Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович - Страница 17

В истории рецепции существовали самые разные зоологические интерпретации образа Бегемота, которые включали в себя не только слона и буйвола, но и червей и даже саранчу. В еврейской традиции он чаще рассматривается как животное сухопутное, царь зверей, чему способствует другой стих, в котором «горы приносят ему дань» (Иов 40:20). В Талмуде он будет представляться быком исполинских размеров — какой существовал и в ханаанейской мифологии о чудовищах.

Таким образом, описание Бегемота в книге Иова дает возможность для самых разных спекуляций. Нет даже уверенности в том, что речь идет именно о двух разных существах, а не об одном и том же (Бегемоте-Левиафане). Даже если на образ Бегемота повлиял зоологический гиппопотам (хотя сходство между ними не так велико), в книге Иова это больше чем просто животное. Это именно непобедимое мифологическое чудовище, лишь превратившееся впоследствии в элемент божественного управления миром.

Бегемот и Левиафан из книги Иова: новоевропейское изображение. Дж. Линнелл по мотивам У. Блейка, 1825 г.

Yale Center for British Art, Paul Mellon Collection, B1992.8.7(16)

Аналогичным образом исследователи пытаются соотносить второе чудовище — собственно Левиафана — с крокодилом. Однако и здесь сходство ограничивается во многом тем, что у Левиафана в книге Иова остается лишь одна голова вместо древних семи. В остальном описание, безусловно, посвящено животному, во-первых, морскому, а во-вторых, огнедышащему. Это подчеркивает фантастический и мифологический характер явления. Вот как переводит его описание, в частности, М. И. Рижский, отстаивавший точку зрения, будто перед нами крокодил:

Два чудовища в книге Иова (если их действительно два) — случай воскрешения древнего мифа на монотеистической почве. Чтобы подчеркнуть величие Бога, автору потребовалось противопоставить Ему выдающиеся, превосходящие воображение монструозные фигуры, не вписывающиеся в обычную природную реальность. Он позаимствовал их из архаического арсенала противников Бога, однако подчинил их Ему. Верно будет сказать, что контроль Бога над Бегемотом и Левиафаном — противопоставленный их полной неподвластности человеку — указывает на новые отношения между хаосом и космосом, в которых хаосу принадлежит своя таинственная роль в «экономике» мироздания. Таинственность фигур Бегемота и Левиафана в книге Иова и их связь с экзистенциально насущными вопросами о справедливости Бога обеспечила им дальнейшее развитие в еврейской и европейской культурах.

Книга Иова дала Левиафану (и Бегемоту) новую жизнь. Теперь они не были убиты в предвечные времена, а тем или иным способом существовали во вселенной. Можно наметить три основные траектории дальнейшего развития образа Левиафана — зоологическую, демонологическую и космологическую (теологическую). В рамках первой Левиафан и Бегемот рассматриваются комментаторами как прежде всего обычные животные. Так, в современном иврите liwyаṯаn обозначает кита, а tannîn — крокодила. Напротив, в рамках демонологической тенденции Левиафан и Бегемот сохраняют свое противостояние с Творцом и его силами, становясь символами мирового Зла или даже, в христианском Средневековье, конкретными демонами. Уже в раннехристианском Откровении Иоанна Богослова (Апокалипсисе) семиглавый дракон, восходящий к образу Левиафана, выступает аллегорическим образом дьявола. В Европе сложился также образ Левиафана как преисподней с огромной пастью — мотив, воскрешающий угаритский образ Муту (Мота).

В еврейской традиции развивается, однако, третья тенденция, сохраняющая элемент мифологизма. В ее рамках Левиафан (и Бегемот) остаются, с одной стороны, обычными творениями, но с другой — творениями чудесными, стоящими на грани реального и потустороннего. С одной стороны, они отождествляются с «великими драконами» (tannînīm gǝḏōlîm), первыми из живых существ в рассказе о Творении (Быт. 1:21)[73]. С другой же стороны, их существование все же угрожает миру и требует, как и в архаическом мифе, божественного вмешательства.

Согласно одной версии этого рассказа, два сотворенных чудовища не помещались в отведенной им части моря, так что они были разделены и самец отправлен жить в далекую пустыню (3 Езд. 6:49–52, 1 Ен. 60:7). Место пребывания обоих остается сокрыто до конца света, когда они внезапно явятся, чтобы стать пищей для праведников (2 Вар. 29:4). Согласно другой, оба чудовища — и Бегемот, и Левиафан — были изначально сотворены парами, однако их совокупление (или порождение потомства) привело бы к гибели всего мира.

Таким образом, величие Бога демонстрируется через его способность как создавать, так и контролировать предельные творения, не совместимые с мирозданием. При этом самцы Левиафана и Бегемота продолжают рассматриваться как живые существа, которые могут быть встречены на границе повседневного опыта. Они существуют на земле в единственном экземпляре наряду с третьим, пернатым чудовищем — птицей Зиз, возглавляя царства морских, сухопутных и летающих животных соответственно.

Вслед за пророчеством Ишайи миф о Левиафане сохраняет и эсхатологическое измерение. В будущем мире[74] самцы Левиафана и Бегемота будут убиты самим Творцом или ангелом Габриэлем в сцене, напоминающей охоту. Либо же, по другой версии, убьют друг друга в схватке: Бегемот распорет Левиафана рогами, а Левиафан зарежет Бегемота плавниками. Те, кто не ходил смотреть на звериные бои в этом мире, в будущем мире удостоятся созерцать эту схватку. Главное, однако, что само их парадоксальное существование получает эсхатологическое оправдание: они станут пищей праведников на вечном посмертном пиру. В честь этой грядущей трапезы существует также обычай есть рыбу — символ Левиафана — каждый Шаббат.