Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин - Страница 17

Воодушевление первых месяцев существования общины таборитов заставило примкнуть к ним даже еретиков, которые долгое время скрывались в Богемии. Среди них были вальденсы, привлечённые перспективой апостольской бедности, а также англичанин Питер Пейн, представитель уиклифизма — самого молодого из еретических течений Европы, который, выучив чешский язык, стал одним из видных участников движения. К таборитам присоединились и пикардисты, или Братья свободного духа, ожидавшие неминуемого наступления «последних дней». Вопрос о непосредственном влиянии учения Иоахима на это движение вторичен по сравнению с тем фактом, что хилиастические ожидания к указанному моменту стали нормой для крайних ответвлений средневековых ересей. Наконец, в лагерь таборитов пришли антиномисты адамиты, веровавшие, что грядущий конец света означает возвращение к невинности Эдема, сексуальному освобождению и общности жён.

Однако к концу года необходимость зарабатывать средства к существованию в новом «граде на холме» положила конец социальному равенству и апостольской бедности. Лидеры общины начали собирать феодальные подати с окрестных сёл, дабы получить деньги на прокорм и вооружение. Военная организация стала первоочередной задачей перед лицом угрозы со стороны католической знати и Сигизмунда. Ключевая роль здесь принадлежала Яну Жижке — самой значимой и символичной фигуре гуситской революции после самого Гуса. Под его руководством первоначальный, духовный Табор превратился в военно-религиозное братство, общину «святых воителей».

Жижке, мелкопоместному дворянину, было тогда под шестьдесят. Во время походов по всей Центральной Европе он потерял глаз. К моменту описываемых событий Жижка стал глубоко убеждённым пуританином-утраквистом и безжалостным врагом всех противников Закона Божьего, особенно монастырского духовенства. Кроме того, он являлся гениальным военачальником. В эпоху, когда военные действия велись преимущественно с использованием тяжёлой рыцарской кавалерии, Жижка изобрёл средство, позволявшее простым крестьянам и ремесленникам громить своих бывших господ: вагенбург, передвижное фортификационное сооружение из крестьянских телег, расположенных кругом и защищённых деревянными щитами с бойницами для стрельбы. В обороне способность такого укрепления выдерживать атаки рыцарей в латах делала его неприступным для кавалерии; в наступлении на конного противника оно обнаруживало удивительную подвижность. Вдобавок Жижка применял против рыцарей первую полевую артиллерию: слово «гаубица» — чешского происхождения, и появились подобные передвижные орудия именно в тот период. Приспособления, помогавшие использовать на поле боя идеологически мотивированные плебейские силы, дали сторонникам Чаши преимущество, с которым наличие у них знатных руководителей и тягаться не могло. Во всех этих отношениях сходство с кромвелевской «армией нового образца» просто поразительно.

Первое испытание силы таборитов прошли летом 1420 г. и выдержали его с решительным успехом. К тому времени папа объявил крестовый поход против гуситов, а Сигизмунд выступил, чтобы вернуть себе столицу и корону. В целом, утраквистское дворянство, желая самостоятельно контролировать порядок престолонаследия, отказывалось признать право Сигизмунда на престол. Тем не менее его умеренные представители всерьёз опасались вооружённых таборитов-простолюдинов и начали откалываться. Так, Вартемберк в мае, когда королевские войска приближались к Праге, издал манифест о недоверии королю, а в июне переметнулся и позволил войскам Сигизмунда занять Градчанскую крепость. (Аналогичным образом Эдвард Хайд, позже граф Кларендон, помогавший вначале настраивать парламент против Карла I, впоследствии перешёл на его сторону; генерал Лафайет, который сделал Людовика XVI узником революции, затем предал соратников и бежал к австрийцам.) После этой измены Сигизмунд из двух главных крепостей с трёх сторон господствовал над Прагой и торжественно короновался королём Богемии в градчанском соборе Св. Вита. Дело гуситов в последний момент спасли Жижка и его табориты. Придя форсированным маршем с юга, они в одном-единственном бою сломали королевские клещи вокруг столицы. После этого «чуда» 30-тысячная армия «крестоносцев» рассеялась.

