«СМЕРШ»: операции и исполнители - Телицын Вадим Леонидович - Страница 24

Радиоцентр первоначально ответил:

«Маю. Напарник согласился и готовится к отъезду. Привет. Сатурн».

А спустя несколько дней сообщил:

«Маю. С напарником встретитесь при входе в метро между Октябрьским и Северным вокзалами. Ждите его там ежедневно с 9 до 11 часов и с 19 до 21 часа по московскому времени четыре дня подряд. О дне сообщим дополнительно. Привет. Сатурн».

Возник вопрос, как использовать Москвина: дать ли ему возможность действительно встретиться с Гурьяновым или ограничиться его присутствием под соответствующей охраной только для опознания Гурьянова?

В связи с тем, что Москвин не вызывал подозрений, решили действовать по первому варианту.

Началась подготовка.

Москвин был экипирован в форму офицера Красной Армии, снабжен полученными им от своего разведоргана фиктивными документами, орденами, медалями, личными вещами и после соответствующего инструктажа 9 января 1944 года направлен на квартиру к своей матери. Появление «фронтовика», да к тому же такого, который, согласно официальному уведомлению, «пропал без вести», естественно, вызвало живой интерес среди соседей и знакомых. Вечером того же дня в квартире состоялось целое собрание из родственников и знакомых. Проявление такого интереса было заранее предусмотрено. Москвин получил соответствующие инструкции, и поэтому его ответы не вызвали ни у кого подозрений. Вскоре он полностью легализовался, прописался на жительство и вел себя в соответствии с указаниями, полученными от сотрудников военной контрразведки.

28 марта 1944 года он получил радиограмму:

«Маю. Начиная с двадцать девятого марта встречайте друга три дня подряд в условленном месте. Привет. Сатурн».

Утром 29 марта, за тридцать мнут до назначенного срока, посты наблюдения заняли свои места. Через пятнадцать минут они отметили появление Москвина, остановившегося у входа в метро. Но ожидание было напрасным. Время, отведенное на встречу, прошло, а связник не появлялся. То же самое повторилось вечером 29, утром и вечером 30 и 31 марта. Оставался еще один вечер 31 марта, даже не вечер, а только два часа — с 19 до 21 часа по московскому времени. Посты наблюдения вновь заняли свои места. Вскоре появился Москвин. Прошло полчаса, еще полчаса, а к Москвину, как и в предыдущие дни, никто не подходил. Стрелки часов показывали 19 часов 45 минут, когда к скучающему Москвину подошел человек в форме офицера Красной Армии с погонами старшего лейтенанта. В течение трех — пяти минут они о чем-то разговаривали. Наконец Москвин подал условный сигнал, означавший, что подошедший человек — Михаил Гурьянов.

Спустя несколько минут Москвин и старший лейтенант пошли в направлении Садового кольца. Подходя к своему дому, Москвин, обращаясь к Гурьянову, предупредил:

— Будь осторожен.

— Ну что ты, разве я лыком шит.

— Ты ведь знаешь, что я тоже стреляный воробей. Но осторожность для нас — это главное.

Матери Москвин представил Гурьянова как товарища по фронту, случайно встреченного на вокзале.

Мать радиста пригласила их к столу. Когда они остались одни, Москвин, предварительно убедив Гурьянова, что они в полной безопасности, приступил к выяснению интересовавших его вопросов.

Он подробно расспрашивал Гурьянова, как тот мыслит организовать работу, кого из своих московских знакомых думает привлечь в качестве «источников информации», где намерен остановиться на жительство, какие указания получил по организации сбора разведданных, какие ему дали поручения. Гурьянов поведал также о всех новостях в разведывательной школе: кто из бывших «однокашников» погиб, остался в центре, отправлен с заданием. Оставался невыясненным только один вопрос: какой знак Гурьянов получил для сообщения о благополучной встрече с радистом. Чтобы выяснить это, Москвин, как бы невзначай, спросил:

— Ну, Миша, завтра, пожалуй, надо сообщить «Сатурну», что у нас все благополучно. А то он, наверное, тоже волнуется. Как ты думаешь?

— Да, правильно, — поддержал Гурьянов, — «Сатурн» меня просил, чтобы не позднее 2 апреля мы ему обязательно радировали. А где ты работаешь на рации? — осведомился он у Москвина.

