Хроники пилота: Звездолет для бунтаря (СИ) - Алексеев Евгений Артемович - Страница 20

— Ваш отец — предатель нации! — внезапно взорвался Баун. — Он изменщик, заговорщик! Он нанес нашей нации огромный ущерб своими проектами! Вы понимаете, что сын предателя не может учиться в нашей Академии⁈ — в конце голос Бауна сорвался на визг.

Всегда такой флегматичный, Баун вскочил, лицо побагровело, распухло. Схватил толстые папки, всегда своей солидностью украшавшие стол, швырнул. Они распахнулись, высыпались пожелтевшие листы. Абсолютно без текста. Папки служили лишь декорацией, как и высокие шкафы из полированного красного дерева и фолианты с тисненными золотом корешками.

— Тот факт, что в нашей Академии учился сын предателя нации оставил позорный след на ее истории!

Баун продолжал высокопарно орать куда-то в пустоту, словно старался для камер, которые передали бы его негодование тем, кто уничтожил моего отца.

Злость, досада, боль утраты обрушилась на меня, как цунами. Я едва сдержался, чтобы не перепрыгнуть через стол ректора и вцепиться ему в горло.

Но я лишь сжал до хруста зубы и наблюдал молча все это светопреставление.

Наконец Баун решил, что выполнял полностью свою миссию по размазыванию бывшего курсанта на кварки. Замер, как столб. И рухнул обратно в кресло.

— Забирайте свои вещи и проваливайте, Рей. И чтобы я никогда больше не слышал название вашей династии. Никогда!

Я вышел из дверей академии, оставив за своей спиной и форму курсанта, и годы учебы, и Оланду.

И перед глазами, вызывая жгучую боль, всплыли воспоминания о недавнем аресте отца.

Они пришли за ним рано утром. Я готовился к занятиям. Плавал в бассейне. Двадцать пять кругов, как всегда. Прохлада прозрачной лазурной воды обтекала мое тело, бодрила, вызывало страстное желание побороть её сильными гребками и ударами ног. Апельсек лишь показался над голубой дымкой горизонта, еще не вошел в свою стадию невыносимого жара. А бледный диск Окрольта виднелся, как призрак с другой стороны.

Я отдыхал у бортика, когда зловещей черной тучей накрыла тень флаера. Который совершенно бесцеремонно плюхнулся на цветник рядом с бассейном. Я выскочил из воды, чтобы показать нарушителям, куда они вообще попали. Но тут ноги примерзли у меня к кафельным плиткам.

Из флаера выскочил группа спецназа, все в темных легких скафандрах, на шлемах из непроницаемого стекла играли яркие блики. Все, как на подбор плечистые, высокие. Не замечая меня, заняли позицию перед нашим домом. Присев на одно колено, скрестили на цели светло-серые плазмо-винтовки. И с нарастающим удивлением, переходящим в ужас, я наблюдал, как из флаера вышел приземистый с покатыми плечами мужчина. Бледное с большими мешками под глазами лицо кабинетного генерала. Одна бровь приподнята, будто в удивлении. Вытянутые глаза почти без ресниц. Мильтон Холт, главный противник моего отца. Его идей, разработок. И в первую очередь, двигателей на экзотической темной материи.

Холт медленно переставляя непропорционально длинные ноги, прошествовал мимо, будто меня не существовало. Поднялся на крыльцо, оправил мундир, и сделал знак рослым парням без лиц. Их командир привстал, указал энергичным жестом на дверь. И вся группа пришла в движение. Они перебрались ближе к дому. Окружили.

Выбили легкую деревянную дверь, будто отец прятался в доме. Хотя я прекрасно знал, что он в своем кабинете на втором этаже. Он засиживался допоздна. И дверь у нас никогда не запиралась.

Отца вывели, словно он беглец от правосудия. На руках блестели звенья цепи — в чистом виде пошлая декорация. На глазах повязка. На скуле расплывался огромный синяк. Странно было видеть его в каких-то лохмотьях, вместо элегантного мундира маршала. Он не сопротивлялся, шел спокойно. А эти подонки обращались с ним так, будто он сейчас сделает жест. Налетят сюда космолёты, нападут, чтобы спасти своего командира. Но отец не командовал войсками. Был лишь экспертом.

Я не выдержал, кинулся к нему. Мощный джеб одного из парней отбросил меня на кафельную плитку. Острая боль пронзила затылок.

