Предатель (ЛП) - Райан Энтони - Страница 24

— Герцогиня Лорайн послала нас сюда сражаться в битве, — заявил он, демонстративно опустив моё дворянское звание. — В ней одержана победа, и во многом благодаря нашим стараниям. Поэтому я немедленно отправлю свою роту обратно в замок Амбрис.

Поскольку возразить тут было нечего — разве только предложить взятку, которая, как я знал, скорее всего, побудит этого послушного парня к насилию, — я в ответ на невежливость обходительно поблагодарил его за услуги роты. Он не соизволил даже поклониться и без лишних слов потопал прочь, чтобы собрать своих солдат в дорогу.

Дарила и другие низложенные светящие оказались исключением из царившего хаоса, покинув собор с достоинством и прямотой, которыми я не мог не восхищаться. Эвадина, верная своему слову, проследила, чтобы они безопасно дошли до повозки, ожидавшей у лестницы собора. Однако я чувствовал, что масштаб унижения, перенесённого на глазах наблюдавшей толпы участников священного похода, стал для них сродни насилию. Самый древний светящий — маленький, высохший старик с затуманенными глазами, плохо понимавший, что происходит — безудержно зарыдал, плюхнувшись на сидение повозки.

— Побереги слёзы, брат, — сказала Дарила, положив руку на пятнистую макушку старика. — Это всего лишь мимолётный миг. — Она свирепо посмотрела на Эвадину, стоявшую на вершине лестницы, и громко прокричала, чтобы услышала вся толпа:

— Мы вернёмся во главе королевского войска, и всё станет по-прежнему.

На этот раз красноречие явно изменило Эвадине. На протяжении всей этой истории она в основном держалась безмятежно, но смелое сопротивление бывшей светящей, казалось, утомило её.

— Ох, — сказала она, даже не повышая голоса, и пренебрежительно махнула рукой, — да езжай уже, старая тупая корова.

Воцарилось молчание, и повозка покатила в сторону Королевского тракта, а вслед за ней побрела нестройная колонна верных священников. Их оказалось куда больше, чем мне хотелось бы — несколько дюжин писарей, лекарей и учёных, составлявших административное связующее звено не только этого города, но и всего Ковенанта. Я было закинул удочку о возможности насильно удержать самых образованных и способных, но Эвадина и слушать не захотела.

Она подождала, пока повозка не скрылась за дальними рядами участников священного похода, и начала свою речь, призывая поближе массу нетерпеливых сторонников и напуганных горожан. Последние, понятное дело, держались в сторонке. Мне удалось организовать уборку тел людей, пострадавших от безумия прошлой ночи. Однако я отчётливо понимал, что многие собравшиеся здесь послушать слово Помазанной Леди, потеряли друзей и любимых в битве за её возвышение.

— Больше здесь смертей не будет, — заявила Эвадина, и её голос с привычной непринуждённостью достигал всех ушей. — Всем, кто сражался здесь против меня, будет даровано прощение, ибо они были обмануты. Знайте же, что через меня Серафили объявили об окончании советов. И не будет больше разных рангов среди священников, ибо они порождают вредоносных близнецов — самолюбие и жадность, — которые барьерами встают на пути благодати Серафилей. Отныне только просящие будут смиренно служить Воскресшей мученице, которая, в свою очередь, смиренней всех служит Серафилям. Да будет этот день рождением Ковенанта Возрождённого.

Эвадина помолчала, пока люди восторженно кричали и размахивали оружием. Сегодня она намеревалась провозгласить не только свой приход к власти над Ковенантом, но и свой статус королевы. К счастью, хотя бы на этот счёт она согласилась прислушаться к моему совету, что с таким недвусмысленным вызовом Короне лучше подождать. Действительно, армия у нас имелась, но штурм Атильтора не прошёл бесследно. С приближением зимы у меня было мало надежды на пополнение наших рядов, а мои разведчики по-прежнему не докладывали ни о каких признаках Войска Короны. Отповедь посланнику Леаноры, несомненно, встревожила принцессу-регента, но, оставалось надеяться, что она не приведёт к войне, особенно когда королевская казна опустошена Алундийским священным походом и войной Самозванца. У меня не было ни малейших сомнений, что мы стоим на пороге новой конфронтации, но прямо сейчас тупиковая ситуация устраивала нас лучше всего.

