Таких не берут в космонавты. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей - Страница 2

Домой я вернулся в хорошем настроении.

Моё настроение чуть ухудшилось, когда я увидел сидевшую на моей кровати Иришку и пачки писем, разложенные на полу у окна в высокие стопки.

Лукина обернулась — показала мне распечатанный конверт.

— Тут мальчик из Тулы спросил, было ли тебе страшно, когда ты заходил в горящий сарай, — сказала Иришка. — Что ему написать?

— Ничего пока не пиши, — ответил я. — Журналистка об этом в своей статье напишет.

Иришка пожала плечами.

— Ладно, — сказала она. — В чём ты будешь завтра фотографироваться для статьи?

Я пожал плечами.

— Пиджак надену.

— Правильно, — сказала Лукина. — Комсомольский значок не забудь.

Утром во вторник я обнаружил, что выбор галстуков под пиджак у меня совсем невелик. Вспомнил, что в юности я к ношению галстуков относился скептически. Поэтому тогда я взял с собой в Кировозаводск лишь тот, который обгорел в январе при спасении из горящего сарая пионера Коли Осинкина.

Иришка принесла из комнаты родителей пару галстуков своего отца. Но их я тоже отверг. Заявил сестре, что обойдусь без «удавок на шею». Улыбнулся в ответ на Иришкины упрёки. Застегнул пиджак на пуговицу, взглянул на своё отражение в зеркале. В пиджаке я выглядел худым и серьёзным.

Я снова отметил, что пиджак мне тесноват.

Поправил на лацкане комсомольский значок с изображением Ленина.

Пробормотал:

— Нормально. Обычный советский старшеклассник. То, что доктор прописал.

В конце второго урока в кабинет математики заглянул наш временный классный руководитель.

Максим Григорьевич смущённо улыбнулся математичке, поправил очки. Потребовал, чтобы мы после урока «не разбегались», а «дружно» шли в спортзал. Он пробежался взглядом по классу, задержал его на моём лице.

Надя Веретенникова спросила:

— Опять Пиняева награждать будут?

Ученики десятого «Б» класса посмотрели в мою сторону.

«А что случилось?» — послышались вопросы.

Максим Григорьевич вновь продемонстрировал нам свои крупные передние зубы и ответил:

— Увидите.

В спортзал мы вошли не через раздевалку, как обычно, а через настежь распахнутые двустворчатые двери (открывавшиеся лишь на время проведения торжественных мероприятий). На этот раз мы не ждали, пока перед нами зайдут в зал прочие классы. Мы не построились в коридоре, а нагрянули в спортивный зал неорганизованной толпой (Максим Григорьевич этого будто бы не заметил). Недовольные одиннадцатиклассники проводили нас сердитыми взглядами. Но мы изобразили толпу варваров: ввалились в зал гурьбой и протопали для построения к дальнему от входа углу. Мы уже стали вдоль стены в две шеренги, когда в зал входили прочие старшеклассники сорок восьмой школы.

Наш временный классный руководитель в это время беседовал с наряженным в спортивный костюм Ильёй Муромцем (выглядевшим по обыкновению сонным). Максим Григорьевич энергично жестикулировал — Илья Фёдорович меланхолично кивал. Я наблюдал за тем, как становился напротив нас одиннадцатый «А» класс (Лена Зосимова на этот раз явилась вместе с одноклассниками). Увидел, что Иришка посматривала в сторону одиннадцатого «Б»: она отыскивала там взглядом Генку Тюляева. Отметил, что Черепанов сегодня не смотрел в сторону десятого «А». А вот Света Клубничкина на нас поглядывала — хмурила брови, будто бы расстроенная отсутствием внимания с нашей стороны.

В спортивный зал вошла директриса. Её сопровождал серьёзный мужчина в форме полковника милиции: Юрий Михайлович Тюляев. При появлении милиционера и Клавдии Ивановны школьники выстроились вдоль стен за считанные секунды, подравняли ряды. Классные руководители поспешили к директрисе. Рванул к Кульженко и Максим Григорьевич. Клавдия Ивановна встретила нашего временного классного руководителя вопросом (я не расслышал её слова). Максим Григорьевич обернулся, посмотрел мне в глаза. Указал в мою сторону рукой. «Точно, Васю Пиняева опять наградят, — произнёс у меня за спиной девичий голос. — На этот раз ему пожарные грамоту дадут».

