Таких не берут в космонавты. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей - Страница 5

Посмотрела мне в лицо, улыбнулась.

— Приступим? — спросила она.

— Приступим, — согласился я и придвинул к себе кулёк с конфетами.

Сегодня я снова рассказал Анастасии о своём московском детстве. В прошлой статье Настя о нём не написала. Но теперь она посчитала, что моё прошлое заинтересует читателей не меньше, чем моё настоящее. Журналистка расспросила меня о моих первых занятиях вокалом. Поинтересовалась моими успехами в игре на скрипке и на фортепиано. Усмехнулась, когда я признал: для игры на скрипке мне не хватило терпения и таланта. Анастасия заявила, что «такие подробности» сделают меня «человечнее» в глазах читателей и пробудят их симпатию ко мне, как к «реальному человеку», а не как к «вымышленному персонажу».

Я честно признался журналистке, что в детстве обожал петь. Описал, какие чувства испытывал, стоя на сцене лицом к заполненному людьми зрительному залу. Рассказал я и о том концерте, когда меня впервые «подвёл» голос. Я описал свои эмоции и чувства после того концерта. Честно признался, что он разделил мою жизнь на «до» и «после». Описал, как тяжело мне было жить без пения. Вскользь упомянул об учёбе в школе. Рева поинтересовалась моими отношениями с одноклассниками в московской школе. Я уклончиво ответил, что в те времена я «переживал из-за потери голоса» и «самонадеянно отвергал любую помощь».

О случае с пожаром мы сегодня почти не говорили. Анастасия лишь заявила, что «исчерпывающе» рассказала о нём в прошлый раз. Она попросила, чтобы я поведал ей о своем «новом подвиге»: о том, за который я сегодня получил письменную благодарность от милиции. Я серьёзным тоном заявил журналистке, что… не расскажу ей о «том случае» ничего. Предложил, чтобы она уточнила информацию о «том происшествии» у полковника Юрия Михайловича Тюляева, начальника нашего отделения милиции. Пояснил, что по «тому делу» наверняка ещё велось следствие. Поэтому я сейчас опасался, что «разболтаю секретную информацию».

Спросила меня Анастасия и о моей жизни в Кировозаводске. Я четверть часа описывал ей, какие прекрасные люди меня сейчас окружали. Отметил профессионализм педагогов сорок восьмой школы. Заверил, что в «моём десятом „Б“ классе» собрался дружный коллектив очень талантливых ребят, которые в будущем принесут нашей стране немало пользы, а может и прославят её «на мировой арене». Заявил, что главным моим планом на будущее была «работа во благо нашей страны на том месте, где я смогу принести наибольшую пользу». Сообщил, что скоро спою на школьном концерте. Пригласил на него Настю и Николая.

Журналистка взглянула на меня и сообщила:

— Василий, я действительно приду на ваше выступление. Возможно, даже напишу о нём… если появится такая возможность.

Напоследок я сказал, чтобы Анастасия упомянула в своей статье об огромном количестве писем, которые я получил от читателей газеты «Комсомольская правда». Сообщил, что обязательно ознакомлюсь с их содержанием. Но всем читателям не отвечу. Потому что это физически невозможно.

— Я обязательно расскажу об этом, — пообещала журналистка. — Надеюсь, что редакторы в Москве эту часть текста не вырежут.

Расстались мы с Анастасией, когда за окнами школы уже стемнело.

Уже за порогом школы мы пожали друг другу руки.

Я пообещал журналистке, что отвечу на любые её новые вопросы, если те вдруг возникнут. Настя сказала, что приложит «максимум усилий» при работе над статьёй обо мне. Заявила: проявит весь свой журналистский талант, но объяснит советским читателям, какой интересный человек этот Василий Пиняев.

По пути домой я заметил, что на улице потеплело.

Шагал по подтаявшему снегу, рассматривал свисавшие с крыш длинные сосульки. Подумал о том, что сегодня, пятнадцатого февраля, впервые почувствовал: весна близко.

