Князь Серебряный (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 8

Юрий и сам упражнялся, взмок и попросил кого-то из пацанов принести кружку воды. На дворе зима и упражнялись в полушубках, от всех пар валил. Пацан вернулся через пять минут с кувшином и кружкой глиняной. Юрий себе налил, но когда к губам подносил, то его чуть толкнули мельтешащие туда-сюда потешные, и вода пошла не в то горло. Он закашлялся. И долго кашлял, хлебанул не туда полно воды. Пока кашлял и кувшин с кружкой выронил на снег. Бросился ворот расстёгивать.

Вроде выкашлял всю воду, и тут у него дико заболела голова и рвать начало. Всё же первый глоток он проглотил. В первую минуту, Юрий Васильевич решил, что это от того, что вода в лёгкие попала, но когда приступ рвоты повторился через пару минут, то он понял, что дело не чисто.

Тот преподаватель в универе на вопрос, а есть ли противоядие от мышьяка? кивнул, мол, есть — это простое молоко.

— Осип! Срочно мне кринку молока! Бегом, отравили меня! Брат Михаил, лекаря зови!

Событие одиннадцатое

Дикая головная боль. Словно раскалённым гвоздём в мозг залезли и шурудят там. И ведь анальгина не попросишь. Молоко литрами и отвар пустырника — вот всё, что себе мог Юрий Васильевич два дня позволить. Тошнило, мутило, слабость во всём теле, и вот эта чудовищная головная боль. Правда, с каждым днём с каждым часом становилось лучше. На второй день рвать перестало, на третий стала проходить и головная боль. Травница стала его разными отварами потчевать, та самая, которая была преподавательница в его военно-медицинской академии. Она же ему и куриного бульона сама сварила на третий день и из ложечки скормила.

На четвёртый день Юрий Васильевич встал и пошатываясь, под неодобрительные взгляды и сдвинутые брови брата Михаила, прошёлся по опочивальне от кровати до окна, за которым мела метель, потом до двери, за которой стояло двое рынд и неодобрительно зыркало на четверых потешных с саблями наголо, притулившихся у стеночки, подпирая её, а то завалится ещё. Между ними проскакивали искры, но не долетали, всё же метров шесть будет. А у противоположной стены сидело, свесив буйны головы и похрапывая даже (наверное, не слышит же ничего) ещё семь воев в полной боевой выкладке, в кольчугах и шеломах, с саблями и даже копьями, разве без коней. Точно, он же назначил учёбу своим полусотникам, сотникам и Ляпунову. Люди прибыли, а учитель русской словесности дрыхнет.

— А где князь Репнин? — вернувшись в кровать, поинтересовался Боровой, у сунувшего ему очередную кружку молока, брата Михаила.

Ну, а как, углицким и калужским дворецким был назначен князь Петр Иванович Репнин. Князь Углицкий вота тута, а где его дворецкий, читай — второй человек в уделе?

Монах кивнул головой и вышел. А через десяток минут, когда Юрий Васильевич вторую кружку топлёного молока осиливал явился его дворецкий.

Зелёные неброские одежды свои заменил он желтым становым кафтаном, стеганным полосами и подбитым голубою бахтой. Двенадцать шелковых из золотых нитей сплетённых завязок с длинными кистями висели вдоль разреза. Посох, украшенный большим изумрудом, вышагивал, гордый собой, впереди князя.

— Красивый ты какой, Пётр Иванович, — не удержался Юрий Васильевич, вообще его бесила немного пестрота одежд самого Ивана Грозного и всего его окружения. Словно конкурс объявили, кто цветастее всего вырядится. Жёлтый с голубым кафтан князя аж глаза резал. Павлин.

Степенно почти как равному поклонился Репнин и начал вещать, но знал, что начальник его глух, потому вещал полуоборотясь к монаху, пристроившемуся с блокнотом и карандашом на стуле в изголовье кровати болезного.

Юрий думал, что важное Репнин рассказывает, мол, нашли вора, что на жизнь брата младшего и наследника Великого князя злоумышлял, но тот оказывается ещё прошлым живёт. Докладывал, что всё, генуг, засеку и крепость закончили и даже он, сам лично, вчерась три верховые пушки небольшие с запасом зелья и ядер туда в крепостцу отправил.

