Магнат. Люди войны (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 11

— Ладно, посмотрим, что будет завтра. Если тихо, съездим на охоту.

Утро началось с вопля прибежавшего из города племянника:

— Восстание! Восстание! Федерация сельхозрабочих постановила вооружаться!

Через минуту оба офицера, полностью застегнутые и с пистолетами в руках уже были внизу, где их встретил глава семейства:

— Эти голодранцы из Федерации объявили в городе коммунизм!

— То есть? — слегка опешил Крезен.

На его памяти голодранцы в лучшем случае объявляли Советскую власть, но вот чтобы так сразу и коммунизм…

— То есть повесили на алькальдии красный флаг и сейчас решают, поджигать церковь или нет. А Шестипалый грозился наведаться сюда.

— ¡Mierda! — сквозь зубы процедил Ромералес. — Надо забаррикадировать дом, полчаса у нас точно есть!

— Почему?

— Они сейчас будут митинговать, у кого сколько земли отобрать, — при этих словах верхняя губа Роералеса презрительно дернулась, — и кому сколько раздать.

— Так что же мы стоим! — встрепенулся Михаил. — Полиция в городе есть?

— Скажешь тоже! Есть пост Гражданской гвардии, три человека и сержант. Mierda, как бы их эти сволочи не поубивали!

— Так давай вытащим!

— Ты сумасшедший, русо.

— Ну, если у нас полчаса, успеем. А четыре обученных человека с оружием пригодятся.

Домашние быстро притащили офицерам простую одежду — не шастать же по городу в форме с погонами! С ними увязался брат Ромералеса, втроем они высунулись на улочку, огляделись и цепочкой, перекатами, тронулись к посту. Ромералес пару раз придерживал брата за шиворот, чтобы не лез вперед и действовал, как сказано.

По сравнению со вчерашним днем город обезлюдел — на улицах пусто, ставни и ворота закрыты лишь изредка между реек жалюзи мелькали встревоженные женские глаза. Никто не сидел на ступеньках, не гнал осликов с тележками, только от алькальдии доносился гул толпы.

Перед углом, за которым находился пост, спиной к Михаилу и спутникам стояли пятеро крестьян с двустволками за плечами и возбужденно переговаривались. По одежде они почти не отличались друг от друга и от гостей — береты, шляпы, рабочие штаны с помочами да рубахи с закатанными рукавами. Тут не Россия, зимой можно без пальто.

Время от времени то один, то другой высовывались за угол, посмотреть на пост, и тут же прятались обратно.

— Что скажешь, Мигель?

— Подойдем, вырубим троих, а остальные разбегутся.

— Вперед!

Первый из крестьян обернулся на звук шагов и махнул рукой:

— Скорее, давайте к нам! Не дадим гвардейцам сбежать!

Ту же обернулся другой, вгляделся и выпучил глаза:

— Это же Ромер…

Договорить он не успел: Михаил с ходу вломил тяжелым охотничьим ружьем, и мужик, выплевывая слюну вперемешку с зубами, отлетел к стене, гулко стукнувшись головой. Слева с хеканьем ударил Ромералес, справа его брат.

Двое оставшихся схватились за двустволки, но куда там! Крезен на противоходе врезал прикладом по ближайшей голове, капитан хекнул еще раз… Пятерых неудачников, стонущих от боли или валявшихся без сознания, Ромералесы быстро связали ремнями, а Михаил с удивлением смотрел на свою руку.

Она подрагивала от напряжения.

Пятнадцать лет назад он мог бросаться в штыковую на пулеметы, ходить в полдесятка атак в день, а рука оставалась твердой. Несмотря на все переживания и опасности, он легко переносил дни боев и недели маршей, а сейчас чуть ли не вспотел от небольшого усилия.

Капитан тем временем пытался убедить запершихся на посту, что пришел выручить гвардейцев, что он не восставший, и что нужно отступить в дом Ромералесов. Ему пришлось перебегать улочку, чтобы сержант опознал его, только тогда четверка жандармов тронулась за спасителями, пуская зайчики дурацкими лаковыми треуголками.

Ворота во двор перегораживала заваленная набок повозка, пришлось протискиваться в щель по одному и забираться в дом через окно — каждую дверь подперли изнутри шкафами, комодами или столами. Трудами не только родных, но прибежавших укрыться Гонсало и еще нескольких арендаторов, большая часть мебели в доме поменяла место, прикрыв почти все окна и двери.

