Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер - Страница 9

В следующем году должны были состояться еще одни выборы. Черчилль, недавно вернувшийся из ЮАР, решил опять баллотироваться в Олдеме. За всем этим с интересом наблюдал Клайнс, отчасти воплощение ланкаширского сообщества самоучек. Это был социалист, который управлял людьми, цитируя Шекспира, в том числе строки из «Двенадцатой ночи» («Не бойтесь величия») и «Юлия Цезаря».

«Я познакомился с Черчиллем во время его кампании. Меня выбрали лидером группы местных сторонников Лейбористской партии, которая должна была взять у него интервью и узнать его взгляды на некоторые лейбористские темы, — вспоминал Клайнс в своих мемуарах. — Мне он показался человеком необычайно независимого ума и большой смелости. Он категорически отказался уступить в ответ на наши уговоры и прямо сказал, что предпочтет лишиться голосов, чем отказаться от своих убеждений».

Однако он добавляет, что Черчилль «наделен врожденными милитаристскими качествами и чрезвычайно гордится своим происхождением из рода Мальборо. Он не представляет себе Британии без империи, а империи — без захватнических войн… Так что идеи мира и интернационализма, как и образования и равенства рабочего класса, оставляют его равнодушным».

Клайнс написал эти слова в 1937 году. Ссылки на мир и интернационализм позволяют достаточно уверенно предположить, что он считал сталинский СССР моделью общества будущего. Очевидно также, что он никогда не переставал воспринимать Черчилля как политика, дающего беднякам пустые обещания.

Как бы там ни было, на всеобщих выборах 1900 года Черчилль одержал в Олдеме победу, отчасти благодаря своему участию в англо-бурской войне, и этот политический триумф сделал его еще более знаменитым. Он пишет о ночи подсчета голосов: «Наш вагон на несколько минут оказался забитым огромной враждебной толпой. Все стонали и орали во весь голос и ухмылялись в возбуждении при виде своего знаменитого соотечественника, противостоять которому имели полное право и даже считали своим долгом».

Есть лучший мир. Сидней и Беатриса Уэбб, 1903–1908 годы

[20]

В парламенте Черчилль не мог не проявить той же активности и живости, что на поле боя. Он был тори, консерватором, но все чаще обнаруживал, что его раздражают узкие рамки этой партии, как и традиционная дисциплина британского парламента. Он провел чрезвычайно полезный тур выездных выступлений как дома, так и в США. Депутатам тогда не платили зарплату, и он оправдывал свои поездки необходимостью обеспечить себя финансово. При этом он также присоединился к постоянно меняющейся группе бунтарей-консерваторов, которых прозвали «хьюлиганами» — в честь их лидера лорда Хью Сесила. Затем, в 1904 году, Черчилль, поклонник свободной торговли, выступавший против протекционизма тори, совершил один из длинного списка знаменитых и шокирующих шагов в своей карьере, перейдя в Либеральную партию. В следующем году либералы пришли к власти под руководством Генри Кэмпбелла-Баннермана, и Черчилль впервые вошел в правительство, заняв пост заместителя министра по делам колоний.

Именно в те бурные дни его путь пересекся с супружеской парой, которая в каком-то смысле стала и парой его злейших врагов.

Она считала его «эгоистичным, самодовольным и поверхностным». Вряд ли можно было ожидать, что Беатриса Уэбб — грозный борец, активистка и интеллектуалка, которой можно смело приписать заслугу закладывания фундамента государства всеобщего благосостояния, — на первой же встрече прижмет Уинстона Черчилля к своей груди. Но как бы он ни был ей неприятен, их орбиты продолжали пересекаться, и Черчилль со временем начал утверждать, что в некотором смысле у них одна и та же страсть.

Было ли это правдой? Долгая и активная карьера Беатрисы Уэбб — и ее мужа Сиднея — в качестве светила Фабианского общества[21] сделала ее весьма влиятельной фигурой. Именно она писала в 1909 году о необходимости «обеспечить национальный минимум цивилизованной жизни… одинаково доступный для всех, для обоих полов и всех классов, под чем мы подразумеваем достаточное питание и обучение в детстве, прожиточный минимум в трудоспособном возрасте, лечение во время болезни и скромные, но достаточные средства к существованию в случае инвалидности или в старости».