Освобождённая Прага стала центром национального движения гуситов, в котором теперь сосуществовали три тенденции: умеренная — дворяне и университетские клирики, крайняя — табориты — и, так сказать, центр — пражские бюргеры. Однако все они разделяли мессианское убеждение, что Богемия представляет собой единственную истинную церковь, светоч, который однажды озарит весь «христианский мир». Идея особого призвания Богемии, в сущности, восходит ещё к Карлу IV, который стремился сделать своё королевство оплотом ортодоксального католицизма. Особую остроту ей придали распространение образования, поощряемое Карлом, а также два десятка лет реформистских проповедей. После смерти Гуса чехи уверовали, что им даровано благословение понять истинный смысл Закона Божьего. Они считали себя богоизбранной нацией, призванной спасти погрязшую в грехе Европу. В русле такого мессианизма они толковали и о мистической силе чешского языка, противопоставляя его латыни и немецкому. Было сделано три перевода Библии — на два больше, чем существовало в то время на английском языке. Фактически чехи теперь коллективно определяли себя по языку — desky yazyk, который для остальной Европы именовался lingua bohemica и почитался священным.

В радостной экзальтации гуситская коалиция возвестила миру о своей вере в «Четырёх Пражских статьях». Их первый проект представлял собой переложение принципов, ранее выработанных чешским «землячеством» университета. Он появился вскоре после «дефенестрации», в сентябре 1419 г., в виде обращения Пражского сейма к Сигизмунду. Во время осады города Сигизмундом текст был переделан в более непримиримом духе, множество раз переписан от руки (до изобретения Гутенбергом книгопечатания оставалось ещё тридцать лет) и выпущен в свет. Хотя этот документ касался исключительно злободневных вопросов своего времени, не имея обобщённого значения более поздних «биллей о правах», он, тем не менее, представлял собой самый ранний религиозный вариант декларации прав, как «Великая хартия вольностей» — феодальный[55].

В первой статье говорилось, что «Слово Божье» должно «свободно» проповедоваться по всему королевству, т.е. проповеди на родном языке на основе Священного Писания ставились на один уровень с причащением во время мессы; допускалось даже внецерковное проповедование. Вторая статья провозглашала необходимость причащать мирян под обоими видами, ибо так «заповедал» Иисус: иными словами, она говорила, что для спасения нужно полное таинство, а не половина, как у римских католиков. Эти два вопроса совести в совокупности составляли изначальный религиозный посыл движения, развивавшегося до смерти Гуса.

Однако следующие два требования уже пересекались со сферой политики. Третья статья содержала обычное для позднего Средневековья осуждение обмирщения церковных служителей и завершалась заявлением, что духовенство должно быть лишено «незаконной» мирской власти и «земных владений». Это означало, что церковь следует экспроприировать и отстранить от исполнения каких бы то ни было светских властных полномочий. Но самой радикальной из четырёх статей была последняя, требовавшая от «тех, кому дана власть», «запрещать и карать» «все смертные грехи» и «другие непорядки, противные Закону Божию». Иначе говоря, светским властям в лице гуситского дворянства, городских коммун и таких вооружённых братств истинно верующих, как табориты, предлагалось принудительно очищать и революционизировать церковь.

Последние две статьи, конечно, шли гораздо дальше того, чему учил абсолютно не склонный к насилию Гус. Сформулированные в них обвинения возникли в ходе борьбы, которую вело движение, во время её мирной фазы. Поскольку, однако, эта фаза в итоге привела в тупик, продолжавшийся три года, стало очевидно, что только силой можно сдвинуть процесс с мёртвой точки, что без применения силы, собственно, реформа погибнет. Так утраквизм обнаружил совершенно неожиданное революционное призвание — нечто подобное будет происходить и во всех последующих европейских революциях вплоть до XIX в.