Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 36

И чем глубже я зарывался в это бумажное болото, тем отчетливее понимал, что наше процветающее Игнатовское — это лишь крохотный островок в океане дремучей косности и бесправия. Это был срез всего русского технического гения — дикого, зато невероятно живого. Аж радость брала за наших предков. Вот челобитная от посадского умельца, придумавшего новый способ закалки рессор. Он молил об «охранной грамоте», чтобы его секрет не спер какой-нибудь приказчик и не выдал за свой. Вот жалоба от артельного старосты плотников, разработавших хитроумный способ вязки бревен для мостов, — их наработки без зазрения совести присвоил себе казенный инженер. А рядом — откровенная дичь, но дичь по-своему гениальная: «самодвижущаяся телега на силе ветра», «водоподъемный снаряд без лошадиной тяги» и даже «летучий змей».

Я откинулся на спинку стула и протер уставшие глаза. Десятки, сотни идей рождались в головах по всей стране и тут же гибли, утонув в безразличии, воровстве и страхе. Люди боялись творить, потому что плоды их ума были беззащитны. До меня с пугающей ясностью дошло: весь мой промышленный рывок, конвертеры и паровые машины держатся на хрупком фундаменте — на мне, на Нартове, на горстке людей, которых я собрал под своим крылом. Но система не может держаться на отдельных личностях. Рано или поздно меня не станет, и все вернется на круги своя. Чтобы запущенный маховик не остановился, он должен сам себя раскручивать, подпитываясь энергией тысяч таких вот самородков. А для этого им нужно было дать нечто большее, чем деньги и доброе слово. Им нужна была защита, нужен был закон.

Я вышел из кабинета и заметил Магницкого у стола с кульманом (тоже ведь наше изобретение).

— Леонтий Филиппович! — мой голос прозвучал резче, чем я хотел. — Зайдите, пожалуйста. Разговор есть. Важный.

Магницкий появился на пороге через минуту. Он был уверен, что я снова позову его корпеть над сметами или расчетами, и уже приготовил свои счеты и грифельную доску.

— Отложите цифры, — я указал ему на стул напротив и устало потер лицо. — Беда у нас, Леонтий Филиппович. И не с железом, а с людьми. С их мозгами.

Я вкратце обрисовал ему ситуацию, пересказав суть десятка самых вопиющих челобитных. Магницкий слушал и хмурил брови.

— Так всегда было, Петр Алексеич, — вздохнул он, когда я закончил. — Что с возу упало, то пропало. Мысль не ухватишь, в амбар не запрешь. Кто смел, тот и съел.

— Вот именно! — я вскинул голову. — А я хочу, чтобы мысль можно было и «ухватить», и в «амбар запереть». Хочу, чтобы она стала ценным, защищенным товаром. Как думаете, как это можно сделать?

Я задал вопрос и замолчал. Я не хотел давать готовых ответов. Мне нужен был его ум, его знание местных реалий, чтобы облечь мою идею из будущего в понятные и рабочие формы этого времени. Магницкий задумался. Он снял очки, протер их и снова водрузил на нос. Его мозг заработал, раскладывая проблему на переменные.

— Товаром… — протянул он. — У товара должны быть цена и хозяин. Значит, надо сперва признать, что у «хитрости» есть автор. А для этого надо ее как-то описать, на учет поставить, чтобы отличать от других. Как в казне монеты метят, чтобы не спутать.

— Именно, Леонтий Филиппович! — подхватил я. — Именно! Учет и фиксация! Но кто это будет делать?

— Для того и существует наша Инженерная канцелярия, — его глаза блеснули. Он поймал мою мысль. — Мы создадим особый отдел. Или… «Палату привилегий и новшеств». Звучит солидно.

— «Палата привилегий»… Отлично! — я вскочил и начал мерить шагами кабинет. — Именно! Любой умелец, от последнего холопа до князя, сможет подать в эту Палату описание своей задумки. С чертежами, с расчетами. Совет из лучших наших инженеров — вы, Нартов, я — будет это рассматривать. Если идея стоящая — мы ее утверждаем. Изобретатель получает «привилегию» — охранную грамоту на свое имя. С печатью, с подписями. Документ, который подтверждает — это его детище.

