Новая жизнь (СИ) - Волков Тим - Страница 28

— Иван Палыч, — прошептала она, глаза блестели. — Надо бы на заметку взять — успокоительное для особо буйных!

Вера Николаевна во сне забормотала.

— Ô mon cœur… (О, моё сердце…) Ростислав, где ты, mon mari… (мой муж…), — пропела она, переходя на невнятное мычание. Её рука свесилась с лавки, пальцы дёрнулись, будто ловя невидимый бокал.

— Пусть поспит, — сказал Артём Аглае, выпрямляясь. — Юра отдыхает, я проверю его через час. А ты… следи, чтобы она не свалилась. И не давай ей больше ничего спиртного. Напои, как проснется, лучше крепким чаем.

Аглая хихикнула, но кивнула, подбирая шляпку Веры Николаевны с пола. И вдруг, воровато поглядев на спящую женщину, примерила.

«Женщины», — улыбнулся Артем, покачав головой.

— Аглая…

— Да я только примерить, ничего такого и в мыслях не было! Господи, какая красивая! а мягкая какая! Шелковая? как есть шелковая!

— Аглая, положи, это чужая вещь.

Аглая с явной неохотой вернула хозяйке шляпу.

— Да уж, Иван Палыч, с этой Верой Николаевной не заскучаешь. А Юрочка… он правда поправится?

Артём посмотрел на дверь палаты, за которой спал Юра.

— Поправится, — сказал он твёрдо.

— Слава богу! — перекрестилась Аглая.

Доктор шагнул к выходу, но остановился, услышав, как Вера Николаевна во сне перешла на новый куплет:

— Vive l’amour… (Да здравствует любовь…).

Храп заглушил слова, и Артём, не выдержав, рассмеялся.

* * *

Нужно было проветриться — операция забрала много сил. Артём вышел на крыльцо, жмурясь от осеннего солнца, что пробивалось сквозь серые тучи.

На крыльце, у перил, сидели солдаты — те самые раненые, что прибыли вчера. Они раскинули игральные карты на ящике, заменявшем стол, и смеялись, пуская клубы махорочного дыма. Колода, засаленная, как их шинели, шлёпала по дереву, а голоса гудели, перебивая друг друга.

— Туз! Бери, Кондрат, не зевай! — хохотал Бибиков.

— А «шестерки» на погоны ему! На погоны!

— Подкинь! Не давай ходу! Ату стерву пиковую!

Но при виде Артёма смех оборвался, будто кто-то перекрыл кран. Карты замерли в руках, сигареты воровато спрятались за спины. Ефрейтор кашлянул, остальные переглянулись, как школьники, застигнутые за шалостью.

Артём прислонился к столбу, скрестив руки.

— Что, служивые, в «Дурака» режетесь? — спросил он, стараясь говорить легко. — Надеюсь не на деньги? Если на интерес, то можно, не заругаю, если шуметь не будете.

Рядовые хмыкнули, но напряжение не ушло. Бибиков, тот самый курносый, отложил карты и почесал затылок.

— Ваш-бродь, господин доктор, — начал он, теребя фуражку. — Слыхали, вы пацанёнку, Юре этому, иглу стальную длинную… от аппарата вашего… в бок засунули? Правда, что ли?

Артём улыбнулся, хотя внутри шевельнулось воспоминание о дрожащих руках, когда он вводил иглу.

— Правда, — сказал он, глядя на Бибикова. — То для лечения нужно. Аппарат сжимает лёгкое, даёт ему отдых. Юра теперь дышит легче. Наука, братец.

Солдаты переглянулись, кто-то присвистнул.

— Только нас так не надо лечить, господин доктор! — хохотнул Тереньтев. — У нас и без иголок хватает дырок в теле — от пуль!

Смех вернулся, карты снова зашлёпали, но Артём заметил тень в стороне.

Яким Гвоздиков сидел на краю крыльца, чуть поодаль, прислонившись к стене. Его шинель была расстёгнута, спина горбилось, а глаза, узкие и злые, впились в Артёма, как те самые гвозди, что носил он в своей фамилии. Синяк на скуле, подарок от недавней стычки, темнел, делая его лицо ещё мрачнее.

Яким сплюнул в пыль и, не вставая, процедил:

— А скажите-ка, дохтур, будьте так любезны, почему вы не на фронте? В госпитале, скажем, каком или в санитарном поезде? Там, поди, врачи нужнее, чем в этой дыре. Что же получается, пока мы там пули ловим, да кровью харкаем, вы тут отсиживаетесь?

Воздух на крыльце сгустился, как перед грозой. Вновь все замолчали.

