Призраки Пянджа (СИ) - Март Артём - Страница 20

— Так пусть сдохнет!

— Нет, Витя, — сказал я, глядя в лицо Мартынову, — нельзя.

— Почему⁈ — выкрикнул тот, уставившись на меня дурным взглядом. — Он бы нас всех перестрелял, как уток, если бы мог!

— Он может что-то знать, — сказал я. — Может владеть информацией о «Пересмешнике».

— Его лучше убить, — сказал Марджара, неведомо когда оказавшийся у нас за спинами.

Я оглянулся.

Надим Хусейн выглядел так себе. Его лицо сильно опухло после моего удара. Губы превратились в один большой струп запёкшейся крови.

Тем не менее взгляд его оставался холодным и внимательным. Я бы сказал — расчётливым.

— Вот в этом я с тобой, вражина, согласен, — прошипел сквозь стиснутые зубы Мартынов.

— Он хитер, — покачал головой Марджара. — Даже раненный — опасен. Он может попытаться убить кого-то из нас, если мы потеряем бдительность.

Я глянул на Молчуна. Лицо его выражало одну-единственную эмоцию — изумление. Зубаир широко распахнул глаза и уставился на меня. Но, казалось, он совершенно ничего не видел. Взгляд его был пуст. Направлен куда-то внутрь себя.

— Он не станет сопротивляться, — сказал я холодно.

— Станет. Я его знаю. Ты — нет. Он…

— Что бы ты сделал, если бы узнал, что твоя семья погибла? — перебил я Хусейна.

Тот аж осекся. Несколько мгновений казалось, он находится в каком-то ступоре.

— Что это за вопрос? — спросил он, и в голосе его внезапно появились нотки раздражённости. — Причём здесь моя семья?

— Что бы ты сделал, Хусейн?

Надим сглотнул. Глянул на Мартынова. Видно было, что Марджара колеблется. Снова подсознательно ищет подвоха.

— Я бы не смог жить, — наконец ответил он.

— Да, — я кивнул. — Потому что потерял бы смысл жизни. Как он.

С этими словами я указал взглядом на лежавшего на земле и совершенно не сопротивлявшегося Зубаира.

— О чём ты? — не понял Марджара.

— Да, о чём? — поддакнул ему Мартынов.

— Посмотрите на его руку. Теперь он не сможет стрелять, как раньше.

Хусейн ничего не сказал, только поджал разбитые губы.

Мартынов прочистил горло, не сводя автомата со снайпера.

Я встал. Приказал:

— Перевернуться. Руки за спину.

Зубаир машинально, словно механизм, подчинился. Он с трудом, с болью перевернулся на живот. Неловко завёл руки за спину. Но не издал ни стона. Ни единого звука.

— Ваня, — сказал я. — Давай вязать ему руки.

— Наряд, что выдвинулся нам навстречу, должен быть тут к полудню. Ну, максимум к вечеру, — сказал я.

— Предлагаешь ждать? — вздохнул Мартынов и глянул на Марджару.

После того как мы взяли Молчуна, Хусейн стал задумчивым и ещё более тихим. Он сидел у входа, укутавшись в плащ-палатку, которую отдал ему я.

Мы с Мартыновым устроились у пограничной тропы, чтобы погреться в первых утренних лучах солнца. Прогнать с косточек зябкий холод ночи.

Раненый Молчун лежал в шалаше. Мы оказали ему первую медицинскую помощь, остановили кровь. Дали хоть какое-то, но обезболивающее.

Мартынов постоянно ворчал на меня за то, что пришлось потратить на снайпера перевязочный пакет. А я стоял на своём. Один Марджара в руках КГБ — хорошо. Но два «Призрака» — гораздо лучше. Зубаир может стать ценным источником информации. Возможно, не менее ценным, чем Марджара. Как минимум, теперь их показания можно будет сличить. Сравнить друг с другом, чтобы хотя бы отчасти убедиться в правдивости.

— М-да-а-а-а… Дела. Неплохой мы устроили спектакль для этого Молчуна, — ухмыльнулся Мартынов, сидя на камне и перебирая камешки в руках. — И купился же. Я думал, наш фортель не пройдёт.

— Немного удачи, немного смекалки, немного правдоподобия, — улыбнулся я.

— Ага. Я на миг подумал, что вы с Хусейном и правда решили друг друга поубивать, — рассмеялся Мартынов.

Потом он поднял голову. Всмотрелся в синее небо, на котором бугрились красивые, перистые облака.

— Но меня б эта скотина могла бить и послабее, — Мартынов показал в улыбке красноватые от крови зубы. — Вся рожа болит теперь.