Глава 3

Вернулся в квартиру Лукиных — обнаружил, что там кипела работа с письмами. Иришка сидела на своей кровати, шуршала страницами. На моей кровати восседала Надя Степанова, она чуть шевелила губами при чтении (будто беззвучно проговаривала слова). За письменным столом восседал Черепанов. Рядом с ним на столешнице лежала кучка канцелярских скрепок, авторучка и разложенные в стопки уже распечатанные конверты.

Иришка отложила недочитанное письмо, слезла с кровати. Разогрела мне ужин.

Она рассказала о результатах работы нашего «отдела писем», пока я жадно поглощал пищу.

— Мы раскладываем прочитанные письма в четыре группы, — сообщила Иришка. — Первую группу Лёша назвал «Обязательно к прочтению». Вторую: «Желательно ознакомиться». Третью: «Вася молодец». Четвёртую группу мы обозвали: «Люблю Васю».

Я хмыкнул.

— До твоего прихода мы складывали всё прочитанное в группу «Вася молодец», — сказала Лукина. — В этих письмах тебя нахваливали и обещали подвиги в твою честь. Ничего важного мы пока не нашли. Признаний в любви пока тоже не было.

После ужина я отвёз в Речной район Кировозаводска очередную открытку-приглашение. Поставил карандашом «плюс» на страницу с портретом Ильи Муромца. Вернулся домой — Лёшу и Надю там уже не застал.

Зато увидел на письменном столе гору распечатанных конвертов.

— Это всё из группы «Вася молодец», — сообщила Иришка. — На твоей кровати лежат два письма с сердечками. Это от влюблённых девиц. Сразу говорю: фотографий в конвертах не было.

Лукина вздохнула.

— Сорок пять писем сегодня прочли, — сообщила она. — Такими темпами мы с письмами до весны не разберёмся.

Я пожал плечами.

Заявил:

— Нас никто и не торопит.

Виктор Семёнович Лукин вечером вручил мне ключ для настройки пианино. Сказал, что ключ будет в моём пользовании до начала марта.

Я тут же опробовал инструмент — подтянул струны на пианино Лукиных.

Долго с настройкой сегодня не возился: музыкальный инструмент не настраивали пять лет. Поэтому я лишь слегка подтянул струны. Точную настройку пианино на пару дней отложил, потому что к тому времени струны снова ослабнут.

Перед сном я прочёл пять писем. Все они оказались из группы «Вася молодец».

Советские граждане восхищались моей смелостью и решительностью. В одном письме работник птицефабрики похвалил мои детские выступления в составе хора «Пионер».

На все эти письма я бы ответил одними и теми же фразами: поблагодарил бы за отзывчивость и за поддержку.

Я пожалел о том, что у меня сейчас не было ни принтера, ни сканера. Ответы на письма могли быть одними и теми же: шаблонными. Написание ответов отложил на потом (если «потом» всё же выделю на это время).

Взглянул на стопки корреспонденции под окном — умножил количество полученных мною писем на стоимость одного конверта с маркой. Понял, что такие траты существенны даже для моих финансовых запасов.

В среду я отпросился у Максима Григорьевича с урока литературы и слегка привёл в порядок пианино в актовом зале (пока там не проходили репетиции).

Школьный музыкальный инструмент был в безобразном состоянии. Я почистил его от пыли, отрегулировал молотки и педали.

С настройкой долго не возился. Как и в пианино Лукиных, я лишь слегка подтянул струны. Потому что от точной настройки толку бы пока не было: к струнам не прикасались с десяток лет — уже завтра-послезавтра они снова ослабнут.

После уроков я не задержался в квартире Лукиных для сортировки писем — доверил это занятие Иришке, Лёше и Наде-маленькой.

Сам же я приложил героические усилия: посетил остававшиеся не помеченными в моём списке адреса работниц тракторного завода.

По пути домой мысленно подвёл итоги конкурса красоты среди физруков. С результатом в двадцать голосов против одного победил Илья Фёдорович Иванов.

Двадцать второй голос «завис в воздухе»: Серафима Николаевна Маркелова так ни за кого и не проголосовала.