— Мобилизовали местного врача, Яким Силантьич, — холодно ответил Артем. — Больница два месяца стояла без пригляду. Я учился в университете на деньги земства, и земская управа составила ходатайство на высочайшее имя — мол, пока не мобилизовать нового доктора. Пусть отработает потраченные деньги. Да и вообще, без врача больница — что телега без колёс. А лечить надо не только на фронте. Здесь тоже люди, и их тоже врачевать надобно.

Яким усмехнулся, но в его усмешке не было веселья — только злоба, как у пса, готового укусить.

— Ходатайство, говорите? — протянул он, сплёвывая снова. — Удобно, дохтур. Бумажкой прикрылся, пока другие под пулями гниют.

— Яким, чего завелся? — буркнул кто-то из солдат.

— Так я просто, интереса ради. А то ходит крепкий паренек без дела, слоняется, когда стране каждые руки важны.

— Хватит, Гвоздиков, — перебил его ефрейтор Лапиков. — Доктор дело делает, нужное. Без него бы Юрка тот уже не дышал. И мы бы тут не карты тёрли.

Солдаты закивали, кто-то буркнул:

— Верно, Сергей Степаныч.

Яким только фыркнул, отворачиваясь, но его пальцы, сжимавшие сигарету, побелели.

Артём кивнул ефрейтору, но внутри всё кипело. Он повернулся, чтобы уйти, когда услышал шорох за спиной — не от солдат, не от карт. Тень мелькнула у стены больницы, где начинался лес, и шаги, быстрые, как у зверя, затихли в траве. Кто-то следил за ними.

Артём замер, вглядываясь, но смог рассмотреть только ветки, качавшиеся на ветру.

Яким, тоже услышавший шорохи, ядовито ухмыльнулся, словно что-то зная.

Глава 12

— Балбес! Язык что помело!

— А че я такого спросил? — поймав осуждающие взгляды приятелей, еще больше взъярился Яким. — Что, неправда, что ли? Мы в окопах вшей кормим, проливаем за Отечество кровь… А некоторые здесь, в тылу, окопались! Справедливо разве?

— Дурень ты, Гвоздиков! — ефрейтор укоризненно покачал головой. — Ну, как есть — дурень!

Иван Палыч давно уже ушел по своим делам — осматривать Марьяну и Юру, так что беседа продолжилась без него.

Правда, совсем недолго.

Хмыкнув, Гвоздиков вдруг бросил быстрый взгляд в сторону начинавшегося сразу же за больницею леса. Присмотрелся, покусал губу.

Ефрейтор, уважаемый всеми ветеран Сергей Сергеевич Лапиков, вдруг переглянулся с остальными и ухмыльнулся:

— А, может, какая причина твоей дурости есть? А, Яким? Может, и тебе иглу воткнуть от аппарата? Только в голову — подкачать воздуху! Может ума прибавится!

Солдаты загоготали.

— Да ну вас! Пойду, пройдусь лучше… — зло сплюнув, махнул рукой парень.

Похоже, он этой фразы и ждал. Повернулся, запахнул поплотнее шинель да зашагал к лесу.

— Обиделся, ишь, — посмотрев ему вслед, ефрейтор достал кисет и обрывки газеты. — Закуривай, парни! Пока дохтур не видит…

— Вот, это по-нашему!

Кто-то чиркнул спичкой. Раненые опаслив оглянулись и дружно задымили.

— Опять курите! — выскочила на крыльцо Аглая. — А ну-ка, кончайте! Кончайте, кому говорю? Иначе все доктору расскажу.

— Ну-у, Аглая… Мы уж и закончили… — рядовой Кондрат Ипатьев демонстративно бросил самокрутку под ноги и затоптал сапогом. — Э-эх, одна радость в окопах — махра да цигарка! Я вот с четырнадцатого года воюю. Сначала, понятно был — за Отечество да за батюшку царя… А ныне уж и не знаю… И когда только война эта кончится? Ни конца ей не видно, ни краю. То мы германа с австрияками бьем… то они нас гонят… В газетах пишут — нонче румыны за нас встали… Только толку-то от этих румын!

— Эй, Кондрат! — тут же шикнул Лапиков. — Ты б язык-то попридержал… Мало ли?

— А вот ты, Сергеич, про румынов сказал… — подал голос Бибиков, Иван. — Нешто и вправду — хужей австрияков?

— Румыны-то? Да они навроде болгар. Сколько мы их от турка освобождали… Сколько наших за Болгария полегло!

— Тятенька у меня под Плевной ранен был! — не премину похвастать Ипатьев.

— Во-от! А болгары нонче за немцев! С самого начала за них стоят. А люди русские за них кровь проливали… Спросите — зачем?