— В лесу, больше нигде. Тяжеловато и неудобно, но ничего не поделаешь. Давай завтра съездим туда вместе, посмотришь, как я устроился. Кстати, ты-то не выучился? — осторожно поинтересовался Москвин.

— Нет, не выучился, хотя Фурман был и недоволен.

— Жаль, — заметил собеседник, — ну, а что мы сообщим в радиограмме?

Напарник вынул из кармана записную книжку, и, подумав немного, написал:

«Сатурну. С напарником встретился 31 марта вечером. Все благополучно. Он доставил деньги, и документы, чемодан потерял, два дня искал, не нашел — густой лес. На поиски думаем выехать вместе. Шлем привет. ГММ».

Прочитав радиограмму, Москвин спросил:

— А что значит ГММ?

— Это мой пароль, — ответил Гурьянов. — «Сатурн» сказал, что если все будет нормально, то в конце радиограммы я должен поставить обязательно три буквы, обозначающие мои инициалы.

— Что же, выходит, «Сатурн» мне не доверяет? — обиженно спросил Москвин.

— Нет, дело не в этом, — возразил гость. — Ты же сам говорил: просто необходима предосторожность, потому что в нашем деле всякое бывает. Могло, например, случиться так, что из-за меня арестовали и тебя. Рация попала бы в руки чекистов, которые могли бы тебя заставить работать на себя. Для того и дается пароль, чтобы наши могли знать, самостоятельно мы работаем или нет. Так что ты обязательно включи эти буквы, иначе «Сатурн» будет считать, что мы с тобой «двойники», — закончил напарник.

На другой день, убедившись, что ничего принципиально нового напарник сообщить уже не может, Москвин под тем предлогом, что у него оставаться опасно, назначил Гурьянову 2 апреля в 12 часов встречу у Большого театра. Проводив напарника за ворота, он дал сигнал наблюдавшим за ними контрразведчикам.

После этого решено было Гурьянова арестовать. 1 апреля в 19 часов на углу Петровки и Колобовского переулка Гурьянова остановил капитан с красной повязкой на рукаве:

— Товарищ старший лейтенант! Комендантский патруль. Предъявите документы.

Рядом с капитаном стояли два сержанта, направившие стволы своих автоматов в сторону Гурьянова. «Придравшись» к документам, капитан приказал автоматчикам доставить старшего лейтенанта в комендатуру. Тут же «нашлась» и дежурная машина. В комендатуре при обыске у задержанного обнаружили два комплекта документов на разные фамилии и большое количество чистых бланков. Задержанный был доставлен в контрразведку.

После этого работа радиоточки продолжалась в прежнем режиме, и германский разведцентр, судя по ответным радиограммам, был доволен действиями своих агентов. Тем не менее контрразведчики решили, что этого недостаточно. И в июне 1944 года была направлена следующая радиограмма:

«Сатурну. Обсудили с напарником наше положение, предлагаем следующий план. Для работы на рации нам необходимо постоянное место за городом, для этого надо купить дачу, на которой будут жить наши люди — мужчина и женщина пожилого возраста с гражданскими документами о их нетрудоспособности, а под видом дочери — специалист-радист. Сам я буду жить в городе, как инвалид войны, а для маскировки открою слесарную мастерскую: таких мастерских сейчас очень много. С помощью заказчиков буду собирать сведения и передавать Гурьянову, а Гурьянов — на дачу радистке. Сообщите ваше мнение. Май».

После нескольких уточняющих вопросов противник с предложенным ему планом согласился. Но 5 сентября 1944 года неожиданно для контрразведчиков радировал:

«Маю. Просим Гурьянова сообщить нам время, когда он вместе с Радловым и Бишофом сидел в тюрьме. Сатурн».

Гурьянов в то время был уже осужден и следовал к месту отбытия наказания на Дальний Восток. Так как никто, кроме него, на этот вопрос ответить не мог, пришлось срочно его разыскивать. В тот же день установили, что эшелон, в котором находился Гурьянов, за несколько часов до получения радиограммы вышел из Читы. Гурьянов был немедленно снят с эшелона и доставлен в отдел контрразведки Забайкальского военного округа, где его тщательно допросили. На основании полученных данных была составлена и отправлена следующая радиограмма: