Новая жизнь (СИ) - Волков Тим - Страница 29

— Зачем?

— Вот и я говорю — незачем…

Пока раненые вели разговоры, Яким Гвоздиков прошел с полсотни шагов по лесной тропке и у рябиновых зарослей резко замедлил шаг. Затаился, настороженно осматриваясь, и тихонько позвал:

— Э-эй! Кто здесь?

— Громче-то еще покричи! — недовольно буркнули в ответ.

Качнулись красные налитые грозди.

— Ну, здравствуй, Гвоздиков! Машу тебе, машу… А ты и глаза не поднимешь! Заболтался, смотрю.

— Здравствуйте, господин Гробо…

— Тсс! Тихо. Не надо фамилий… — постучав тросточкой по сапогами, Гробовский расстегнул макинтош и хмыкнул. — Душновато что-то. Верно, к дождю… Ну-с, Некто из Липок — что ты там сообщить собрался? Не дай Бог — черт-те что окажется… Уж я тогда тебе устрою!

— Что вы, Алексей Николаич! Нешто я бы зазря… — испугано проблеял Яким. — Тут дело такое… политическое!

* * *

Такие парты назывались «парты Эрисмана». Этакий комбайн из скамейки и покатого стола с крышками и углублением для перьев и чернильницы-«непроливайки». Даже родители Артема застали таковые лишь в начальной школе — рассказывали…

Два ряда парт — на два класса, первый и второй. Рядом, в соседнем помещении располагались еще два класса — третий и четвертый — у Николая Венедиктовича. Школа была двухклассной, классные пары занимались вместе — просто каждому классу учитель давал свое задание.

Так пояснила Анна Львовна… Анна…

Иван Палыч зашел в школу по пути из трактира — пришлось все же заглянуть самому, договориться насчет спирта. Вообще, это была винная монополия, спирт перегонялся на государственных (или, как тогда говорили — казенных) винокурнях и нынче, во время войны, подлежал строгому учету… Впрочем, как и до войны — нарушать государственную монополию производства водки не дозволялось никому. Водка вообще продавалась лишь в государственных («казенных») лавках с гербовыми (!) вывесками. Ну и да — в трактирах тоже.

Все эти сведения Артем невольно почерпнул из разговоров раненых и болтовни Аглаи. Так, между делом — особо-то ведь не прислушивался. Да и доктору было все равно, где брать спирт — лишь бы был… И — срочно!

Трактир, так трактир — подумаешь… Раз они алкоголем — пусть и на разлив — торговали, значит и спиртом могли. Почему бы и нет-то?

Так думал Артем… А вот Анна Львовна сомневалась.

— Как же хорошо, что вы зашли, Иван Павлович! — искренне обрадовалась девушка. — У нас как раз большая перемена.

— Ранний обед? — доктор негромко рассмеялся. — Или поздний завтрак? Ладно, давай ребят на осмотр!

Доктор наконец-то собрался провести медосмотр учащихся: в земской управе вдруг потребовали строгий отчет. Пришлось поторапливаться.

— Я сейчас мальчиков осмотрю, — поправив висевший на шее стетоскоп, пояснил Иван Палыч. — А к девочкам потом отправлю Аглаю. Девчонок же у вас мало совсем…

— Увы, родители косные. Одно слово — деревня!

Анна Львовна вздохнула, а доктор вдруг улыбнулся: все ж до чего ж хороша была девушка!

Они стояли в школьном коридоре, глядя в окно на огненно-красные клены, пожухлые заросли акации, на золотистые березки и липы.

— Анна, ты чудо, как хороша! — не выдержав, признался Артем. — И это платье тебе — ну, очень, очень!

— Скажешь тоже! — учительница отмахнулась, но, видно было — похвал ей пришлась по душе. Да и что говорить — не абы от кого похвала-то, а от…

От кого?

Артем ненадолго задумался.

От любовника? Так любовниками в понимании начала двадцать первого века они ее не были — вместе не спали. В эти времена — совсем другая мораль, да и вообще, в отношениях было принято не торопиться.

Но, тем не менее, доктор видел, что он вовсе не неприятен Анне… скорее, наоборот… И, может быть, что-то из этого сладится?

— Совсем забыла спросить, — Анна вдруг понизила голос. — Как тебе наши? Ну, студенты, гимназисты… Заварский?

— По-моему, славные юноши… А вот Заварский… — не хотелось девушку обижать, потому доктор ответил уклончиво. — Странный он какой-то… Или мне так показалось…

— Показалось! — истово заверила Анна. — Иннокентий, он… Он очень хороший товарищ! Честный и принципиальный человек… При всех наших разногласиях.

