По следам мистера Волка (СИ) - Кофей Ева - Страница 5

Герберт выходит из участка злым, голодным и измученным.

Встрёпанной угрюмой глыбой, от которой веет теперь лекарствами, дымом от сигарет (причём чужих) и грязью (переодеться он так и не успел), волк направляется в сторону замка. И редкие прохожие, что попадаются на его пути, предпочитают обходить его стороной, а то и вовсе перебегать на другую сторону дороги.

Но сам он этого не замечает. Никак не может выбросить из головы мистера Фокса, его тесты, расспросы, глаза, сверкающие безумным блеском… Уж насколько Герберт не впечатлительный, а этот тип будет являться ему во снах.

Он настолько погрузился в свои мысли, что от столкновения с градоначальником спасает лишь волчье чутьё.

Герберт останавливается в шаге от мужчины и собирается обойти его, чтобы продолжить свой путь, да что-то вдруг заставляет отнестись к этой встрече с бОльшим вниманием.

— Не меня ли вы спешили увидеть?

Градоначальника он помнит смутно, лично они знакомы не были, но это не мешает Герберту оскалить на него клыки. Образно выражаясь, конечно.

— Отпустили всё-таки? — выгибает бровь высокий, очень даже неплохо выглядящий для своего возраста мужчина в дорогой одежде и с пшеничными, как у Людарика Даймонда, длинными волосами, собранными в низкий хвост.

— А вы уверены были, что должно быть иначе? — хмыкает Герберт. — Никто ничего не может доказать. Я невиновен.

— Раз вас отпустили, это так.

Ричард Даймонд окидывает его небрежным взглядом, улыбается намёком и чуть склоняет голову, мол, можешь идти.

Пока что.

Герберт призывает всё своё самообладание, и будто в отместку одаривает градоначальника вежливым, сдержанным кивком и отступает.

И в этот миг в него всё же врезаются.

— Ой, — роняет молодой, худощавый парень какие-то коробки и свёртки, в которых позвякивает нечто тяжёлое. — Простите…

У него яркие рыжие волосы, острые черты лица и при этом милый, вздёрнутый «лисий» нос. Будь он девчонкой, был бы неплох собой. А так создавал впечатление странное, не сказать, что приятное. Нескладный, смазливый, в белоснежной рубашке, он, собирая с дороги свои вещи, поднимает полный синевы взгляд на градоначальника и виновато улыбается ему:

— Простите, сэр. Ричард… Даймонд… Сэр, — он начинает странно заикаться и растягивать слова, видно, от волнения. — Я не нашёл саженцы роз. Но ку-ку-пил ножницы. А по-после я… Потерял. Всё. Только вошки остались. Пред-ста… представляете, сто лет не дер-держал вошек в руке. Зачем эти монетки всё ещё сущ-существуют? Не понимаю зачем.

Мистер Даймонд, полностью игнорирую существование мальчишки, тем не менее, явно недовольный происходящим, переводит взгляд на Герберта, мол, ты всё ещё здесь?

И тот, усмехаясь, наконец-то уходит прочь.

***Герберт возвращается к себе и на этот раз заходит в замок почти радостно, будто и правда вернулся в свой милый дом. Но, переступив порог, сразу же хмурится и останавливается.

Воздух какой-то не такой. Пахнет иначе. И вещи… Их кто-то переставлял, хотя этот кто-то наверняка думал, что Герберт ничего не заметит.

Даже вешалка, на которую ещё вчера он небрежно бросил пальто, была сдвинута в сторону.

И пол… блестел.

И статуэтки (которые пора бы выбросить) на полках приобрели вдруг более яркие цвета, лишившись слоя пыли.

Что ж…

Граф усмехается и думает пойти проверить, что в таком случае творится на кухне. Настроение его странным образом начинает играть другими красками. Не то чтобы ему всё это нравилось, но некое злое веселье и любопытство вызывает.

Однако усталость берёт своё, и он для начала решает принять ванну.

Возится с этим Герберт недолго, ему и не нужна, необязательна горячая ванна, достаточно просто чистой, чтобы, наконец, помыться.

И, главное сделать это не спеша…

Герберт забывает и про то, что в замке, возможно, присутствует кто-то ещё, и про простуду, из-за которой снова поднялся жар. С блаженным стоном он опускается в воду, что выливается через края медной ванны, и прикрывает веки.

