Магнат Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 35

— С чем-то не согласны? — посмотрел я вино на свет, кивком давая понять, что оценил его качество.

— Конечно, и очень со многим, — порадовал он меня.

Закусился, ну, теперь полетят пух и перья… Куда там бойцовским петухам!

— Например? — невозмутимо оглядел я подтягивающихся к нам людей, желающих послушать разговор.

— В вашем имении есть барщина?

— Безусловно. В обоих моих имениях один день в месяц у людей существуют обязательные работы, на которые их отправляет староста. Кому-то же надо старикам, потерявшим сына на войне, изгородь поправить, а кто-то и крышу отремонтирует солдатской вдове, оставшейся с двумя ребятишками. Так же, улицы чистят, они у меня, если вы в курсе, ровные и гладкие, не хуже пола в этом помещении. Деревья вдоль дорог высадить, в основном яблони, груши и липы. Дров для сельской школы заготовить на зиму. Кстати, вы же вроде знакомы с Кюхельбекером? Он нынче у меня директором этой школы работает. Мне пока без барщины никуда. Иначе мои пейзане в грязи утонут. По собственному желанию крестьяне на такие работы не пойдут. У них своих забот хватает.

— Что значит — раз в месяц? — явно не поверил мне Муравьёв.

— Вы правы, тут я немного погорячился, в те месяца, на которые приходится посевная или уборочная с барщиной не получается. Зато в остальные — вполне. Каждое первое число люди выходят и приводят в порядок свои селения. Да, принудительно. Зато у меня везде чистота и порядок. А над вдовами и стариками крыши не текут.

— А на полях кто работает?

— Во! — поднял я палец, — Значит вы уловили мою хитрую хитрость?

— Признаться, нет, — слегка обескураженно помотал теоретик головой.

— Так крестьяне и работают. Но, за деньги! И очень даже неплохие. Я узнавал — рабочим в Москве платят намного меньше. И кроме того, кто у меня работает без нареканий, через три года вольную получит бесплатно.

— А почему не сразу? — тут же уцепился Муравьёв, захлопывая приготовленную для него западню.

— Вы же знакомы с Якушкиным, Иваном Дмитриевичем?

— Ну, допустим, — нехотя согласился теоретик, переглянувшись со своим родственником.

Ещё бы они не были знакомы. Год назад Якушкин собирался в Императора стрелять, а потом себя убить.

— Так поинтересуйтесь, что ему крестьяне ответили, когда он, уволившись из армии и прибыв в имение, тут же решил им вольную дать.

— Хотите сказать — они отказались?

— Именно так. Узнав, что вся земля, кроме усадебной, остаётся собственностью помещика, они выразили желание, чтобы всё было по-старому: «Мы ваши, а земля наша». Согласитесь, что чаяния горячих дворянских голов, непонятно для чего собирающихся по тёмным углам, от народа крайне далеки. А ошибка Якушкина была в том, что он ринулся всё решать тяп-ляп, разгорячённый якобы умными разговорами. Можете поверить мне на слово — дай сейчас крестьянину свободу, и он не пойдёт обрабатывать помещичью землю. Хотя бы из гордости. А своей земли, данной на прокорм, у него с гулькин нос. Если заранее не воспитать тех, кто к работе на полях за деньги не будет приучен, то все благие пожелания рассыпятся, как карточный домик. И это лишь небольшая часть моей стратегии.

— А вам не приходило в голову, что кроме вольной можно и землю дать? — попытался Муравьёв выправить положение, так как понял, что терпит разгром.

— В смысле — подарить? Как только вы свой особняк добровольно отдадите под жильё рабочим, то я сразу же подумаю над вашим предложением.

— При чём тут наш особняк? — возмутился Муравьёв.

— А при чём тогда мои земли? Я своё первое убыточное имение у казны выкупил меньше года назад, а второе у сестры фельдмаршала Кутузова купил ещё позже. И вложился в них солидно. Как бы не вдвое, а то и втрое от их цены. Мог бы пять таких особняков, как ваш купить, если не больше. Так почему бы нам не с вашего особняка начать? Подарите его угнетённому народу?

Видели бы вы ступор теоретика и веселье тех, кто нас слушал.

— Но крепостные у вас же есть?