— Хорошо это. А теперь скажи мне, Пётр Иванович, нашли ли того, кто меня отравил, и что с ним сделали?

С князя пафос слетел. Он мурмолку в руках можамкал, вытер отворотами меховыми пот со лба, вдруг там выступивший, и развёл руками картинно.

— Не, не, так не пойдёт. Кто-то из моих потешных побежал за водой, я не запомнил, но это точно из них. Лицо знакомое, но тогда другим был занят не обратил внимание. Кафтан на нём синий был, он когда из кувшина воду в кружку наливал, я обратил внимание, что выцвела краска неравномерно. Легко найти. Потом узнать у него, где он воду взял? Кто подал? Кто там был? Откуда кувшин и кружка взялись? Ну и всю цепочку раскрутить.

Князь спокойно выслушал и что-то довольно коротко сказал брату Михаилу. Тот записал и показал Юрию.

«Воду принёс Тимофей Александров. Его убитым нашли через часец малый в сенях, после того как тебя, княже, унесли в опочивальню сю. Где он воду взял неведомо»?

— Стоп. Нужно дворовым показать кувшин и кружку в ближайших палатах и хоромах.

Развёл руками снова князь Репнин. И буркнул что-то монаху. Тот, записав, показал Юрию Васильевичу.

«Из твоих хором кувшин. Только дворню уже на дыбу вешали, а оне не знают, не говорят, как кувшин к Тимофею убиенному попал».

Событие двенадцатое

Дальше пошло быстрее. Выздоровлением это ведь не назовёшь. Выздоравливают от болезни, а он не болел. Это детоксикация. Артемий Васильевич точно не был медиком. Да и вряд ли ему бы сейчас медики помогли. Кровь грязную предложили бы отворить. Ну, если бы смогли сделать гемодиализ, то пусть, но они просто уменьшат количество крови в организме и ослабят его. Потом, когда самочувствие улучшится, можно и отдать раз в три месяца, как доноры в СССР четыреста грамм. В прошлой жизни Боровой и сам «Почётным донором» был. Сорок раз кровь сдавал. А так как он пацан, то и двухсот хватит. Но это потом. А пока клетчатка и активированный уголь. То есть, морковка, кочерыжка капусты и просто древесный уголь (кто его тут активирует?). Ну и сверхобильное питьё, не меньше двух с половиной литров всяких отваров и настоек в день. Так и лечился. Кровь, кстати, так ему никто и не предложил отворить. Лечила его всё та же травница, а немчина лекаря, а такой нашёлся у Ивана свет Васильевича, Юрий велел до себя не допускать.

Когда Юрий смог уже нормально ходить, то вызвал к себе всю дворню и стал расспрашивать про кувшин. И тут понял, что молодцы «дознаватели» ни одного старого, в смысле, прежнего, человека среди них не оставили. Ни одного не было из прежних слуг. Всех поменяли, а тех видимо либо до смерти запытали, либо просто умертвили. Двадцать семь человек исчезли, и их место заняли совершенно незнакомые ему люди. Круто. Так ладно бы нашли чего, нет. Никто ничего не видел. Что-то тут было не так. Не мог кувшин образоваться из ниоткуда сам по себе. Что виноват его потешный Тимофей Александров, Боровой не верил. Он отдал команду принести воды первому попавшемуся под руку пацану — потешному воину. Строить расчёт на случайность никто из ворогов — отравителей не будет. Вода была давно подготовлена и ждала удобного случая, и концентрация оксида мышьяка там приличная была. Он ведь и глотка не сделал, всё выкашлял, а выпил бы всю кружку… и никакое молоко бы не помогло.

Нужно было идти за информацией в Разбойный приказ. Но и тут ничего. Облом-с. Не создан ещё. Зато есть боярская комиссия, занимавшейся с 1539 года «разбойными делами». Юрий нашёл эту комиссию. Там глава этой комиссии — воевода Иван Васильевич Большой (Шереметев) его вежливо посла, мол, прощения просим, княже, а только никто из холопей не признался. Нет, все друг друга оговорили, но при повторном допросе признались, что оболгали. Не смогли до правды доискаться мы, Юрий Васильевич, не обессудь. Казнены все случайно выжившие на Пожаре.

— И что теперь? Ждать пока снова меня отравят? — упёрся взглядом в стоящего перед ним воеводу Юрий Васильевич.