Комнатка эта небольшая, всё вокруг заставлено какими-то склянками да пузырьками. Окошко маленькое под потолком давало тусклое, блёклое освещение, но вполне достаточное и приятное для оборотнических глаз.

Герберт умудряется задремать, а проснувшись понимает, что прохладная вода сбила его жар. Зато горло горит огнём, а нос совершенно перестал работать.

Он поднимается из воды, набрасывает халат на своё мускулистое, красивое тело, глядя в мутное зеркало, пальцами зачёсывает волосы назад. Шумно вздыхает и выходит в гостиную, обнаруживая там придвинутое к столу у окна кресло, а на столе…

— Ужин? — с недоумением склоняет он голову набок. — Хм… — и вальяжно устроившись в кресле, пробует чай, настолько ароматный и горячий, что простуда, казалось бы, на какое-то время отступает.

Элис отмирает, когда граф принимается за еду.

В её обязанности входит готовка и уборка, но так как Герберт Оуэн считает иначе, она не собирается попадаться ему на глаза.

Возвращаться всё равно нельзя, замок не отпустит, теперь это её дом навсегда.

Так что отсутствие или наличие жалованья не играет существенной роли.

Стражи всё же прошлись по подвалу, но она успела сбежать и, недолго думая отправилась на поиски рынка, чтобы потратить дарёных волков на продукты.

А когда вернулась, поместье было опечатанным и пустым.

Элис не знала, что произошло, и ей не оставалось ничего другого, кроме как приниматься за уборку. Неужели граф кого-то убил?..

Стало ясно, что нет, когда он вернулся и как ни в чём не бывало, побрёл в ванную комнату.

Элис решила приготовить ужин, и даже успела выставить всё на стол, но выйти из комнаты — нет.

Так что сейчас она сидит под столом, радуясь, что её еду едят, а чай — пьют. И надеясь, что графу не придёт в голову заглядывать под скатерть.

Герберт доедает всё, рёбрышки считая особенно удачными, и отставляет от себя тарелку.

— Ладно, вылезай, — меняет он гнев на милость скорее из-за смеха, чем из-за вкусной еды, хотя и не определился пока, что будет делать с девчонкой дальше. — Твой запах щекочет ноздри. И ногам, — специально вытягивает он их, надеясь задеть ими Элис, — тесно.

Она тут же шлёпает его по щиколотке и восклицает запальчиво:

— Осторожнее!

Будто это её личный дом, под столом, и она не потерпит в нём чужие ноги, даже если на самом деле они хозяйские!

Пыхтя, Элис поднимается, насупившись и раскрасневшись, она складывает руки на груди и произносит твёрдо:

— Я никуда не пойду.

— Правда? — будто удивляется он и остро изгибает бровь. — А если я прикажу уйти? Что мне сделать, чтобы меня, наконец, оставили в покое?

Говорит он, а при этом рад, что Элис жива и невредима, стоит здесь, смешная такая, светлая… В помещении довольно мрачном, несмотря на высокие окна, которые, впрочем, заслоняют тяжёлые, коричневые шторы.

Может и правда оставить девчонку у себя?

Герберт сужает глаза, раздумывая, и это наверняка со стороны выглядит угрожающе.

— Я не знаю, — заламывает она руки. — Когда-то моя семья клялась служить вам и вашему замку, и ваша семья поклялась принять эту службу и обходиться со слугами по справедливости. Из ближайших родственников, видимо, осталась только я, и я физически не смогу уйти далеко. Мне будет… больно. Но может, — она улыбается, будто с надеждой, — когда вы умрёте, замок отпустит меня?

Граф не выдерживает и смеётся.

— О да, вполне может быть, — и спрашивает, резко прерывая веселье: — Будешь ждать этого? Это угроза? Как мне после слов таких есть приготовленный тобой ужин?

— Так же как и тот, что вы уже съели! Ртом!

Элис отступает на шаг.

— Вам что-то ещё нужно? Если нет, то я пойду в свою комнату.

Он снова смеётся.

— Да шучу я, не обижайся. Я… отвык, — признаётся вдруг, — от общения. От обычного, нормального общения, понимаешь? И от тишины со спокойствием. А здесь ты, как снег на голову…

— Я нормальная, — энергично кивает Элис. — А вот вы… Здесь был обыск. Зачем?