Воронцов. Перезагрузка (СИ) - Тарасов Ник - Страница 17

Корзину с рыбой оставил в сенях, накрыв холстом, чтобы мухи не докучали, а сам первым делом потащился снова к покошенной избе — той самой, что стала моим личным складом строительных материалов. Каждый раз, проходя мимо, я мысленно инвентаризовал то, что там оставалось: доски, бруски, какие-то скобы непонятного назначения, петли.

Доски там ещё были, не все ещё растащили местные умельцы. Правда, остались кривоватые, с занозами, готовыми впиться в пальцы и ладони при первом неосторожном движении, но всё же смог выбрать четыре штуки — самые ровные из всей этой древесной разношёрстности. И ещё взял пару коротких брусков, которые торчали из стены, словно рёбра какого-то деревянного скелета. Выдернул их, поскрипывая зубами от усилия — дерево намертво вросло в глину.

Взял всё это богатство подмышку да и понёс к себе во двор. По дороге столкнулся взглядом со старостой Игнатом Силычем, который смотрел на меня так, будто я банк ограбил или, на худой конец, церковную утварь тащил. Морщины на лбу углубились, губы поджались. Ничё, пусть смотрит — не впервой уже. Со временем привыкнет к моим чудачествам, или хотя бы перестанет так откровенно возмущаться.

Сложив доски возле сарая, зашёл в него и пробежался взглядом по столу, по полкам. Инструмент был, слава богу, а вот с крепежом беда. Гвозди — дефицит, конечно, каждый на вес золота, но без них никуда, тем более с моими-то навыками. Руки помнили офисную работу лучше, чем молоток и стамеску.

Прикинул в уме, что потом всё-таки придётся их выдёргивать обратно и использовать заново, иначе мужики, если узнают, что просто так выбросил добро, меня же живьём съедят за такое расточительство. Здесь каждый гвоздь берегли, каждую железяку.

Взяв пилу — тяжёлую, с крупными зубьями, явно не первой молодости, — отмерил ровные куски и начал обрезать лишнее. Доски скрипели, опилки сыпались на землю жёлтой крупой. Пот выступил на лбу — работа оказалась тяжелее, чем казалось. Но постепенно начала вырисовываться задуманная конструкция.

Сколотил коробку без дна — просто квадрат, эдакую деревянную трубу, но только квадратную. Стенки старался подогнать плотно, без больших щелей, но идеально всё равно не получалось — то там зазор, то тут неровность. Ничего, исправим. Вверху всё-таки замазал глиной, которую предварительно смешал с соломой — старый дедовский способ. Масса получилась вязкая, податливая, легко заполняла все неровности. Главное, чтобы дым не убегал раньше времени через лишние дыры.

Крышку сделал накладную из двух брусков — чтобы держалась крепко и не свалилась в самый неподходящий момент. Примерил несколько раз, подстругал рубанком. Коробка вышла неказистая, кривоватая местами, но герметичная. Не банковский сейф, конечно, но для моих целей вполне пойдёт.

Внутри сделал небольшие распорки под будущую импровизированную сетку, на которую буду выкладывать рыбу. Прутья ивовые найти нетрудно — у речки полно, надо только нарезать и сплести. После этого будущую коптильню нижней частью для верности поставил в лохань с водой — пусть отсыреет как следует, чтобы не занялась от углей. Последнее, что мне нужно, — это пожар во дворе устроить.

Отступил на шаг, оглядел своё творение. Выглядело странно, конечно, но должно работать. Осталось только дождаться, пока древесина пропитается влагой, нарезать щепок для дыма и можно будет испытывать. Я уже предвкушал вкус копчёной рыбы — такой, какой в Москве не купишь ни за какие деньги.

— Митяй! — крикнул я, когда парень вернулся, неся в мешочке соль и в маленькой деревянной коробочке пару щепоток перца. Дыхание его было сбивчивым — видно, бежал что есть мочи, стараясь побыстрее управиться с поручением. — Давай, дуй в подлесок, нарежь сырых прутиков. Ты же хвастался, что корзины плести умеешь, вот и сделаешь поддон такой, как сетку, чтоб рыба лежала, но дым сквозь неё проходил.

Митяй, ещё не отдышавшись после беготни, округлил глаза:

— Поддон для рыбы? Как же это, барин?

— Как корзина, только плоская, — объяснил я, показывая руками размер и кивая на сделанную мною коробку. — Так, чтоб сюда зашла, сверху и упёрлась на подпорки. Главное, чтобы дырочки были — дым пропускать. А то я думал сначала подвесить, но когда рыба горячая, она мягкая станет, как варёная, порвётся и в угли свалится.