На столе красовался весь охотничий арсенал, включая мушкет столетней давности, снаряженные патроны, порох, гильзы и куски свинца.

— Ну наконец! — громыхнул старший Ромералес и отвесил капитану подзатыльник. — Где вас дьяволы носили?

— Вот, — потирая темя, капитан показал на гвардейцев.

— Добро пожаловать, сынки! Никто в Андалусии не скажет, что старый Ромералес не умеет принимать гостей! Горячего пока нет, но еды и вина в погребе на две недели, продержимся.

Гвардейцы разулыбались, но сержант мгновенно навел порядок, выставив одного в караул и усадив двух оставшихся чистить оружие, несмотря на их жалобные взгляды на оплетенную бутыль. Сам же снял ремешок с подбородка, затем свою треуголку и вытер лоб, на котором отпечатался красный след от жесткой шляпы.

Михаил свалил трофейные двустволки в общую кучу, их тут же разобрали безоружные. Общим числом вышло тринадцать взрослых мужчин, десять женщин и дюжина детей.

Не доверяя тактическим способностям хозяина, Крезен еще раз обошел здание и вернулся с нехорошим предчувствием:

— Они не догадаются поджечь дом?

— ¡Mierda! — повторил свое ругательство капитан.

Сам дом, построенный из камня и крытый черепицей, был в относительной безопасности, но вот деревянные хозпостройки…

— Хосе, ты хорошо запер ворота во двор?

— Как обычно, — побледнел один из братьев.

Ромералес дернулся к выходу.

— Сиди, я сам проверю, — Крезен оставил двустволку, вытащил свой Astra-400* и приоткрыл дверь из кухни в патио.

Astra-400 — основной пистолет армии Испании с 1921 года, калибр 9 мм

Залитый ярким зимним солнцем двор был пуст. Выскользнув наружу, Михаил двинулся по стеночке, проверяя каждую дверцу и чутко прислушиваясь. Он обошел стойла, дровник, обогнул стоящую повозку, прихватил вилы и зашел в сенник. Тщательно потыкал в слежавшуюся солому, осмотрел углы и услышал негромкий гомон, вслед за которым кто-то спрыгнул с каменной ограды во двор.

После темного сенника на ярком свету он разглядел только крупную фигуру человека, подставившего руки другим, сидевшим на ограде, и сразу начал стрелять над головами.

Двое с ограды выронили стволы и с воплями повалились наружу, а перелезший грохнулся на четвереньки, а потом, не разгибаясь, рванул в угол к бочке для дождевой воды, ловко на нее вскочил и в одно движение перекинул тело через стенку.

Михаилу захотелось протереть глаза — и солнце слепило, и человек оказался слишком подвижен для своих размеров, и оружие бросили.

Под удаляющийся топот тяжелых башмаков он подобрал винтовку с ружьем и вернулся в дом:

— Они всегда такие смелые?

— По разному, — хмыкнул глава семейства.

Крезен с Ромералесом и сержантом расставили наблюдателей, чтобы никто не мог подобраться к подворью незамеченным, и собрали остальных в большой комнате, чтобы хоть как-то объяснить, что делать дальше — стрелять только наверняка, не высовываться, в перебранки не вступать…

— Я успел дозвониться в Медину-Сидонию, — обрадовал сержант, — пока эти негодяи не срезали провода. Нужно продержаться до обеда, будет подмога.

Еще полчаса, пока не закончился митинг у восставших, тишину нарушали лишь звяканье оружия и негромкое бормотание Гонсало:

— Шестипалый говорил, что в Каталонию приехал какой-то знаменитый русский коммунист.

— Зачем?

— Так создает отряды, чтобы поубивать всех священников и монахов, да падет на него проклятие.

Крезен настороженно повернулся:

— А имя он не называл?

— Называл, а как же! — охотно подтвердил Гонсало. — Нестор как его, Магано, или Мажино… что-то вроде.

— Махно? — неверяще выдохнул Крезен.

— Точно, Махно!

Михаил выругался сквозь зубы, а Ромералес тут же вцепился в него с требованием объяснить, кто такой Махно.