Маршал северных направлений (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 11

— И какое оно, Григорий Иванович, хотелось бы узнать?

Генерал-лейтенант Пядышев с интересом посмотрел на маршала Кулика, с которым был знаком еще с двадцатых годов — оба являлись героями гражданской войны, у каждого за участие в ней по ордену Боевого Красного знамени, да второй получили по окончанию. И еще имелись другие революционные награды, включая «почетное оружие» от РВС. И сейчас в его жизни именно маршал сыграл ключевую роль, вырвал из-под следствия, которое шло к неумолимому концу, хотя сам Пядышев виновным себя не признавал, но разве следователей такое остановит, есть другие методы выбивания «признания». Но Кулик его как-то «выдернул», при этом уговорив Жданова и Ворошилова, его же и определивших в «стрелочники».

— Актеров забросают тухлыми яйцами и помидорами за дурное исполнение, на войне же можно запросто погубить войска, а про собственную жизнь я вообще не говорю, настолько с ней легко расстаться. Но лучше пусть немцы в бою убьют, чем на нарах в лагере сдохнуть, или в подвале шлепнут. Помнишь, как однажды Горький метко подметил — лучше умереть под красным знаменем, чем под забором.

На такое крыть было нечем — и Пядышев промолчал, наблюдая в бинокль за ожесточенным сражением, что развернулось как в самом Грузино, так и в обе стороны от него.

— Панфилов меня за дурака не примет, просто не поспел его полк вовремя, не сбросил немцев в реку. Нормально, так зачастую случается — вполне житейская ситуация. Теперь сам виноватым себя ощущать будет, и то на пользу, — в голосе маршала отстраненная деловитость, привычка отправлять людей на смерть ради выполнения общего дела — такие люди никогда и никого в бою не жалеют, и себя в первую очередь. Но буквально через несколько секунд тон изменился, прорезался «живой человек», который как бы попытался оправдать свою расчетливость и цинизм.

— Нельзя нам германцам свою силу показывать — рано это, чем позже сделаем, тем лучше. Нужно чтобы они в «мясорубку» сами залезли, и не только руку по плечо всунули, но и голову тоже. А мы получим шанс «перемолотить» их танковые и моторизованные дивизии за три-четыре дня упорных боев. Ты эти две свои передовые дивизии через два дня еще двумя подкрепишь, и еще три во втором эшелоне как раз развернуты будут взамен их, подпорка мощнейшая. Сам посуди — легко ли нашему противнику выбить окопавшуюся пехоту за рекой, да еще при поддержке корпусной артиллерии, да с сильными резервами. В чистом поле без вопросов, но здесь маловероятно — маневра нет, он даже не ограничен — его просто нет. Только лобовая атака напролом, в расчете на грубую силу, а ведь ее нужно на плацдарме накопить, да еще расширить оны всячески. Ты ведь старший адъютант штаба, ваше благородие, крестов жменю имеешь, целый штабс-капитан.

В голосе Кулика прорезалась «подначка» — он ведь кадровый служака, старший фейерверкер, а Пядышев «белая кость», каковых на германском фронте в прошлую войну «охвицерами» называли. Но Константин Павлович отшутился коротким объяснением, как всегда бывало.

— Я ведь из запаса призван, и академий не заканчивал тогда, и орденов всего два, и те с мечами, да темляк на шашку. Зато в Красной армии начдивом стал, да и ты, как мне известно, начартом 1-й Конной армии был, а потом артиллерией целого округа заправлял.

— Уел, уел, — добродушно усмехнулся Кулик, размещаясь удобнее, хлипкие доски помоста, сколоченного между двумя соснами, затрещали. Пядышев машинально посмотрел вниз — высоковато, можно кости переломать, вся надежда, что адъютанты на лету поймают. Перевел взгляд наверх — хвоя крон прикрывала хорошо, вряд ли самолеты противника различат армейский НП. Оба десятиметровой высоты не испугались — и страшней бывало, сидели на помосте, Кулик даже спокойно курил, с каким-то «опьянением» рассматривая панораму развернувшегося сражения. Причем, маршал пристально наблюдал именно за работой артиллерии, можно было представить композитора, который с увлечением слушает музыкальное произведение, как Кулик слушал «язык батарей». И подытожил, поглядывая на небо — вдали шли три девятки бомбардировщиков, явно намеревавшихся хорошенько «проутюжить» полосу правобережья, занятого бойцами 316-й стрелковой дивизии генерал-майора Панфилова.