— Ну, разногласия ваши я как раз уяснил, — Иван Палыч прищурился и улыбнулся. — Ты, Анна Львовна и еще некоторые — за легальные пути стоят. Ну, чтоб постепенно все — через просвещение, агитацию, через Думу… Заварский же — за восстание, за террор. Так?

— Тсс! Тихо ты! — нервно оглянулась учительница. — Ну да, так все и есть — это ты верно подметил… По сути — у нас раскол. И это для партии очень плохо! Они — Заварский и прочие — нас центристами обзывают, оборонцами. А еще иногда — правыми! Слово болото какое-то… Они же — интернационалисты, народ решительный! Только имя этой решительности — кровь!

Анна Львовна неожиданно поджала губы:

— Да, да — кровь! Кровь людская…

— Вижу, не очень ты его жалуешь, — удовлетворенно покивал Иван.

— И, тем не менее — бороться мы будем вместе! Ну… по крайней мер — пока… — девушка вдруг улыбнулась. — А знаешь, что? Я тебе кое-что почитать дам. Ну, что у меня есть, что привезли. Только ты никому не показывай!

— Да что я, не понимаю, что ли? — любуясь девушкой, притворно рассердился доктор. — Конспираторы, блин…

— Какой блин?

— Да так… к слову…

— Так я принесу?

— Давай.

Не так и много подрывной литературы принесла Аннушка. Парочка изданных в Гельсингфорсе брошюр какого-то Чернова.

— Какого-то? — возмутилась Анна. — Да за него можно под следствие угодить! Запросто. Так что я тебя прошу — осторожнее! И все же, не дать я не могу. Хочу, чтобы ты разобрался, почувствовал. Так что — читай, вникай… думай!

— Попробую.

— Да! И Аглае своей скажи — пусть вечерами заходит, грамоте поучу, а то что ж… Не беспокойся — агитировать не буду! Хватит покуда и тебя одного.

* * *

Подходя к больнице, Артем еще издали заметил роскошное ландо Ростовцевой. Вчера едва удалось выпроводить — после случайной-то водки! А сегодня, вот, опять здесь… Впрочем, понятно — сын…

— Снова приехала, — выбежав на крыльцо, шепотом предупредила Аглая. — Правда, сегодня не ругалась — милостивая. У Юры сейчас.

— Хорошо, — доктор обстучал на крыльце прилипшую к сапогам грязь. — Ты иди девочек осмотри в школе… Ну, знаешь там, как…

— Ага!

— Заодно договорись с Анной Львовной, когда тебе к ней удобней ходить будет. Грамотности-то учиться надо когда-нибудь начинать!

— Ой, Иван Палыч… — девушка всплеснула в ладоши. — Неужто, грамоту осилю?

— Осилишь. Ничего там сложного нет.

Поднявшись по крыльцу, Иван Палыч заглянул в палаты, к Марьяне, к раненым. Осмотрел, поболтал, подбодрил — хороший доктор еще ведь и словом лечит.

К Юре заглянул в последнюю очередь:

— Здравствуйте! Ну, как тут у нас?

— Здравствуйте, доктор! Je suis contente… (Как же я рада)

В этот раз помещица держалась вполне миролюбиво и даже несколько сконфуженно — ясно, почему.

— Я вот тут Юрочке яблоки привезла.

— Прекрасно! Витамины ему сейчас нужны.

— И книжку…

— Жюль Верн! «Из пушки на луну»! — подскочил на кровати мальчишка. — Мировая книга! Вы, Иван Палыч, читали?

— В детстве когда-то…

— А я смотрела такую фильмУ! — уступив доктору табурет, Ростовцева неожиданно улыбнулась. — Французскую. Давно, до войны еще… Представляете — цветная! И так, знаете ли, тщательно раскрашена… каждый кадр! Это фильм Жоржа Мельса! Так подобраны цвета… Oh, c’est magnifique! (Ох, это великолепно!)

— Ты Юра, лежи, не дергайся… Надо, чтоб все зажило…

Усевшись на табуретку возле койки с больным, Артем полез в саквояж за стетоскопом.

Черт!

А про подрывную-то литературу забыл! Про этого самого чертова Чернова и прочих…

Любопытная, как и все женщины, Ростовцева, конечно же, скосила глаза.

Хорошо, революционные брошюры были завернуты в пожелтевшие листы, вырванные из старого номера журнала «Грамофонный миръ»… с портретом какой-то томной барышни…