В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики» - Хейердал Тур - Страница 12

Как раз в эту секунду я топил в эфире какого-то редкостного кузнечика. Эфир… Честное слово, я где-то слышал, что он помогает от зубной боли. Верзила раскрыл огромную пасть с редкими зубами, публика затаила дыхание, и я сунул пациенту в рот ватку, смоченную эфиром. Минута напряженного ожидания…

Пациент, изобразив на лице нечто невообразимое, жевал вату.

— Дыши носом, — приказал я.

Если это сойдет хорошо, мне сам черт не страшен!

Моя рука невольно поднялась поправить несуществующий воротник.

Бедняга скривился еще больше — не понять, от боли или от блаженства.

— Выплюнь! — завопил я, увидев, что у него как-то странно дрожат колени.

Несуществующий воротник еще сильнее сдавил мне горло.

Он вытащил ватку и смиренно ждал следующего распоряжения.

— Дыши глубже, — велел я.

Верзила задышал так, что дух распространился по всей поляне; зрители восхищенно ахнули.

— Ватку на зуб! — распорядился я.

Похоже, он и не такое может выдержать.

Пациент послушался. Что вы думаете — лечение помогло! И с того дня долговязый Тиоти был нашим искренним, вернейшим другом.

Островитяне не скупились на дары. Куры, петухи, рыба, свинина сыпались на нас как из рога изобилия. Каждый день кто-нибудь поднимался вверх по долине, чтобы осчастливить нас. Мы были в отчаянии от этих подношений. Бамбуковая хижина заполнялась съестным от пола до потолка, и ведь отказаться нельзя. Зато когда наступала ночь, мы незаметно уносили лакомства в лес и зарывали в землю под большим камнем. Пусть лучше там гниют. Скормить их было некому, паршивый дикий пес боялся к нам близко подойти.

Однажды щедрость островитян объяснилась. Мы услышали, что здесь положено благодарить подарком за подарок. Пришел наш черед… Правда, у нас не было ни кур, ни рыбы — зато пригодилось содержимое чемоданов. И когда все, от бритвенного прибора до юбок и мерной ленты, переменило владельцев, хождение по долине Омоа прекратилось. Нас наконец-то оставили в покое.

Счастливые дни! Нам было очень хорошо в нашем бамбуковом жилище. Никакие обои не могут соперничать с бамбуком! Зеленые клеточки плетеных стен сменялись золотисто-желтыми, да и на потолке зеленые и коричневые клетки образовали самые затейливые узоры. Комнату украшали чудесные черепаховые панцири и цветочные вазы из бамбука, окна смотрели на долину, которая казалась нам экзотическим садом…

Из мебели у нас кроме нар были две табуретки, связанные из жердей, и такой же столик. Тарелками нам служили огромные перламутровые раковины, отливающие всеми цветами радуги, чашки мы сделали из скорлупы кокосового ореха. Лив никак не хотела есть тем способом, которому нас учил Терииероо, и мы обзавелись бамбуковыми ложками. Пальмовые листья были нашим матрасом — вот только тепла от них мало. Да-да, едва наступала ночь, как температура резко менялась. С гор дул холодный ветер, и мы кутались в пледы, которыми пользовались в плавании.

А поверх пледов на нас густо сидели комары. Те самые, которые распространяют слоновую болезнь. Не дневные комарики, а другие, которые прилетают и жалят ночью. Пришлось нам купить у Вилли противомоскитную сетку. Мы затянули ею окна, а тем, что осталось, укрывались сами. Теперь нам самая ядовитая сколопендра была не страшна! И как мы сладко спали!..

Будильником служила нам маркизская кукушка; на Фату-Хиве ее называли «ку-ку». Других часов у нас не было — и не надо! Солнце круглый год восходит здесь почти точно в шесть утра и заходит в шесть вечера, и кукушка ни разу нас не подвела. Мы просыпались от ее хриплого монотонного крика, выглядывали в окно над нарами и видели, как она порхает по хлебному дереву, пестрая и яркая, словно попугай.

По сигналу кукушки начинался ежедневный утренний концерт. На пальмах восхитительными трелями заливались желтые певчие птицы. Их привлекла наша расчищенная площадка: здесь они отлично видели насекомых, копошащихся на земле.

