Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах - Клугер Даниэль Мусеевич - Страница 23

Но безмятежное незнание Сантьяго — не свидетельство ли его невиновности? Вот и срочно приехавший молодой и настырный следователь, который будет энергично собирать сведения о жестоком убийстве, так ничего толком и не поймет:

«Однако по завершении усердных трудов его более всего встревожило, что он не нашел ни малейшего — даже самого недостоверного — свидетельства того, что Сантьяго Насар действительно был виновником причиненного зла. Подружки Анхелы Викарио, ее сообщницы по обману, долго потом рассказывали, что она поделилась с ними секретом еще до свадьбы, однако имени им не назвала. В материалах дела содержится их заявление: “Чудо она нам открыла, а чудотворца — нет”. Сама же Анхела Викарио стояла на своем. Когда следователь спросил ее в своей уклончивой манере, знает ли она, кто такой покойный Сантьяго Насар, она бесстрастно ответила:

— Виновник.

…Следователь был настолько сбит с толку отсутствием улик против Сантьяго Насара, что временами выказывал явное разочарование, поскольку проделанная им большая работа сводилась на нет… В его глазах, как и в глазах ближайших друзей Сантьяго Насара, поведение того в последние часы решительно доказывает его невиновность»[141].

Что означал ответ Анхелы на вопрос следователя? Действительно ли Сантьяго лишил ее девственности перед свадьбой? Или она имела в виду, что ей известно: все считают его виновником? Этого читатель не узнает никогда. Не будет произнесено сакраментальное: «Вот он!» Сказать: «Все знают!» — на самом деле означает, что правды не знает никто.

Кроме автора, разумеется. А он тоже уклончив, лукав… Хотя нет! Ведь Маркес сразу сказал: это история Эдипа. Причем в том самом, конкретном смысле — история сыщика, который обнаруживает, что преступник он.

Поразительно, что десятки, если не сотни интерпретаторов этой повести — и на родине Габриэля Гарсиа Маркеса, и в других странах (в России в том числе) — словно не видят сказанного автором. Точно так же, как в романе «Имя розы» старательно не замечали сказанного Умберто Эко: это детективный роман.

Так и получилось с «Историей одной смерти». Вспоминая об Эдипе и использовании этого мифа Маркесом, рецензенты и филологи не находили в повести ничего, кроме… Рока. Рок! Рок! Нечто зловещее и неопределенное. Вот ведь и в «Царе Эдипе» главное — Рок. Неизбежность. Никто не хочет убивать, даже сами убийцы. Всячески сопротивляются внутренним и внешним побуждениям. На каждом углу трубят: «Мы идем убивать Сантьяго! Эй, кто-нибудь! Остановите нас!..» А — не могут остановить. Ибо — Рок. Только об этом и писали…

Кто спорит, тема Рока, неотвратимости судьбы у Маркеса присутствует. Мало того — это одна из корневых тем его творчества, ее легко вычитать и в романе «Сто лет одиночества», и в «Осени патриарха», и в рассказах. Разумеется, в «Хронике...» эта тема имеется. Тут явная перекличка с Софоклом — ведь и Эдип изо всех сил пытается противостоять страшному пророчеству, стремится избежать неотвратимого убийства отца и женитьбы на матери. Но!

Но! Колумбийский хитрец Габриэль Гарсиа Маркес открытым текстом и до, и после написания «Истории...» говорил — все о том же «Царе Эдипе» и о своей повести, что это — детектив, в котором сыщик, расследуя преступление, обнаруживает, что преступление совершил он сам. Почему же рецензенты не обращают внимания на его прямое указание? Оно ведь и есть реализованный «эдипов комплекс» колумбийского писателя! В том смысле, что именно эту идею, почерпнутую у Софокла, Маркес реализовал в «Истории…». Понять ее легко (другое дело — легко ли принять, но это уж, что называется, каждый выбирает для себя), нужно лишь посмотреть — кто расследует убийство Сантьяго Насара? А расследует его рассказчик! Не названный (неслучайно!), безымянный (неслучайно!) кузен недевственной девицы (неслучайно!), друг убитого. Это рассказчик пытается понять, что и, главное, почему произошло в их городке двадцать лет назад. Это он начинает скрупулезно (ни дать ни взять — Эдип-царь!) восстанавливать всю цепочку событий того рокового (да, согласен, именно рокового!) дня. Это он, безымянный рассказчик, уехавший накануне убийства Сантьяго, докапывается до истины. До главного: почему его друг не знал того, что знали все. Почему все знали, что его убьют, а он — не знал.

