Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович - Страница 5

Илу не всегда предстает в Угарите единственной полновластной фигурой. Царем и актуальным властителем, как минимум на земле, выступает в ханаанейских представлениях скорее Ба’аль, или, по-угаритски, Ба’лу (в русских переводах также Баал, Ваал; букв. «хозяин»). Это владыка земли, бог-воин, летящий на облаках. Он считался сыном или племянником Эля (Илу). Его образ тесно связан с грозой и бурей, с одной стороны, и с дождем — с другой. Так, его свиту составляют тучи, молния, дожди и ветры. В этом отношении можно говорить о двух центральных божествах в ханаанейском пантеоне — младшем и старшем.

Ханаанейский бог Ба’ал: новоевропейское изображение. Ян Гёри, гравюра, 1722 г.

The Rijksmuseum

В Угарите Ба’лу посвящен цикл ритуальных поэм, где он (иногда через гибель и воскресение) одерживает победу над целым рядом противников, в том числе олицетворением морских пучин Ямму (Ям, букв. «море») и над олицетворением смерти по имени Муту (Мот, букв. «смерть»). По-видимому, его победы можно связывать с устроением мира, как он сегодня существует, в том числе с учреждением климатических сезонов: речь идет о ежегодно повторяемой космогонической борьбе с хаосом[14]. В отличие от Эля (Илу), чья обитель стоит испокон веков (возможно, со времени его победы над своим небесным отцом, богом предыдущего поколения)[15], Ба’лу только предстоит в процессе эпоса строить дворец на горе Цапану, что будет символизировать его актуальное воцарение.

Ба’аль (Ба’лу) непосредственно правил жизнью на земле и ежегодно заново ее устанавливал в борьбе с деструктивными силами природы. Так, угаритский Илу скорее являлся людям во снах, а Ба’лу — непосредственно: в грозе, считавшейся его голосом. В отличие от греческой пары Зевс — Крон, также выражавшей смену поколений богов, с одной стороны, и земных эпох — с другой, нет древних данных, будто Ба’лу свергал Илу или вступал с ним в конфликт. Напротив, в угаритском эпосе воцарение Ба’лу и строительство им дворца требуют санкции со стороны Илу. Враги Ба’лу — это, в свою очередь, более старшие сыновья Илу, которые часто бывают связаны с хаосом и энтропией. Следы предвечной схватки Бога с хаосом сохранились и в библейских текстах, о них речь пойдет в соответствующем разделе ниже.

Муту (букв. «смерть»)[16], главный противник угаритского Ба’лу, описывается как ненасытная преисподняя — чудовищная фигура, чья нижняя губа лежит на земле, а верхняя достигает неба. В другом тексте он держит скипетр бесплодия и жезл вдовства. Тем самым он может быть мифологическим воплощением как смерти, так и засухи, что не мешает ему выступать одним из любимых сыновей Илу. Ба’лу не удается одержать над Муту прямую победу, и он погибает, а Илу и богиня Анат оплакивают его. Лишь затем Анат побеждает Муту и ритуально уничтожает его тело (сжигает, перетирает через сито и рассеивает в поле), благодаря чему Ба’лу в итоге воскресает:

В этом смысле ханаанейский Ба’аль мог также быть подобен ежегодно умирающему и воскресающему божеству, культ которого был распространен в Месопотамии и на Ближнем Востоке. В Египте[18] (видимо, как божество скотоводческих народов сиро-палестинского региона) Ба’аль, напротив, отождествляется с Сетом, богом пустынь и убийцей в дальнейшем воскресающего Осириса. В библейском образе божества черты смерти и воскрешения, значимые для ханаанейского мира, скорее полностью утрачены.