— Знайте, что в сердце моём к вам только любовь, — продолжала Эвадина, когда стихли крики. — Знайте, что кровь, которую вы проливали, и друзья, которых вы потеряли ради этой святейшей из целей, не сгинули понапрасну, какими бы болезненными ни были ваши потери. Вы сделали больше, чем я могла бы просить даже от самых преданных душ. Итак, все, кто желают вернуться по домам, могут так и поступить, не опасаясь немилости. Ступайте и несите мою любовь и признательность до конца своих дней. Но те, кто захочет остаться со мной — добро пожаловать. Ибо вы мне понадобитесь. Вы понадобитесь Ковенанту Возрождённому. Враги, которых мы здесь победили — это лишь одно испытание, и, не сомневайтесь, будут и многие другие. Я никогда не обещала вам лёгкого пути. Я никогда не обещала вам ничего, кроме крови и жертв, ибо такова награда тем, кто поистине хочет служить нашему возлюбленному Ковенанту. Итак, я спрашиваю вас, братья и сёстры, в этом самом божественно-благословенном месте, останетесь ли вы со мной?

В ответ все даже не вскричали, а, скорее, неразумно громко взревели. Примечательно, что я увидел, как присоединились и многие горожане. За одну короткую речь Эвадина завоевала сердца людей, на которых пал её гнев всего несколько часов назад. Я часто наблюдал её способность демонстрировать власть простым ораторским искусством, но страсть, которую она пробудила в тот день, была иного порядка, настолько, что стала ещё одной гранью её легенды. Обращение Воскресшей мученицы со ступеней Атильторского собора — частый сюжет для картин и поэм. Хотя, как это обычно бывает с недоумками и пропойцами, из которых состоит художественная клика, большинство из них не включали меня в свои произведения. Справедливости ради, во время её речи я по большей части держался в тени. Если бы меня слишком часто видели возле Эвадины, то это могло бы вызвать нежелательное внимание и слухи. Мы вели себя сдержанно, однако угроза раскрытия меня постоянно тревожила. Воскресшая мученица должна быть чистой, а её душа и тело — не запятнаны похотью.

— Ещё несколько таких речей, — сказал Уилхем Эвадине под крики толпы, бушующие снаружи, когда мы вернулись в сводчатый коридор, ведущий в часовню, — и у нас будет армия вдесятеро больше нынешней по размерам.

— Покамест я бы остановился только на ротах Суэйна и Офилы, — сказал я.

Мы с Уилхемом шли рядом с Эвадиной, когда она возвращалась в зал совета. Крики толпы разносились таким громким эхом, что заглушали наши шаги, но она не выказывала никакого ликования по поводу эффекта своей речи, озабоченно нахмурив лицо.

— Я отправил вестников в каждое святилище, во все ближайшие города и деревни, — рискнул произнести я, поскольку она так и не заговорила. — Объявлять о рождении Ковенанта Возрождённого под единоличной властью Воскресшей мученицы. И, конечно же, нужно будет отправить Леаноре какое-то тщательно сформулированное обращение. И письма в герцогства. Герцогиня Лорайн — своего рода союзник, но нам понадобятся и другие…

— Нет. — Эвадина остановилась, повернувшись ко мне. Выражение её лица было суровым, но настороженным — такое сочетание я редко у неё видел.

— Никаких союзников? — спросил я.

Она покачала головой.

— Никаких писем. Слова на пергаменте не помогут. Ты должен отправиться сам, как мой посланник. Оценить преданность герцогов и их привязанность к Алгатинетам. Когда вернёшься, я решу, какие мы заключим союзы, если вообще заключим.

— Эви, нам потребуется поддержка, — тише сказал Уилхем, подходя ближе. — Алгатинеты уже кое-что понимают о том, что ты планируешь. Без союзников…

— Серафили — вот единственный союзник, который мне нужен. — Уилхем замер от интонации, окрасившей её слова, и я увидел, как лоб Эвадины чуть дёрнулся от сожаления, и она добавила немного мягче: — Но всё же, действительно, с бо́льшим количеством солдат цена, которую мы заплатим кровью, будет меньше. Отсюда и миссия моего верного посланника. — Она повернулась ко мне, быстро улыбнувшись. — Которую вам следует предпринять без задержек.