Таких не берут в космонавты. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей - Страница 29

Директриса улыбнулась.

— Мне рассказали, как Фавзия подняла в атаку свою роту после гибели командира, — сказала она, — при форсировании нашей реки. Это благодаря её подвигу мы в сорок третьем так лихо ворвались в Кировозаводск и выкинули отсюда фашистов.

Клавдия Ивановна качнула головой и заявила:

— Фая заслужила Звезду Героя.

Она вздохнула и добавила:

— Но не получила: не сложилось.

Я заметил, что явившиеся следом за Булкиной гости засуетились. Они будто бы вспомнили о чём-то важном. Гости выстроились в очередь, достали пригласительные открытки. Показывали друг другу подписанные в квартире Лукиных «приглашения» на концерт. Предъявляли их стоявшим около двери актового зала братьям Ермолаевым. Я отметил, что Семён и Сергей не растерялись — они деловито рассматривали открытки, с важным видом кивали головами, пропускали гостей в зал. Гости в очереди не суетились, не роптали. Терпеливо дожидались, когда Ермолаевы рассмотрят и их «приглашения».

Педагоги сорок восьмой школы, заходившие в зал вместе с работниками тракторного завода, смущённо пожимали плечами при виде открыток. Они оглядывались на директрису: явно чувствовали себя безбилетниками. Клавдия Ивановна успокоила их взмахом руки — показала коллегам, что «всё нормально». Учителя кивали, но в зал они заходили нерешительно. Словно ощущали себя нарушителями общественного порядка. Словно ждали в свой адрес строгих окриков и требование «предъявите билетик, граждане». Я увидел, как из гардероба вышел Илья Фёдорович Иванов (Илья Муромец). Шёл он в сопровождении жены.

На груди Натальи Андреевны Ивановой блеснула медаль.

Я присмотрелся.

— Это медаль «За оборону Ленинграда», — пояснила директриса. — Наташа, жена нашего Ильи Фёдоровича, родилась в городе на Неве. Ей было двенадцать лет, когда началась война. В Ленинграде она провела всю блокаду. Работала наравне с взрослыми.

Наталья Андреевна будто почувствовала, что мы говорили о ней.

Она обернулась, улыбнулась нам. Кивнула.

Её глаза весело блеснули.

Мы ответили на приветствие жены физрука: помахали ей рукой.

— До войны у Наташи была большая семья, — тихо сказала Клавдия Ивановна. — После блокады она осталась одна. В сорок третьем году её наградили медалью одной из первых, в одно время со Ждановым. Наташа получила эту награду раньше, чем паспорт.

На груди Ильи Муромца я заметил орденские планки — примерно такое же количество, как у нашей директрисы. Я наблюдал за тем, как Наталья Андреевна и Илья Фёдорович стали в собравшуюся около дверей актового зала очередь. Муромец держал в руке открытку, которую я вручил его жене. Выглядел он таким же сонным, как обычно. Посматривал вокруг себя меланхоличным взглядом, изредка поглаживал свои усы. Я отметил, что гости сорок восьмой школы не спешили в актовый зал. Они хвастали друг другу пригласительными открытками, обменивались устными приветствиями и рукопожатиями.

— Двадцать минут до начала концерта, — произнёс Черепанов.

Он стоял слева от меня, нервно покусывал губы.

— Мальчики, идите на свои места, — сказала директриса. — Лена наверняка уже ищет вас, волнуется.

— Сейчас пойдём, Клавдия Ивановна, — сказал я. — Пусть только гости рассядутся по местам.

Я посмотрел вслед Ивановым, перешагнувшим порог актового зала.

Сказал:

— Почти все учителя уже пришли. Я не видел только Эдуарда Василевича Евгениева.

Я повернул лицо в сторону директрисы и спросил:

— Он сейчас в спортзале следит за порядком?

Директриса покачала головой.

— За порядок в спортивном зале сейчас отвечают Максим Григорьевич и Вероника Сергеевна, — сказала она. — Эдуард Васильевич на концерт не придёт. Он сегодня присматривает за внуками. Их отец работает в ночную смену, а мать вчера родила двойню. Число внуков у нашего Эдуарда Васильевича уже перевалило за десяток. Мы его вчера поздравили всем коллективом. Жаль, что его жена до этого дня не дожила. Хорошая была женщина. Родила ему троих детей.

Клавдия Ивановна вздохнула. Она снова кивнула, улыбнулась — поприветствовала явившихся в школу гостей.

