Я – борец! 2 Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс - Страница 11

Пауза повисла слишком долгая и первым не выдержал Инокентий:

— Так и чем всё закончилось?

— Где? — сделал вид что не понял вопроса рассказчик.

— С Мишей. — конкретизировал Инокентий.

— С Мишей… — задумчиво протянул рассказчик, — С Мишей не понятно. С одной стороны полечить бы его от амнезии, с пару лет, с другой вроде положительные вещи обществу несёт, с третьей стороны, странно что от объективных перспектив отказывается хоть в комсомол и вступил, такое ощущение, что подменили нашего Мишу в городе «Т», я бы подумал что завербовали, но Мише 18-ти нет даже, небывало еще такого, чтобы человек настолько изменился после поездки. И на всякие хорошие предложения отказы лепил.

— А что тут странного? — спросил я.

— Ну например почему Миша в Воронеж не хочет переезжать.

— Может у него тут девушка? — предположил я.

— Допустим. А почему он родителей своих не помнит, а к врачам не обращается?

— Природный страх белого халата, я про такое читал, может быть в детстве стоматолог напугал и всё, человек всю жизнь больниц будет избегать. — нашёл что ответить я.

— Спорно, но ладно. Допустим с «будущим» это последствия удара о ковёр. — продолжал рассказчик.

— О конвас вы же говорили? — прервали его спереди.

— Кеш, я помню, что я говорил! Устав повторяй в голове пока, в части субординации со старшими. Почему Миша не обратился к нам, когда ему предложили вопрос решить в ножевой драке? Миша что бессмертный у нас?

— Кровь льётся значит не бессмертный. — выдохнул я.

И машина остановилась. А мы все втроём вышли из машины оставляя водителя в волге, надо сказать, что я прилично взмок пока слушал рассказ о Михаиле, а по сути обо мне. Я обернулся, вокруг меня были стены и зарешеченные окна, а само здание напоминало квадрат с аркой к которой были решетчатые ворота. Внутри этого квадрата стоял памятник, хмурый мужчина с бородкой в то ли пальто, то ли плаще в пол, Феликс Эдмундович Дзержинский красовалась под ним табличка с надписью.

Ну походу приехали — подумалось мне.

Но чуть удивило, что меня вели и сопровождали по светлым коридорам в которых пахло хлоркой и ходили люди в белых халатах.

Наконец меня завели в кабинет двенадцать на пятнадцать метров с высокими потолками. Стены тут были окрашены масляной краской в бледно-зелёный «больничный» цвет, на полу — бетонная мозаика с какой-то геометрикой. В кабинет вместе со мной зашли и рассказчик, и Кеша. Тут было светло и чисто. Врач — мужчина лет пятидесяти в выцветшем халате — медленно поднял на нас умудрённый жизнью взгляд, вытирая руки белым полотенцем. Из кабинета была ещё одна дверь с надписью «Процедурная», откуда доносился звук кипящей воды.

Из мебели в кабинете — врачебный стол: массивный деревянный, с зелёным сукном. На нём декоративная чернильница-непроливайка, пустая пепельница, стопка каких-то бланков и пресс-папье с гербом СССР. А по стенам — белые металлические шкафы.

— Доброго дня. Нам бы парню рану заштопать и заодно проверить на разное, плюс кровь взять, — с порога попросил рассказчик.

— Молодой человек, до трусов раздевайтесь! Вещи на стул, — холодно проговорил врач.

— Зачем же полумеры? Осмотрите его полностью, — улыбнувшись, попросил рассказчик.

— Тогда и трусы снимаем. И проходим в процедурную, — пожал плечами врач.

Ну что ж, придётся раздеваться. И, сняв с себя всё, я аккуратно положил костюм на стул, а из карманов также аккуратно выложил содержимое. Мне, конечно, везло до этого момента, но пока я в процедурной, мои вещи досмотрят — и тогда вопросов будет уже больше. Деньги, фотография, большие деньги, ключ от комнаты, да справка — вот и всё, что было у меня.

Оставшись в одной повязке на корпус, я проследовал в процедурную — такую же светлую комнату, с кушеткой, обтянутой белой клеёнкой. Сверху которой была одноразовая простыня из серой бумаги.