Илу и Ба’лу окружают и различные другие божества (Дагон, Решеф, Мелькарт), в том числе женские, между которыми в источниках существует путаница. Особую роль среди них играют Ашера (Асирату), связанная с морем, и Анат(у), связанная, предположительно, с войной и плодородием, однако в разных ханаанейских текстах упоминаются также богини Аштарта, Танит, Элат (букв. «богиня») и другие. Греки отождествляли Анат-Танит с женой Зевса Герой, а Аштарту — с Афродитой. В одних мифах Анат выступает супругой Илу, а в других — любовницей Ба’лу; супруга Ба’лу известна также как Кудшу («святость») или как Аштарта. Любопытно, что в отдельных текстах жены божеств называются их именами или лицами, — это может указывать на элементы философской абстракции внутри ханаанейской мифологии[19].

Символом Эля (как, впрочем, и Ба’аля) мог выступать бык — самое сильное и фертильное из домашних животных, олицетворение мужской силы и плодовитости цивилизации.

Элю также могли предшествовать еще более древние боги, олицетворявшие древние эпохи человечества, с одной стороны, и удаленные космические силы — с другой: как греческий Крон был сыном Урана (бога неба), так и Эль мог считаться сыном небесного божества Ба’аль-Шаммима (Ба’ал-Шамема)[20].

Древние израильтяне не могли не быть в курсе похожих представлений. С одной стороны, это подтверждается поклонением как Элю, так и Ба’алю среди древних евреев, с другой — наличием двух наборов характерных черт у библейского Единого Бога. В этом смысле между библейским и ханаанейским мирами видны как радикальный разрыв, так и определенная преемственность, связанная с константностью образов народной религии.

В нескольких местах Библии сохранилось, например, представление о мифической северной горе, где живут боги: само древнееврейское слово «север» (Цафон), по-видимому, восходит к названию священной горы Цапану из угаритских текстов. Как минимум дважды упоминается она и как собственно волшебная гора. Так, в Книге пророка Ишайи (Исаии) в пророчестве против вавилонского царя приводится мифологема о Геллеле — сыне Зари (мы расскажем о ней подробно чуть ниже). В ней герой заявляет о желании поставить свой трон «выше звезд Эля, на горе Собрания [богов], на склонах Цафона» (Ис. 14:13). В Псалме 48(47)[21] это же словосочетание — «края или склоны Цафона» (yarkǝṯē-ṣāp̄ôn) — выступает эпитетом иерусалимского святилища (горы Цийон). По-видимому, Храм в ритуале символически отождествлялся с горой Цафон.

Хорошо задокументирован и образ быка как символа одного из верховных божеств (первоначально, вероятно, Эля, но затем и YHWH). Так, по многократным утверждениям библейского текста, в Самарийском (Израильском) царстве культ Господа осуществлялся через посредство статуй быка (Ос. 8:5–6, 13:2; 3 Цар. 12:26–33) вплоть до падения Самарии в 720-е гг. до х. э. Один из главных тельцов был установлен в древнем храмовом городе Бейт-Эль (Вефиль), само название которого (букв. «дом Бога») может указывать на связь с архаическим культом Эля. Изображение Господа в виде быка приписывается также израильтянам во время странствий по пустыне (Исх. 32:1–35). Библейский текст критикует эти практики с точки зрения позднейшей борьбы с идолопоклонством, однако сами они, в своем историческом контексте, были, по-видимому, отражением распространенных представлений о репрезентации божественных фигур. Так, выражение «телец Яакова» (ʾǎḇîr yaʿǎqōḇ) выступает эпитетом Господа в целом ряде случаев (Быт. 49:24, Ис. 49:26, 60:16; Пс. 132(131), 2, 5); традиционно эпитет метафорически переводится как «сильный», однако этимологическое значение «телец» остается в оригинале прозрачным. В Числах (23:22) мы читаем: «Бог (ʾēl), что вывел их из Египта, — рога у него, как у тура». Наконец, подтверждается почитание образа быка и археологически — статуэтками, обнаруженными в том числе, предположительно, в протоизраильских поселениях.