Хоть Черчилль и был убежденным врагом социализма и его, казалось, куда больше заботила прибыльность продаж его книг и международные книжные туры, иногда он громко высказывался о своем стремлении улучшить жизнь трудового народа.

Черчилль и Беатриса Уэбб впервые встретились на званом обеде в 1903 году. Именно тогда она решила, что этот человек невыносимо увлечен собой любимым. В следующем году они встретились снова, и она в своем дневнике резюмировала: «он слишком много пьет, слишком много говорит и не мыслит подобающе своему имени». Четыре года спустя, когда Черчилль уже занимал пост в правительстве, произошла более значимая встреча. Сидней и Беатриса обдумывали — в числе прочего — новую систему биржи труда. Черчилль заявил о своем интересе к этой концепции и выразил надежду, что она войдет в сферу компетенции его ведомства.

«Позвольте мне сказать, — обратился он к Сиднею, — что дверь моего кабинета всегда будет открыта для вас, когда бы вы ни захотели прийти, а я со своей стороны рассчитываю, что вы будете щедро снабжать меня информацией и идеями». Прежде он уже выказывал энтузиазм по отношению к другим их предложениям, например касавшимся искоренения потогонного труда.

Примерно в то же время Дэвид Ллойд Джордж, на тот момент министр торговли, изучал Германию и бисмарковскую систему социального страхования. По возвращении Ллойда Джорджа в Британию Черчилль решил, что будет замечательно организовать встречу за завтраком с ним и с четой Уэбб и посмотреть, нельзя ли осуществить упомянутую выше идею в адаптированном виде в Великобритании. Но не успели еще накрыть стол для завтрака, как хрупкое согласие присутствующих было разрушено вдребезги. Сама идея социального страхования — когда рабочие должны вносить определенную плату, — по сути, противоречила тому, чего надеялись добиться Уэббы. Как рассказывала потом их биограф Кэрол Сеймур-Джонс, «мистер и миссис Уэбб то поодиночке, то вместе вцеплялись ему в глотку: “Это же абсурд. Это никогда не сработает, — говорили они Ллойду Джорджу. — Преступно брать деньги с бедных людей и использовать для их же страхования. Если вы возьмете эти средства, вы должны передать их в Управление общественного здравоохранения и потратить на профилактику заболеваний”». Рассказывали, что «Сиднею явно очень хотелось побыстрее покончить с завтраком, а Ллойд Джордж… пребывал в великом изумлении».

Справедливости ради отметим, что Беатриса Уэбб все же отдавала Черчиллю должное. «Осмелюсь сказать, что у него есть лучшая сторона, — признавала она, — которая, однако, скрыта для случайных застольных знакомых за банальным дешевым цинизмом, обусловленным его положением и карьерой. Ни малейшего понятия о научных исследованиях, философии, литературе или искусстве, не говоря уже о религии. Но его отвага, смелость, находчивость и великие традиции могут далеко его завести, если только он сам не погубит себя, как его отец».

Тем не менее Черчилля и ярых социалистов Уэббов, знали они об этом или нет, объединяла минимум одна вера: совершенно необоснованно растущая (и гротескная) приверженность эдвардианской эпохи к евгенике. В 1906 году Черчилль заявлял: «Существующая организация общества приводится в движение одной пружиной — конкурентным отбором. Возможно, это в высшей степени несовершенная организация общества, но это единственное, что стоит между нами и варварством».

В других вопросах Черчилль шел против мощного интеллектуального потока: его юношеское, неоформленное политическое видение заключалось в том, что благодушная аристократия должна и впредь руководить столь же благодушной и патрицианской демократией, которая, в свою очередь, будет осуществлять надзор над энергичной и послушной рабочей силой. Однако все больше простых рабочих видели мир совсем иначе. Контраст между окутанными смогом тротуарами Олдема и ослепительными салонами и люстрами лондонской публичной жизни, которую вел Черчилль, был огромен. Но не чувствовал ли он пустоты на этих колоритных балах и ужинах?