— Послабее — неправдоподобно.

— И то верно, — он вздохнул. — Вот удивляюсь я твоей изобретательности, Саша. Я б в жизни ничего такого придумать не смог. Да мне бы и в голову не пришло что-то такое выкинуть! А ты вот придумал и реализовал.

Он сдержанно рассмеялся.

— Теперь хоть новые байки сочиняй.

Когда Марджара пошевелился, встал и направился к нам, мы с Мартыновым взглянули на него.

Хусейн приблизился. Сел под скалой рядом с нами, снова укутался в плащ-палатку. Мы с Мартыновым замолчали.

На тропе было тихо. Только ветер время от времени привычно шумел в ущелье, протянувшемся под обрывом.

— Зря вы меня не послушали, — сказал он отрывисто. — Молчун всё ещё опасен.

— Молчун ранен, — возразил я, крутя травинку в пальцах, — не может даже идти самостоятельно. А ещё он связан. Так что нечего преувеличивать.

— Вы его плохо знаете, — покачал головой Марджара.

— Мы отобрали у него всё оружие, что при нём было. Отобрали все вещи. Он гол, как сокол, — пробурчал Мартынов. — Он разве что может нас кровью залить.

Мартынов устало прыснул и закончил:

— До смерти…

Марджара ничего не ответил.

— Зачем ты хочешь его убить? — спросил я Хусейна прямо.

Тот нервно пошевелился. Но не ответил сразу.

— Хусейн?

— Он может быть опасен, — словно мантру повторил Марджара.

— Ты сам в это не веришь, — я волком посмотрел на пакистанца. — Лучше бы тебе говорить правду.

Марджара сглотнул.

— Этот человек заслуживает смерти. Он военный преступник.

Мартынов, уставившийся на Марджару, приподнял брови. Потом мельком глянул на меня.

— Об этом у нас не принято говорить, — помолчав, продолжил Марджара, — но Зубаир участвовал во множестве операций против мирного населения Афганистана и против пленных советских солдат.

— Зубаир, значит, участвовал? — с подозрением спросил я.

— Да, — Хусейн не повёл и бровью. — Под непосредственным руководством Тарика Хана они творили ужасные вещи. Вещи, о которых мне хорошо известно.

— Это какие же? — спросил любопытный Мартынов.

Марджара вздохнул. Вздохнул тяжело и горько. Вздох получился такой, каких я ещё не слышал от этого сдержанного человека.

Хусейн начал:

— Провокации в кишлаке Балух-Кала. Зубаир играл роль советского снайпера, отстреливавшего мирных жителей, с целью укрепления антисоветских настроений. Это спровоцировало переход некоторых местных на сторону моджахедов.

Мартынов нахмурился. Сжал зубы так, что я слышал, как они скрипнули.

— Зубаир был в составе группы, уничтожившей колонну Красного Креста с медикаментами и припасами для беженцев. Группа выдавала себя за советских солдат.

— Я слышал о таком, — кивнул Мартынов, казалось, полностью поглощённый рассказом Хусейна.

Я промолчал. Потер щетинистый подбородок.

— Молчун участвовал в пытках и казнях советских солдат. Участвовал в отравлении колодцев в провинции Кундуз. Помогал засыпать колодцы стрихнином, чтобы отомстить жителям близлежащих кишлаков, симпатизировавших правительству Наджибуллы и советским силам.

— А ты, значит, в этом всём не участвовал? — спросил я.

От вопроса Мартынов почему-то аж вздрогнул. Вздрогнул так, будто этот вопрос предназначался не Марджаре, а ему. Старший сержант растерянно глянул на меня. Я не ответил ему взглядом. Вместо этого продолжал пристально смотреть на Хусейна.

— Я был, в большей степени, техническим специалистом, — сказал Марджара. — Занимался операциями «Призраков» у советско-афганской границы. Провокациями среди моджахедов.

— Но знал о том, что творят твои сослуживцы? — бросил Мартынов злобно.

— Знал, — кивнул Хусейн. — Знал, но сделать ничего не смог. И благодарил Аллаха за то, что мне не приказывают участвовать в таких зверствах.

Марджара повёл по нам с Мартыновым взглядом.

— Теперь вы понимаете? Понимаете, почему Зубаир так яростно хотел убить меня? Дело здесь не только в «Пересмешнике». Дело также и в его преступлениях. «Призраки» как никто другой рискуют оказаться в руках советов. КГБ и ГРУ знают о нас. Даже в каком-то смысле охотятся. Попади Зубаир к ним в руки — его точно ждёт расстрел.