А не знал он, потому что не был виновен в том, что стало причиной убийства. А виновен был — и вновь повторим мнение самого Маркеса, в третий уже или даже в четвертый раз — сыщик, который расследует убийство, еще не зная, к чему может привести его не нужная никому настойчивость. И в конце концов, уже отчаявшись понять, сыщик впрямую спрашивает постаревшую на двадцать три года Анхелу Викарио: кто же это с ней сделал? Потому что есть сомнения, вот такие… Не успевает рассказчик изложить все свои аргументы в защиту убитого, как она перебивает его и легко, с усмешкой говорит: «Не мучайся, кузен. Это был он». Кузен… Французская поговорка гласит: «Le cousinage est un dangereux voisinage» — «Двоюродное родство — опасное соседство», — имея в виду как раз сексуальный аспект отношений между молодыми родственниками.

Безымянный рассказчик довольствуется этим ответом. Удовольствуется ли читатель — это, в конце концов, дело читателя. Может, да, а может, нет. Автор сделал всё, дал все ключи. Adiós, amigos, ahora solo![142]

Справедливости ради, восстановим приоритет в части такого нетрадиционного прочтения древнегреческой трагедии: первой о «Царе Эдипе» как детективной истории писали еще классики английского детектива Дороти Ли Сэйерс и преподобный Роберт Нокс. Причем Дороти Сэйерс считала, что — да, конечно, детектив, а Роберт Нокс оспаривал ее утверждения.

И сегодня история, рассказанная Софоклом, то и дело всплывает у современных писателей. Отмечу: именно в детективных произведениях. Интереснее всего «эдипов комплекс» выглядит в романе Воннегута «Матерь Ночь». Название — из монолога Мефистофеля в гётевском «Фаусте»[143]:

 ...Ich bin ein Teil des Teils, der anfangs alles war

Ein Teil der Finsternis, die sich das Licht gebar

Das stolze Licht, das nun der Mutter Nacht… [144]

Разве история Эдипа-сыщика, приходящего к выводу, что он и есть преступник, сильно отличается от истории главного героя романа, Говарда У. Кэмпбелла-младшего?

Напомню содержание. Жил-был в Германии в конце 1920 — начале 1930-х годов американец Говард У. Кэмпбелл-младший. Писал пьесы, сочинял стихи. Любил свою жену, Хельгу. Все, что происходило за пределами семейного дома, мало его интересовало. А происходило много интересного. Гитлер шел к власти, в воздухе пахло войной.

И вдруг некий соотечественник-американец по имени Фрэнк Виртанен, неожиданно оказавшийся одним из руководителей американской разведки, возьми да и завербуй нашего героя-рассказчика в шпионы. И превратился Кэмпбелл в ярого сторонника нацистов, и сделал блестящую карьеру в ведомстве Геббельса, став чуть ли не главным в пропагандистской войне на английском языке. Выступал по радио с регулярными передачами, писал статьи. Его коньком стало обличение еврейских козней. В этом он так преуспел, что вошел в ближний круг фюрера, а на своей бывшей родине попал в число главных военных преступников, виновников уничтожения евреев.

Ну, а о том, что на самом деле Кэмпбелл собирал ценнейшую информацию и передавал ее в закодированном виде как раз в своих еженедельных антисемитских передачах, знали только двое: тот самый Фрэнк Виртанен, завербовавший его, и начальник Виртанена. Больше никто: не хотели руководители разведки рисковать таким бесценным агентом.

А потом война заканчивается. «Военный преступник» Кэмпбелл попадает в руки американских солдат и едва не отправляется на виселицу, — но появляется его куратор Виртанен, и Кэмпбелла переправляют на родину, в Нью-Йорк. Однако легализоваться, явиться всем как национальный герой, в сиянии славы, он не может. Фрэнк Виртанен исчезает. Возможно, даже погибает. Кэмпбеллу сообщают, что такого человека и не было никогда в разведке. А второй посвященный, начальник разведки, благополучно скончался. И нет более на целом свете никого, кто может подтвердить: это наш герой, а вовсе не военный преступник, причастный к убийству шести миллионов евреев.