Лучшее время суток эти утренние часы, когда воздух освежает последнее дыхание ночного ветерка и птицы поют-заливаются, а первые лучи солнца уже ласкают пальмовые кроны, расцвечивают золотыми бликами бамбуковый пол. Во всей природе бодрость и ясность; и мы тоже ощущали прилив свежих сил.

Позже, по мере того как солнце все выше поднимается над горизонтом, отдавая свое тепло тропическому лесу, человеком овладевает какая-то истома. Палящего зноя нет — восточный пассат прилежно проветривал нашу обитель. Не в жаре дело, а в том, что воздух словно густеет и давит на вас, выжимая всю энергию.

Дослушав утренний концерт, мы соскакивали с нар и подставляли тело струям из родника королевы. Часто заставали врасплох красивую дикую кошку, которая лакала чистую воду. Из-под самых ног с тропы во все стороны улепетывали разноцветные ящерки. Завтрак висел на ветвях хлебного дерева, заменявшего нам кладовку. Это были бананы и другие собранные нами плоды. Поев, я отправлялся в лес за хлебом насущным.

Наш домик находился в самой плодородной части долины. Лес здесь состоял из бананов с примесью других растений. Всюду — созревающие плоды; спелые тотчас падали на землю, становясь добычей жучков, муравьев и червяков. Нужно было найти и собрать не совсем зрелые фрукты. В нашей солнечной кладовке они быстро дозревали.

Редко на стебле висели целые бананы. Увидишь желтый плод, сорвешь его — оказывается, одна лишь кожура осталась. Ловкие крысы опережали нас, им помогали ящерицы и банановая мушка. Но мы не огорчались, плодов в лесу было вдоволь.

Лив дома стряпала под кухонным навесом, а я, надев пеструю набедренную повязку и вооружившись здоровенным ножом в ножнах из бычьей кожи, шел на добычу. Идешь под солнцем, загораешь… Привыкнув ходить босиком, я наслаждался прикосновением мягкой земли, теплых камней, прохладного ила в ручье. Ветки и листья гладят нагое тело, душе привольно — полное слияние с природой. А как обостряется внимание, когда не подошва ботинка, а босая нога ступает то на камень, то на палки. Двигаешься гибче, свободнее и чувствуешь себя бодрее, когда тело не облачено в одежду, а обдувается свежим ветром.

Я рыскал взглядом по кронам и собирал нужные нам фрукты. Одни складывал в плетеную корзину, другие вешал на палку, которую нес на плече. Кокосовых орехов всегда было сколько угодно на земле вокруг дома, но за апельсинами и другими фруктами приходилось идти в лес. У нас очень скоро прошла охота лазить по апельсиновым деревьям — слишком уж много на них шипов. Куда удобнее, стоя внизу, сбивать плоды длинной жердью с крючком на конце.

Своеобразно происходил сбор бананов. Мы не карабкались за гроздьями. Удар секачом — и пальма валится наземь. Пусть даже она в разрезе диаметром с тарелку, все равно стебель настолько мягкий, что достаточно ударить один раз — и хватай гроздь, пока не упала и не разбилась.

Поначалу этот способ казался нам варварским, но мы скоро поняли, что это не страшно. Все равно банан за свою жизнь плодоносит один раз. А оставшийся пенек, напоминающий в разрезе луковицу, тотчас начинает расти. Внутренние кольца вытягиваются вверх воронкой, что ни день, то выше. Через две недели стебель уже в рост человека, и из его верхушки во все стороны протягиваются широкие листья. Меньше чем через год банан снова плодоносит!

Кое-где от речушки тянулись маленькие каналы, которые вели к обложенным камнями болотцам — древним посадкам таро. Большие листья этого растения образовали сплошной ковер. Мы варили клубни таро и ели их вместо картофеля. Кругом росли ананасы и сахарный тростник, стебли которого вкусом напоминали леденцы, но ничуть не портили зубов.

Нагрузившись всевозможной зеленью, я спускался к речушке, потом шел вдоль нее по тропке к нашему дому. В здешних дебрях не было змей — они не смогли перебраться на эти острова. Не было у нас и скорпионов. Вообще-то скорпионы ухитрились проникнуть с судами на архипелаг, но дальше галечного берега они не пошли. Единственной ядовитой тварью, которой нам приходилось остерегаться, была огромная, длиной с ладонь, желтая тысяченожка. Укус тысяченожки не смертелен, но мы все-таки старались не наступать на нее.