— Формально, если на бумаги смотреть, конечно же есть. А по факту, все они уже работают за деньги, а не по принуждению.

— И землёй вы их наделять не собираетесь?

— Собираюсь, но не бесплатно, так как сам её покупал. Если кто-то захочет, то выделю выселки и хутора, помогу построится, и даже рассрочку на выкуп дам, лет на пять. Зато после выкупа — земля в их собственность перейдёт — хочешь, продавай или закладывай. Но, ушедших в самостоятельное плаванье я поддерживать не стану. Сами так сами. Мне такие примеры понадобятся.

— В каком смысле?

— Сейчас те, кто на меня работает, уже имеют хорошую заработную плату. После получения ими вольной она существенно увеличится, так как исчезнет та составляющая, за которую я их покупал, и которую сейчас из их зарплаты изымают. Соответственно их доход будет в разы выше, чем у хуторян, которые решат выкупить себе землю. Опять же, школа, больница, весенние пайки и хорошие дороги — это только для своих.

— Что за весенние пайки? — поинтересовался именинник.

— Я всю весну подкармливал крестьян на свои деньги. Зато «за кусочками» у меня ни один не ходил.

— А что такое «кусочки»? — не понял Александр Николаевич, в ответ на что я лишь глаза закатил, и начал рассказывать.

Похоже, не для него одного мой рассказ явился откровением свыше. Слушали меня, затаив дыхание.

— Оттого мне смешно иногда становится, когда я слушаю выспренные речи и глупые планы, — пошёл я на завершение, — До настоящих реформаторов и радикалов нашим горячим головам ещё очень далеко.

— И где вы их видели? — с какой-то детской обидой спросил у меня теоретик декабристского движения.

— Там! — ткнул я пальцем в потолок, — Если бы вам попала в руки «Всемилостивейшая грамота, российскому народу жалуемая», от тысячи восемьсот первого года. Или «Государственная уставная грамота Российской империи» работы Новосильцева, да даже предложения Сперанского, вы бы поняли, как далеки потуги нашего дворянства от государственного подхода. И если ничего не было сделано, значит на это есть уважительные причины: Тот же Наполеон или недостаток средств в казне, не позволяющий провести реформы.

— Другими словами, вы предлагаете опустить руки. Сидеть и ждать?

— Заранее извиняюсь, но каким местом вы меня слушали? — вкрадчиво поинтересовался я у него, — Я — практик. Я делаю всё, что могу и считаю правильным. И никого не дожидаюсь. Но если надумаете попробовать прийти и сагитировать моих крестьян на бунт и недовольство, то захватите с собой сковородку.

— А её-то зачем?

— Чтобы было, что сзади в штаны засунуть. А то ведь выпорют мои крестьяне вас, ей-богу выпорют. И вовсе не по моему приказу, а чисто от полноты русской души. Той самой, от которой вы так далеки…

Если на ужин к Муравьёву я попал скорее из любопытства, то от приглашения на День рождения младшего брата Екатерины Дмитриевны я отказаться просто не мог. Да и попробуй тут откажи, если мне в течение двух недель напоминали о предстоящем событии через артефакт связи, то сама Катерина, то её матушка с отцом, а то и все вместе.

В общем, атаковала меня семья генерала грамотно и по всем фронтам. Хорошо ещё, что прибытие баржи от Берда не выпадало на день рождения младшего Голицына, и я надеялся, что в Велье между делом успею сделать ребёнку какой-нибудь запоминающийся подарок.

Вечером накануне отлёта Велье я сидел в комнате сына Минаевой, любезно предоставленной мне хозяйкой для временного проживания, и размышлял о подарке для ребёнка. Почему-то я всё больше убеждался в идее, что лучшим подарком для трёхлетнего мальчика будет трёхколёсный велосипед. Если попросить своих кузнецов, и уточнить что рама и руль должны быть из трубок, а педали на переднем колесе, то они такую безделицу за день сварганят. Неплохо ещё было бы колёса в резину обуть, но когда она у меня появится, я до сих пор не знаю, а потому можно и пластмассой обойтись.

Я уже было решил завалиться спать, как мне в глаза бросился стоящий у окна застеклённый книжный шкаф, где на одной из полок расположилось около двух дюжин оловянных солдатиков.