Он почесал затылок, явно прикидывая в уме конструкцию, но спорить не стал и умчался в лес. Ноги его мелькали между стволами, пока не скрылись в зелёной чаще. Я же занялся рыбой.

Выпотрошил её, тщательно промыв каждую тушку в воде из колодца. Вода была такая холодная, что аж пальцы онемели — будто тысячи иголок впивались в кожу. Соль смешал с перцем, добавив туда укроп, сорвавший на участке за домом. По крайней мере, я очень надеялся, что это укроп — он был похож как с пятёрочки, хотя я не особо разбираюсь в таких тонкостях. Может, какой-то местный аналог? Натёр рыбу этой ароматной смесью — буквально пока натирал последнюю, от первой уже запах пошёл такой, что даже слюнки потекли.

Каждую рыбину завернул в лопух, словно в зелёную пелёнку, и накрыл чистой тряпицей, оставив в тенёчке под навесом. Пусть маринуется, пока я буду дальше с коптильней возиться. Время работало на нас — чем дольше рыба пропитывается специями, тем вкуснее получится.

Тут и Митяй вернулся, таща целую охапку сырых лозовых прутьев. Они были тонкие и гибкие, почти как верёвки, яркого зелёного цвета. Присел прямо на землю возле крыльца, уложил прутья вокруг себя веером и начал прямо на коленях плести. Так шустро это делал, что не мог не вызывать улыбку! Руки его двигались с поразительной быстротой — прутья ложились ровными рядами, сплетаясь в аккуратную сетку.

Плетение получалось достаточно плотным, но, как я и просил, с мелкими зазорами — как раз для дыма. Митяй время от времени прикладывал работу к моей коробке, проверяя размер, поправляя тут и там. Я смотрел на него и только восхищался его мастерством.

— Ну ты и мастер! — хмыкнул я, когда он протянул мне готовый поддон размером с хорошую сковородку. Причём сделал именно квадратный, с аккуратной окантовкой из веток потолще, так, чтобы он встал в коробку на распорки, которые я подготовил, как влитой.

— Я ж говорил, что с дедом в детстве корзины плёл, — буркнул он, опять слегка покраснев. — Для грибов, для ягод… А это… это так, ерунда.

Пока рыба мариновалась, набирая вкус и аромат, я объяснил Митяю, что мне нужны угли. Не просто дрова, а именно угли — жаркие, но без открытого пламени. Мы отправились к поленнице сбоку дома и начали выбирать самые сухие берёзовые поленья. Когда кора от них отрывалась, она прямо трещала, как хворост — это был верный признак, что древесина высохла как следует.

Недалеко от колодца, на том же самом месте, где до этого обжигали крючки, мы развели костёр. Место было удачное — ветерок слегка поддувал, но не так сильно, чтобы разнести искры по всему двору. К тому же здесь было удобно таскать воду, если что-то пойдёт не так.

Дрова горели весело, с треском выбрасывая искры высоко в небо, словно праздничный салют. Пламя плясало, переливаясь от золотистого до малинового, так что взгляд было сложно оторвать — завораживающая картина первобытной стихии. Когда пламя ослабло и дрова уже основательно перегорели, в костре образовались идеальные угли — ровные, жаркие, без единого языка огня.

Я ещё немножко подождал, когда пламя всё сошло на нет, и набросал сверху несколько щедрых пригоршней сырой щепы. Ту, что набрал в сарае из остатков, когда делали теплицу — тогда казалось, что эти обрезки только место занимают, а теперь вот пригодились.

Да уж, с этой коробкой пришлось изрядно помучиться, но результат того стоил. По крайней мере, я на это очень надеялся.

Щепа зашипела, пуская густой белый дым с терпким древесным ароматом — запах детства, костров у реки, летних вечеров без забот.

— Барин, а зачем это? — Митяй, как всегда, вертелся рядом, засыпая меня градом вопросов. — Щепа же сырая, она же не будет гореть!

— В том-то и дело, Митяй! — усмехнулся я, осторожно устанавливая сделанный им поддон на распорки внутри коробки. — Тут дым нужен. Горячее копчение — это когда угли греют, а дым вкус даёт. Без щепы рыба просто сварится, а нам надо, чтоб копчёная была, с тем неповторимым ароматом, от которого даже самый сытый человек слюнки пускать начнёт.