Перед флаером отец остановился, по движению головы я понял, он что-то сказал Холту. Тот едва заметно кивнул.

— Сын, прощай. Теперь ты будешь выживать в одиночку.

Последние слова, которые я услышал от него. Один из парней толкнул отца в спину. Он наклонил голову, чтобы пройти в люк флаера. За ним быстро-быстро, словно темная волна, вкатилась группа. Флаер медленно поднялся, завис над цветником, сжигая ослепительно-оранжевым огнем движков смятые астролябии, которые так любила моя мать. Развернулся и мгновенно исчез. Оставив резкую вонь отработанного топлива. А я сидел потерянный и убитый горем рядом с бассейном. И слезы туманили взор.

Из серебристой дымки шагнул высокий мужчина в светло-сером скафандре. Протянул мне руку, помогая подняться. Туман начал расползаться, унося с собой двухэтажную виллу из белого камня на фоне лазурного неба, голубую рябь бассейна.

И я обнаружил, что сижу у стены. А надо мной навис Ковалёв. Рожа его явно побывала в сильной переделке. Из носа тянулись две полоски крови. Под глазом расплывался синяк.

— Ты охренел, Рей, мать твою? — его голос гулко прозвучал в моей голове. — Знаешь, что бывает за нападение на офицера НКГБ? У нас за это полагается смертная казнь.

Меня повело, когда я с трудом поднялся, пришлось опереться о стену. В голове шумело, в висках жгло, будто проткнули нагретой спицей. Зрение сфокусировалось не сразу. Когда голубоватая дымка расползлась, я огляделся.

Этаж казался совершенно заброшенным. Пузатые поражавшие своей старостью мониторы с выбитыми экранами, офисные стулья со оторванными спинками, светло-серые ящики компьютерных корпусов с уныло торчащими красно-зелеными проводами, разбитые, погасшие светильники, встроенные в стены рядом с потолком. Ковалёв сказал: «Палуба номер 17». Но мой нейроинтерфейс не мог разобрать символы, что расплывались за стеклянным цилиндром лифта. Земляне использовали их для обозначения цифр, похожие на те, что были у нас. Но все-таки они отличались.

От площадки лифта в тьму уходил узкий коридор, обшарпанный пластик стен украшали старые плакаты.

Дарлин оказалась рядом, обняла меня. Осмотревшись, я взглянул на полковника, который с подозрением посматривал на меня.

— А что случилось? — решился спросить я.

— Ты не помнишь, Рей? Мы ехали в лифте. Ты вдруг спятил, набросился на меня, стал душить. Выкрикивал какие-то слова. Я не смог понять. Лифт остановился. Мы вылетели с тобой наружу. И начали драться. Я едва смог тебя утихомирить.

— Наверно, опять какая-то тварь влезла в мозги. Теперь в мои.

— Может быть, — полковник задумался, в голосе совсем не ощущалось злости. — Но, если эта мразь тебя загипнотизировала, как ты смог с ней справиться? Где ты был? Что ты видел?

— Ничего особенного. Так, картинки из прошлого. А что такое НКГБ?

— Новый комитет госбезопасности.

— Почему новый?

— У нас сейчас все новое. Правительство, комитеты, министерства. Великий Вождь все создал с нуля.

— Великий Вождь? А имя у него есть?

— Вот он.

Ковалев вытащил фонарик, его яркий конус высветил плакат на стене. Опять кричаще-красный цвет. На его фоне две фигуры. На заднем плане лысоватый мужчина с бородкой. Протянул вперед ладонь, словно указывая кому-то дорогу. Перед ним усатый мужчина в белом кителе с желтой пятиконечной звездой на груди. Тоже протянул вперед руку с указательным пальцем. В низу плаката художник изобразил сосредоточенные лица людей, обращенные к этим, двоим. Один из парней держал толстую книгу с короткими надписями. Фонарик светил тускло, мой интерфейс перевести не смог.

Зато крупными буквами шел лозунг: «Под знаменем Ленина. Под водительством Сталина. Вперед к победе коммунизма!».

— А кто из них Великий Вождь? Их же вроде двое тут. На трибуне.

— Ну ты тупой, Рей, — Ковалёв не рассердился, лишь по-детски радостная улыбка осветила его суровое лицо. — Вот этот, конечно, — показал на усатого. Сталин Иосиф Виссарионович. Видишь на книге написано — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин.