Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 58

Понятно, что уже на следующий день это поздравление в рамке за стеклом (причем стекло, очень хорошее, чуть ли не зеркальное, отцу для этого на заводе выдали) висело рядом с другими «важными письмами» в красном углу нашей комнаты. То есть родительской комнаты, так как я окончательно в подвал уже переселился, но мне баба Настя к себе тот подарок забрать не разрешила:

— Вовка, пусть в деревне все знают, кого твои мать с отцом вырастили! А в твой подвал-то кто на стены смотреть пойдет? Да ты и не пустишь туда никого…

Ну, насчет «не пустишь» она все же преувеличивала, ко мне довольно много народу в гости приходило. Я уже не говорю о Вовке, Маринке и Надюхе — эти вообще шастали у меня по подвалу когда хотели, но и прочий народ нередко в гости заходил. Дед Митяй с дедом Иваном (а в последнее время и дед Михей с ними зайти любил): с ними мы чай примерно раз в неделю там пили. Настоящий чай, которого практически нигде уже не было. Но меня чаем Вовка снабжал, а ему привозили летчики-перегонщики, по какой-то нужде часто бывавшие в Китае, так что с чаем у меня было лучше, чем в обкоме (это мне Маринка так говорила). И не только с чаем, дед Иван приносил к чаю «колобки»: печеные яблоки в тесте, а в яблоки после вырезания сердцевины он доливал полложки «березового сиропа» и получалось очень вкусно. У него, единственного в деревне, росла яблоня вроде «белого налива», ранняя, только яблоки у него вырастали гораздо больше, чем этот сорт запомнился мне из моего «прошлого детства». А дед Митяй приносил «медовики»: лепешки из ржаной или овсяной муки, в тесто для которых он добавлял очень много меду. Всем они очень нравились (кроме меня, но дед не обижался, он уже давно привык к тому, что мед я не люблю), а баба Настя часто пекла пироги с зеленым луком и яйцами. В прошлые годы я не понимал, с чего бы такая ее «пироговая активность», но теперь до меня дошло: на то, чтобы обычный хлеб испечь, муки просто не хватало…

Но в целом жизнь в деревне была довольно сытой, и тем более сытой, что в Кишкино уже и коров развелось больше двух десятков. Еще в сорок первом всех телят в деревне оставили себе, и теперь молодые коровки начали нас молочком баловать. Весь приплод снова в деревне оставили (просто десяток телят школе передали), и потихоньку начала проявляться проблема с кормами на зиму, но по прикидкам тетки Натальи все же сена в предстоящую зиму должно коровкам хватить. Если народ лениться не будет на сенокосах — но народ и не ленился, даже детишки из третьего-четвертого класса на покосах трудились. И вообще вся детвора вкалывала на своих червяковых фермах: прошлогодний урожай картошки на нашем огороде очень красноречиво подчеркивал важность этого занятия. Ну и за грибами все, естественно, ходили по несколько раз в день, так что я вообще не понимал, как люди умудряются впихнуть столько дел в очень короткий день.

Потому что кроме сельского хозяйства и «сельская промышленность» у людей много времени отнимала. Правда, теперь для нашей домны руду в основном привозили (через Павлово) откуда-то из-под Мурома, так как все местные «месторождения» еще в прошлом году выгребли под ноль. И в Ворсму тоже руду привозили, но ходили упорные слухи, что к зиме все эти печи остановят: все же пока по реке можно руду возить, это было еще терпимо, а вот когда река встанет, то слишком уж дорогой металл получится. А возле Мурома новые печи уже строились, и в деревне наметился «зимний дефицит электричества»: в районе руководство решило, что можно будет у нас «придоменную» электростанцию забрать…

Возможной потерей «доменной генерации» были и в Ворсме все сильно недовольны: город довольно быстро рос, а лимиты на электричество от «государственной подстанции» в очередной раз сократили. Это-то понятно было: промышленности (и Горьковской, и Павловской) электричества требовалось все больше — но и Ворсменская промышленность тоже стране очень многое давала. А людям в темноте вообще живется плохо — так что я подумал, и снова пошел в гости к руководству завода, на этот раз турбинного.