Школьники притихли, посматривали в мою сторону. Замерли неподалёку от шведской стенки учителя, директриса и полковник милиции (я отметил, что Генкин отец действительно держал в руке лист плотной бумаги, издали походивший на грамоту). Учителя тихо переговаривались, посматривали на широко распахнутые двери. Я тоже взглянул на вход в спортивный зал в тот самый миг, когда в дверном проёме появились раскрасневшаяся Анастасия Рева и усатый Николай (с фотоаппаратом на груди и с громоздкой фотовспышкой в руке). Журналистка отыскала глазами нашу директрису, смущённо улыбнулась. Клавдия Ивановна укоризненно качнула головой, повернулась лицом к школьникам.

Она сказала короткую вступительную речь (на этот раз почти лишённую пафоса). Директриса заявила, что гордится учениками нашей школы: и теми, которые проявили себя во время Великой Отечественной войны, и теми, кто совершает героические поступки уже «в наши мирные дни». Она напомнила нам о случившемся в январе пожаре, когда едва не погиб в огне школьник. Тогда, по её словам, «проявил героизм ученик десятого „Б“ класса нашей школы Василий Пиняев». Директриса не взглянула в мою сторону, но безошибочно указала на меня рукой. Она сообщила, что «не прошло и месяца», как «ученик нашей школы снова отличился». Она предоставила слово Юрию Михайловичу.

Полковник милиции поправил фуражку, обвёл строгим взглядом притихших старшеклассников. Я вновь отметил, что Генка сильно походил на своего отца. Невольно представил, как Геннадий выглядел бы сейчас в милицейской форме. Полковник кашлянул и короткими рублеными фразами (походившими на команды) объявил благодарность педагогам сорок восьмой кировозаводской школы и «директрисе школы Клавдии Ивановне Кульженко в частности» за «правильное и патриотичное» воспитание учеников. Он сделал выразительную паузу — Максим Григорьевич, а следом за ним другие учителя и ученики отреагировали на слова полковника милиции аплодисментами.

Юрий Михайлович пригладил пальцем усы и продолжил речь: сделал в ней резкий финал. Он выразительно кашлянул (овации тут же стихли). Опустил взгляд на лист бумаги, который держал в руке.

Громко сказал:

— Благодарность объявляется Пиняеву Василию Богдановичу за оказанную помощь в задержании преступников.

Полковник замолчал, левой рукой подкрутил кончики усов.

— Василий Пиняев, подойди к нам, — сказала Клавдия Ивановна.

Она поманила меня рукой.

«Девочки, а что случилось?» — раздался позади меня шёпот.

Черепанов и Иришка хором шепнули:

— Вася, иди.

Я вышел из строя (сдержал желание пойти строевым шагом, как в армии). Прошагал через весь зал под прицелом десятков любопытных и удивлённых взглядов. Заметил, как засуетились журналистка и фотограф. Подошёл к директрисе (вдохнул аромат ландышей). Повернулся лицом к хмурому полковнику Тюляеву. Выслушал короткую речь, в которой Юрий Михайлович устно поблагодарил меня за содействие советской милиции. Затем полковник пожал мою руку и вручил мне и письменную благодарность. Уже через полминуты полковник вручил мне «благодарность» заново — по просьбе журналистки Анастасии Рева, чтобы усатый Николай сделал повторный снимок награждения.

— Молодец, Василий, — сказала директриса. — Возвращайся к классу.

Она громко попросила:

— Ребята, давайте проводим Василия аплодисментами. Он это заслужил.

Старшеклассники охотно откликнулись на просьбу директрисы — мне вдруг почудилось, что я снова очутился на большой сцене после удачного концерта и слушал обличённую в овации благодарность публики. Хлопали в ладоши и учителя (даже вечно сонный и уставший Илья Муромец). Я заметил, как из строя одиннадцатого «Б» Генка Тюляев показал мне поднятый вверх большой палец. Увидел, что братья Ермолаевы тоже хлопали (но будто бы с ленцой). Встретил по пути к своему классу целое созвездие красивых и кокетливых девичьих улыбок. Рассмотрел одобрительную улыбку на лице Лены Зосимовой. Приметил и один хмурый взгляд — им меня наградила светловолосая Клубничкина. Света не аплодировала.