Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 25

Он резко повернулся ко мне.

— Ты привез больше, чем смел надеяться. Эти бумажки на Эшворта, подкрепленные показаниями капитана, которые ты, я надеюсь, предусмотрительно записал…

— В трех экземплярах, — подтвердил я. — Один у меня, второй отдал Глебову, третий — де ла Серда. На всякий…

Брюс едва заметно кивнул. Моя предусмотрительность ему явно импонировала.

— Этот компромат — ключ к британской политике на годы вперед. Рычаг, которым можно двигать фигуры, ломать их через колено. Но ты и рисковал так, как до тебя не рисковал никто. Твой прорыв через блокаду — дерзость на грани безумия. Я до сих пор не пойму, как тебе это удалось.

— Наглость, Яков Вилимович. И расчет на то, что противник не поверит в такое безрассудство.

— Что ж, сработало, — он криво усмехнулся. — Но теперь за эту дерзость придется платить. Государь уже места себе не находит. Он знает о твоем возвращении. Гонец, завидев твою флотилию, опередил вас на несколько часов. Царь жаждет подробностей твоего триумфа.

Брюс кивнул на свою карету, стоявшую чуть поодаль.

— Поехали. Тебя ждет допрос. Светлейший князь Меншиков уже у царя. И, судя по тому, что мне донесли, он рвет и мечет. Считает, что ты самовольно развязал войну с Англией, утопив их капера, и втянул Россию в грандиозный международный скандал. Он будет требовать твоей головы. Тебе придется доказать Государю, что твоя победа стоит этого риска. И доказывать придется не мне, а ему.

Я мысленно приготовился к новой битве. Самой сложной.

Мой мозг уже начал просчитывать варианты, выстраивать линию защиты и нападения. Меншиков — опасный враг, я знал его слабости. Главная из них — жадность. И у меня было, что ему предложить.

Мы уже подходили к карете, когда Брюс резко остановил меня, положив тяжелую руку на плечо. Его лицо вдруг стало жестким. Вся его обычная отстраненность испарилась.

— И еще одно, — его голос понизился до тихого, угрожающего шепота. — Самое главное. Пока ты играл в свои морские игры и уворачивался от английских ядер, враг ударил здесь. В самое сердце твоей мечты.

Я напрягся, не понимая, о чем он.

— Гонец из Игнатовского, — продолжил Брюс, и каждое его слово падало, как капля расплавленного свинца, — привез дурные вести. Вчера на твоего гения, Андрея Нартова, было совершено покушение.

Я замер. Нартов. Ключ ко всем моим планам.

— Его пытались выкрасть. Прямо из мастерской. Твои преображенцы, которых ты оставил в охране, сработали на отлично. Отбили атаку. Была короткая схватка. Нападавшие были мастерами, следов не оставили. Нартов даже не понял что произошло, но на то он и ученый. Сумасшедший, как и ты, — хекнул Брюс.

— Поймали врагов? — только и смог выдавить я.

— Да, — подтвердил Брюс. — Правда молчат. Но это пока. Главное не это. Нартова хотели забрать живым. Ты понимаешь, что это значит, барон? Они знают твое самое уязвимое место. Они знают, что не смогут повторить твои технологии, но они могут украсть человека, который способен их воплотить. Твой гений — твоя главная сила и главная слабость.

Глава 11

Новость о покушении на Нартова выбила из колеи. Дорога от причала до дворца пролетела как в тумане. Я сидел в карете Брюса, пялился на мелькающие за окном недостроенные фасады Питера, но видел перед собой совсем не их. В голове молотом засела фраза: «хотели забрать живым». Это меняло расклады. Моя война пришла сюда, в мой дом, и целилась в самое сердце моих планов.

Мы вошли в приемную дворца. Просторная комната с высоченными потолками, заставленная тяжелой дубовой мебелью, казалась пустой. Государя не было. Вместо него за огромным столом, занимая собой все пространство, сидел светлейший князь Александр Данилович Меншиков.

Он развалился в резном кресле, которое жалобно скрипело под ним. На нем был расшитый золотом кафтан ядовито-синего цвета. В одной руке он держал серебряный кубок с вином и медленно его вращал, наблюдая за игрой света на камнях. Он делал вид, что нас тут нет. Воздух в комнате был наэлектризованным. Такое ощущение, что мы попали на арену перед выходом гладиаторов.