— Нет, ничего у немцев не выйдет, и бомбежки с воздуха не сильно помогут. Пока шестидюймовые орудия не выбьют, вперед не продвинутся — позиционная война на том и строится. А уничтожить стоящие в раздельных капонирах на отдалении орудия бомбами просто так из строя не выведешь, прямое попадание нужно «фугаски» в двести пятьдесят «кило», или «соточки», но у противника таких нет. А собственной артиллерией с того берега накрыть не могут, зато наши 48-ми линейные пушки запросто. Так что расчет только на гаубицы вермахту тут не в плюс, а в минус сказывается. А вот и наши истребители появились — бомбежка у противника откладывается, сейчас начнут рыбу в реке глушить или деревья с корнем выворачивать.

Действительно, германские двухмоторные «юнкерсы» принялись высыпать бомбы, которые легли полосой, частично накрыв позиции 288-й дивизии из 52-й армии, краешком прихватив левофланговый батальон 316-й дивизии. Но большая часть смертоносного груза попала в реку и в раскинувшийся заболоченный лес — взрывы взметнулись выше макушек деревьев. А в небе началась нешуточная драка — откуда-то выскочили «мессера» и пошла круговерть, в которой было трудно разобраться, кто кого одолевает.

— Сегодня им надо расширить плацдарм насколько можно — однако этому следует всячески воспрепятствовать. Учти, ночью немцы наведут понтон, и начнут переброску танков на наш берег. Там надо накопить силы, чтобы уже тогда начинать наступление. А ты артиллерией их хорошо долби — и постоянно, то одним дивизионом, то другим. Второй полк пока не задействуй, вот следующей ночью, когда понтоны подорвем, начнем бить всерьез, не по-детски. Если же нынче ночью все проделать, Гепнер просто наступление остановит, и будет искать другой стык, или навалится всеми силами на 4-ю армию. А так он связан будет дивизией, что сюда уже переправится. Не станет бросать на произвол судьбы, у них и так танков немного осталось…

Маршал осекся — посмотрел внимательно в бинокль и усмехнулся. Повернулся к Пядышеву, глаза озорно заблестели:

— Торопливость вредна, а немцы сильно поспешают. Хотят с нами тут быстро управиться и перебросить танковую группу на московское направление. Ничего не выйдет — и тут задержатся, и туда запоздают, в таких ситуациях надо что-то одно выбирать. А у них «головокружение» от успехов началось, в себя поверили и нас за противника не считают. Зато одно ясно — от Ленинграда не по своей воле отказались, артиллерию нашу по достоинству оценили. Так что ты для них серьезный козырь в рукаве имеешь…

«Корпусной дуплекс» включал в себя 152 мм гаубицу-пушку МЛ-20 и на том же лафете 122 мм пушку А-19, способную стрелять на двадцать километров. До войны было сформирована почти сотня полков по два дивизиона МЛ-20 и одному дивизиону А-19. Часто входил и второй пушечный дивизион из модернизированных 107 мм орудий, иногда и два таких дивизиона. С конца лета сорок первого корпусные артполки стали «армейскими» — связано с тем, что сами корпуса упразднялись, и стрелковые, и механизированные, а сами армии «разукрупнялись» для улучшения управления войсками, но причина еще в другом — огромные потери в бойцах и технике, особенно в танках…

Глава 13

— Страшные сны у тебя, Григорий — тут свихнуться недолго, но скорее тебя апоплексический удар разобьет. Но нужные, в чем я со Ждановым не раз убеждался. Что же ты про Киев сразу не сказал напрямую, все намеками и намеками, можно же было ситуацию исправить…

— Нельзя, Клим, нельзя — хоть лоб расшиби, а Москва не поверила бы. Да и сейчас про Вязьму не поверит, и мы потеряем в окружении армии. Так что знание будущего, к тому же шаткое, неопределенное, ничего толком изменить не сможет, тут усилия запредельные прикладывать нужно. В моих силах хоть немного подкорректировать ход событий в лучшую для нас сторону. Что смогу, то смогу, чего нет, то нет, не взыщи!