«Васильича на концерте не будет, — мысленно отметил я. — Скорее всего, он не пришёл на концерт и в прошлый раз. Вряд ли моё появление повлияло на начало родов у его дочери».

Я увидел, как в вестибюль школы вбежала шумная группа пионеров (участники школьного хора). Директриса встретила детей строгим взглядом. Школьники пугливо замерли, развернулись и поспешно удалились в направлении спортзала (где сейчас собирались задействованные в концерте артисты).

Я посмотрел на Черепанова и сказал:

— Нам всё же пора, Лёша. Пожалеем нервы Зосимовой. Заранее займём свои места.

— Правильно, ребята, — сказала директриса. — На Лене сейчас лежит очень большая ответственность. Не тревожьте её без необходимости. Удачи вам, мальчики.

Я и Черепанов хором ответили:

— Спасибо, Клавдия Ивановна.

К служебному входу в актовый зал мы подошли, когда прозвучал первый звонок. Он раздался, как и в обычном театре, за пятнадцать минут до начала представления. Около двери стояли комсомольцы-дежурные (выступавшие сегодня в роли посыльных). Они лениво переговаривались, изредка прикрикивали на появлявшихся в коридоре пионеров (те, будто иллюзионисты, неизвестным образом просачивались сквозь двери спортзала). Дежурные поздоровались со мной и с Черепановым, сообщили о том, что нас разыскивала комсорг школы. Зосимова будто услышала своё имя: выглянула из актового зала.

— Вася, Лёша, где вы ходите? — спросила она. — Забыли? Сегодня с вашего номера всё начнётся.

Я не без интереса оглядел Ленин наряд: летнюю полевую гимнастёрку РККА образца тридцать пятого года с юбкой, пилоткой и с кожаным ремнём комсостава РККА со звездой на латунной пряжке. Пилотка на голове Зосимовой чуть склонилась на бок, блеснули серп и молот на новенькой звезде-кокарде. Папка в руках комсорга заменила командирский планшет. Лена сурово взглянула на меня и на Алексея. Покачала головой. Её коса будто стряхнула пыль с гимнастёрки. Черепанов виновато пожал плечами. Я улыбнулся. Отметил, что форма сидела на Зосимовой идеально, словно пошитая по фигуре.

— Бойцы Пиняев и Черепанов явились для прохождения службы, — отчитался я.

— Входите, — сказала Лена.

Она попятилась в зал, поманила нас за собой.

Во главе своего маленького отряда я шагнул через высокий порог. Услышал хорошо знакомый гул голосов зрительного зала. По коже пробежали мурашки. Я скорее не увидел, а почувствовал, как вздрогнул ступивший вслед за мной в зал Черепанов.

— Спокойно, Лёша, — сказал я. — Выдохни. Никто тебя не укусит.

— Народу-то сколько собралось… — пробормотал Алексей.

— Вот ваши места, — сказала Зосимова.

Она указала на стулья, которые стояли у стены под портретами Карла Маркса и Фридриха Энгельса в пяти шагах от лестницы, ведущей на сцену. Я по привычке запрокинул голову и прочёл надпись над сценой: «Да здравствует великое, непобедимое знамя Маркса-Энгельса-Ленина! Да здравствует Ленинизм!»

— Ждите здесь, мальчики, — сказала Зосимова. — Скоро начнём.

Она сопроводила свои слова строгим взглядом и поспешила к служебному выходу. Я посмотрел ей вслед. Снова подумал о том, что форма сидела на Зосимовой идеально. Увидел, как Лёша послушно побрёл к своему месту и устало плюхнулся на стул. Сам я не отправился под портрет Энгельса — подошёл к сцене, повернулся лицом к зрительному залу. Посмотрел на лица людей. Почувствовал, как хорошее настроение собравшихся в актовом зале граждан наполняло меня бодрящей энергией — в точности как тогда, в детстве. Ощутил, что едва ли не дрожу от нетерпения в ожидании своего выступления.

Я обернулся и посмотрел на пианино, увидел прислонённую позади него к стене гитару. Поборол желание прямо сейчас взобраться на сцену и взглянуть в зрительный зал под более привычным углом: сверху вниз. Невольно взглянул на часы — до второго звонка осталось чуть больше семи минут. Я подмигнул нервно покусывавшему губы Черепанову. Наклоном головы поздоровался с взглянувшей в мою сторону женщиной — той самой, которая угощала меня пирожками. Снова улыбнулся круглолицей Фавзие Гареевне. Отыскал глазами застывших около входа в зал работников газеты «Комсомолец»: Анастасию Реву и усатого Николая.