Яков Брюс прошел в комнату и молча встал у окна, заложив руки за спину. Превратился в тень, в наблюдателя — давал понять, что это моя разборка (собственно, так и есть). Я должен был выдержать первый наезд самого влиятельного человека в империи.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Меншиков соизволил нас заметить. Он медленно поставил кубок, промокнул губы батистовым платком и наконец поднял на меня свои маленькие, цепкие глазки. Взгляд у него был изучающий. Он взвешивал, оценивал, пробовал на зуб.

— А-а, явился наш адмирал-самозванец, — протянул он, с ленивой насмешкой, чуть ли не ядовито. — Слыхал я, барон, о твоих подвигах заморских. Говорят, ты там целую войну развязал. Корабли чужие топишь, заводы государевы жжешь, англичанам грозишь…

Он сделал паузу, глотнул вина и снова уставился на меня.

— Не велика ли для тебя шапка Мономаха, а, Смирнов? Аль решил, что раз Государь тебе милость оказал, так теперь все дозволено?

Каждое его слово было выверено, каждая фраза — укол, прощупывающий оборону. Он не обвинял прямо, он издевался, принижал, пытался вывести из себя, заставить оправдываться. Как я понимаю, тактика — сначала морально раздавить, а потом добить.

Это не зависть к чужому успеху, все было глубже. Меншиков, вылезший из грязи в князи, нутром чуял угрозу. Он видел во чужака, человека не из его стаи, который играет по своим правилам и слишком быстро набирает вес при дворе. Он видел конкурента. И он хотел поставить меня на место.

Я заставил себя успокоиться. Любая вспышка гнева, попытка оправдаться будет воспринята как слабость.

— Я выполнял приказ Государя, Ваша Светлость, — мой голос прозвучал буднично. — Обеспечивал интересы России в шведских землях. А врагов у России, как оказалось, куда больше, чем мы думали. И сидят они не только в Стокгольме.

Мое спокойствие взбесило его еще больше. Он ожидал чего угодно: робости, подобострастия, горячих оправданий. Но не холодного, уверенного тона. Он нахмурился, его лицо побагровело.

— Интересы России? — он почти выплюнул эти слова. — Ты сжег завод, который мог бы приносить казне доход! Ты утопил английского капера, устроив скандал, который теперь придется разгребать нашим дипломатам! Ты притащил сюда два гнилых корыта, набив их бесполезным железками и называешь это «интересами России»? Да ты просто авантюрист, Смирнов, который подставил под удар и Государя, и все Отечество!

Он повышал голос, переходя на откровенный крик. Это тоже было частью его игры. Он пытался задавить меня своим авторитетом, положением, зычным голосом.

Я давал ему время, чтобы выпустил пар. Пусть орет. Чем громче он орет, тем слабее его позиция. Я ждал, когда он выдохнется. И когда он, тяжело дыша, снова плюхнулся в кресло, я пошел в атаку.

— Завод, который я сжег, Ваша Светлость, уже много лет не приносил шведской казне ни гроша. Он работал на карман группы английских лордов, которые за бесценок качали оттуда лучшую в мире сталь. Капер, которого я утопил, шел не под торговым флагом, а с конкретным приказом от этих же лордов — уничтожить всю русскую экспедицию, не оставляя свидетелей. А «бесполезные железки», который я привез, позволят России через год наладить производство такого оружия, которое заставит и шведов, и англичан разговаривать с нами совсем по-другому.

Я говорил не повышая голоса, но с металлическими оттенками в нем. Я не оправдывался, атаковал, излагал факты, которые били по его аргументам.

— Так что, если позволите, Ваша Светлость, я бы назвал это не авантюрой, а успешной операцией по устранению угроз национальным интересам и приобретению стратегических ресурсов и технологий. А что до скандала… — я позволил себе легкую усмешку. — Думаю, у лорда Эшворта сейчас голова болит куда больше, чем у наших дипломатов. У него под задницей тлеющий торфяник, который вот-вот полыхнет и спалит дотла всю его карьеру. И у меня есть чем поддать жару в этот костер.