— И эта привилегия, — подхватил Магницкий, уже войдя в раж, — должна давать ему право на вознаграждение! Если к примеру ваша Компания использует его идею, он должен получить свою долю, законную часть от прибыли. Это заставит их нести к нам лучшие свои выдумки! Мы не будем их искать, они сами придут!

— Вот! Вот оно! — я остановился и посмотрел на него с восторгом. — Мы дадим им стимул! Мы создадим рынок интеллекта! И наша Компания станет главным игроком на этом рынке, скупая лучшие мозги России!

Ну не мог я сходу сказать, что надо сделать патентное бюро. Магницкий — ум, который нашел выход. Он уже скрипел пером, набрасывая на листе структуру будущей Палаты, пункты, параграфы. Его академический ум облекал мою дерзкую идею в строгую, юридически выверенную форму. Он уже видел, как это будет работать: реестры, комиссии, экспертные заключения.

— Нужно немедленно составить меморандум для графа Брюса, — сказал он, не отрываясь от бумаги. — Изложить все подробно. Государь должен это одобрить. Иначе все наши «привилегии» так и останутся филькиной грамотой.

— Составляйте, Леонтий Филиппович, — я положил руку ему на плечо. — Мы с вами сейчас закладываем фундамент поважнее, чем у доменной печи. Мы строим машину, которая будет работать, когда нас уже и в живых не будет.

Мы делали будущее российской инженерной мысли.

Разборки с будущей «Палатой привилегий» немного разгрузили голову, но чем ближе маячил отъезд, тем отчетливее я понимал одну простую вещь. В Москве играть по правилам никто не будет. Демидов и его присные не побрезгуют ничем. И на пышных приемах в боярских хоромах или в тесных приказных палатах мой десяток гвардейцев будет полезен, как рыбе зонтик. Мне нужен был свой собственный, последний аргумент. Козырной туз, который можно достать из рукава, когда припрет. Компактный, смертоносный и абсолютно незаметный.

Вечером, после очередного долгого дня, я заперся в мастерской с Андреем Нартовым. Разложил на верстаке грубый эскиз, набросанный углем на листе плотной бумаги. Идея многозарядного пистолета-карабина, такая соблазнительная поначалу, была отброшена. Времени в обрез, да и технологий для создания надежного барабанного механизма у нас не было. Вместо этого я нарисовал нечто другое — маленький, почти игрушечный пистолет без внешнего курка, с коротким, толстым стволом. То, что в моем мире назвали бы «дерринджером». Оружие картежников, дуэлянтов и тех, кому нужно было решить проблему быстро, тихо и навсегда.

— Вот, Андрей, наша с тобой задача на ближайшие дни, — я ткнул пальцем в эскиз. — Нужно сделать эту игрушку. Одну.

Нартов вгляделся в чертеж. Его мозг мгновенно оценил сложность задачи. Он не стал задавать лишних вопросов. Просто взял эскиз и надолго замолчал, прокручивая в голове варианты. Так и началась наша собственная маленькая производственная драма, разыгравшаяся в стенах одной кузни.

Первой и главной проблемой стала, как ни странно, сталь. Наш первенец был великолепен. Но его свойства были для нас тайной за семью печатями. Одно дело — держать удар молота, и совсем другое — выдержать взрыв пороха в замкнутом пространстве. Первый же прототип ствола, отлитый из этой стали и испытанный на разрыв на прессе, который мы наскоро соорудили, экзамен завалил. На его внутренней поверхности проступила едва заметная, волосяная трещина.

Для такого ответственного дела литая сталь не годилась. Нужна была кованая. Многослойная, прочная, упругая. Та, из которой веками делали лучшие клинки.

Следующие несколько дней кузня превратилась в адское пекло. Гришка С Федькой со своими двумя молотобойцами, мысленно проклиная меня и мою затею, колдовали над раскаленным куском металла. Они складывали его, проковывали, снова складывали, пересыпая слои истолченным в пыль древесным углем. В воздухе стоял густой запах раскаленного железа. Я часами стоял рядом, наблюдая за этим древним, почти магическим процессом. Я создаю настоящее произведение искусства. В серию это точно не пойдет.

Параллельно шла работа над механизмом. Бескурковая система с внутренним ударником оказалась слишком сложной для наших станков. Точности не хватало. Любой перекос — и механизм клинило. Нартов бился над этой проблемой два дня, а потом пришел ко мне с новым, гениальным в своей простоте решением.