Напротив меня был стол с инструментами, правее кипятился на конфорке серебристый бокс — видимо, со шприцами. Подняв глаза, я увидел плакат на стене — «Профилактика сифилиса» с рисунками 1950-х и схему «Строение сердца». В другом углу была эмалированная раковина с мылом в металлической коробочке с надписью «Хоз. мыло».

— Ну что, молодой человек, начнём сверху вниз? Встаньте сюда, — указал мне доктор на центр комнаты.

Далее был осмотр моей головы на предмет шрамов и ссадин, был осмотр глазного дна, было достаточно болезненное перематывание груди с неприятным наложением швов с привлечением санитарки и, как в военкомате, проверка задницы — в том числе просили несколько раз присесть, не спрятал ли я чего-либо в естественных отверстиях. На моменте созерцания моего глазного дна в палату вошёл рассказчик. Он-то и настоял на приседаниях с раздвинутыми булками. И когда из меня ничего, естественно, не вывалилось, кивнул и снова удалился в соседний кабинет. Финалило всё взятие крови из вены большим стеклянным шприцом.

Всю процедуру я думал о своём статусе: кто я — задержанный, свидетель, вербуемый или всё вместе?

После я вернулся к совей одежде уже после повторной бинтовки зашитой раны, вещи на стуле казались не тронутыми, однако носки, сложены аккурантее чем положил их я. И одевшись я вопросительно посмотрел на «чекистов».

— Ну и как он? — спросил расказчик у доктора.

— Состояние в норме, я кровь на анализы еще отнесу, но судя по виду, скорее всего в ней ничего не найдём. Худоват, питание бы добавить.

— Подготовьте справку, пожалуйста. — кивнул рассказчик и мы вышли.

И о чудо мы шли снова наружу, к той самой волге. Хотя это еще ничего не значило!

— Дальше рассказывать про комсомольца Мишу? — спросил главный в этой группе.

— Да, конечно. — закивал Инокентий, когда машина проехала.

Я молчал.

— Шмель, чтобы не драться с Мишей на ножах и при этом сохранить лицо перед братвой, решает разориться и через не установленного лица передаёт Оленю сто рублей в качестве задатка за уничтожение Медведя, на порог к которому и приносят фото Миши. Но так как Миша деньги прикарманил, а своё фото с наивной подпись на память — «бегает каждое утро на стадионе Старт» изъял из вещьдоков, киллеру светит лишь хулиганство — 206-тая и 224-тая если веса ханки хватит. Благо наш Миша не наркоман и опий себе брать не стал. Хотя подозрения до данного осмотра у нас были.

— А было дальше? — спросил я.

— Второй том этой истории еще не написан. Но я бы от предложение Гингеммы не отказывался, на месте Миши конечно. Есть вероятность, естественно, что Гингемма его сдаст обезьянам, но мы будем рядом и проследим, чтобы этого не случилось. Главное в этой истории, когда мужички-лесовчикив масках начнут обезьян крутить, вовремя на пол лечь и голову прикрыть руками положив на свой затылок два пальца, вот так. — и рассказчик, положил на затылок Кеши кулак на котором было выставлен указательный и большой пальцы.

— На живца банды ловите? Не мелко для вашей конторы? — спросил я.

— Ну если МВД не справляется приходится помогать в чудесном лесу волков кошмарить.

— У Миши выбор есть? — спросил я.

— Есть даже несколько: За соучастие в создании страшной сказки, тюрьма, или дурка, тут уж на выбор Миши, какую карту разыграет судьба. Ту где он преступников решил не сдавать, когда их в парке Пионеров взяли, или ту где он утверждал, что он из будущего, а потом всех родных забыл.

— Мише про будущее показалось, а то что бандитов не сдал так это милиция сама грубить начала. — покачал я головой.

— Понимаю. Сам сталкиваюсь с несовершенством личного состава. А прошлое так вообще каждый второй хотел бы забыть и с чистого листа начать. Тем более всё так хорошо складывается, комсомол, динамо, педуниверситет, и то что у Миши денежная мотивация есть это хорошо, не за бесплатно же волков забарывать?

— Я понял всё. — кивнул я хмуро.

— Если что, звони по номеру, спросишь капитана Смирнова представишься Медведем, Мишей.