех местах.

— Неужели опять начали душманы наступать? — спросил Иннокентий.

— Думаю, что и не заканчивали, — шепнул я.

Замполит громко и чётко продолжал вещать о событиях в афганской провинции Нангархар. Однако с совещания вернулся Тобольский и рекомендовал закончить.

— Хочешь пулю в зад — поезжай в Джелалабад. Запомните, а лучше запишите эти простые и чёткие слова, — закончил Синюгин читать про «афганских крестьян».

Замполит уступил место в центре палатки командиру эскадрильи.

— Совещание прошло. И скажу вам откровенно — нас ждёт работа. Ситуация у правительственных войск, складывается не очень хорошо. Наступление мятежников на Идлиб продолжается. Алеппо тоже сейчас под ударом и может вскоре оказаться в осаде. Так что решено нанести мощный удар.

Олег Игоревич показал на карте направление наших действий в операции послезавтра. Всё по законам жанра — высадка десанта и его поддержка. Только вот точки высадки находятся в тылу у мятежников в непосредственной близости от турецкой границы.