Вообще-то и раньше меня начальники ворсменских заводов выслушивали весьма доброжелательно, и всегда, если была такая возможность, мне в моих затеях помогали. Но раньше-то возможность появлялась очень даже не всегда — а когда к директору завода приходит вообще орденоносец, которому товарищ Сталин собственной рукой благодарственное письмо написал, с возможностями стало как-то полегче. Сильно полегче, настолько полегче, что мне даже не пришлось самому рыться в отраслевых журналах в поисках нужной информации. Правда, главный инженер турбинного (он как раз из Харькова приехал, раньше со мной не сталкивался) все же решил уточнить кое-что, но я уже отмазки кузявые наловчился сочинять: Любовь Геннадиевна-то в своей прежней школе химию преподавала, так что побеседовать с ней на нужную мне тему труда не составило. А вот что она мне во время этой беседы рассказа, уверен, она и сама не помнила, так что смело харьковчанину ответил:

— Наша училка химии говорила, что при повышении температуры на десять градусов скорость химической реакции увеличивается вдвое. А здесь температура поднимется уже градусов на пятьдесят…

Тот недоверчиво хмыкнул, но все же турбинщики решили «снова оказать непосильую помощь». А подстрекаемые Надюхой школьники (в основном, конечно, пионеры — совсем мелких оставили все же «на червяках») отправились запасать уже болотную руду. Ее-то в прошлом году вообще не собирали, выкопанной вполне хватало, да и производительность при «копании» руды была заметно выше, чем при «собирании», но когда комсомол просит пионеров «помочь Родине», пионерия способна на чудеса.

Чудес, конечно, не случилось, однако кучи болотной руды возле нашей деревенской домны стали довольно быстро расти: Надюха-то не одних кишкинских детишек на подвиг вдохновила, весь район, как один человек, бросился… Ну не весь район, конечно, однако народу по болотцам и речным берегам много разбрелось. А результаты их труда, при наличии узкоколейки, к нам переправить было и не очень-то и трудно. Но это все же делались «запасы на зиму», а лето свои законы диктовало. И диктовало их очень жестко.

Вероятно по этой причине мои «газовые эксперименты» на местный народ впечатления не произвели. В обозримых окрестностях никто (не считая руководства котлозавода) на газ не клюнул, разве что Надюха решила школу тоже попробовать газом отапливать. Однако решить она могла что угодно — но вот самостоятельно даже ямы вырыть под «биореакторы» у нее возможности не было, так что мы с ней вопрос так и эдак обсудили, и решили, что на газ школа будет в следующем году переходить. Причем исключительно, если не провалится моя попытка спасти наш «металлургический комбинат» от закрытия. Потому что нужны были малоржавеющие трубы, а их в Павлово делали только из поставляемого с нашего «индустриального гиганта» железа…

Иосиф Виссарионович любил разбираться в технических деталях разных машин, так как понимание их работы помогало принимать верные решения при постановке их на производство (или не постановке), но у него было и без того слишком уж много дел, так что технические вопросы чаще отдавались на рассмотрение специалистам. Но иногда получалось в некоторых вещах разобраться «попутно» — и в конце июля, после совещания по вопросам авиационной техники, он в перерыве работы поинтересовался и товарища Яковлева:

— Александр Сергеевич, вы мне можете в двух словах прояснить один вопрос? Почему эти самые бумажные самолетики с довольно слабыми моторами так быстро летают, а наши большие, у которых тяговооруженность заметно выше, летают не настолько же быстрее?

— Если просто, Иосиф Виссарионович, тот, кто эти самолетики придумывал, дал приоритет скорости, пожертвовав маневренностью. У бумажных самолетиков всего два органа управления: правый и левый элерон, на них даже руля направления нет.

— Но как тогда они поворачивают?

— Именно что никак, они не поворачивают, а лишь немного отклоняются от изначального курса. Если один элерон поднять вверх, а другой вниз…