Начало всех Начал - Никитин Юрий Александрович - Страница 68

— Извини, я не хотел… Но у меня есть цель, я не могу позволить себя убить, пока не выполню.

Она сказала с великим изумлением:

— Ничего себе…

— Что?

— Защита у тебя… необычная… Ты цел, а они все мертвы…

— Они могли бы спастись, — ответил он, — если бы отступили.

Она засмеялась весело, словно серебряный колокольчик зазвенел:

— Отступить? При женщине?.. Кроме того, жизнь — не настолько уж и ценная штука.

— Ты не сердишься? — спросил Мафусаил с недоверием.

Она отмахнулась.

— За что? Время от времени находятся дураки, которые начинают предъявлять на меня права. Безо всяких оснований, кстати. Иногда их обламывают старшие, иногда приходится мне самой… ты не думай, что я слабее, чем они, вместе взятые… А сегодня вот ты сумел, что так удивительно…

— Удивительно?

— Ну да, ты же человек!

— И что?

Она засмеялась.

— Люди всегда слабее. И миролюбивые, что наших наполняет презрением. Наши постоянно дерутся: друг с другом, племя на племя, группа на группу, а то и просто потому, что другой не так посмотрел. Потому драчливость ценится высоко, жизнь почти ничего не стоит, главное — никому не уступать!

Он пробормотал:

— Тогда вашему могучему племени придет конец.

— Почему?

— Нельзя выжить, — ответил он серьезно, — если не договариваться. Господь создал человека… сбалансированнее. Мы бываем злее и тупее кентавров, но все же отступаем, когда впереди стена или пропасть… Как хорошо, что ты не такая!

— Это ты не такой, — сказала она и подошла к нему вплотную. — Насколько же ты хорош, Адам… в этом новом теле! Ты все тот же Адам. И я хочу, чтобы ты снова любил меня.

Он ощутил, как прилила горячая волна крови, вскрикнул поспешно:

— Погоди!

Она спросила озабоченно:

— Да?

— Нам нельзя, — объяснил он.

— Почему? — спросила она.

В ее голосе не было еще обиды, только удивление, но Мафусаил предпочел бы, чтобы она рассердилась или обиделась, а так сейчас придется ее обидеть, а это так гадко, когда нужно обидеть женщину.

— Просто нельзя, — сказал он упавшим голосом.

Она сказала в задумчивости:

— Помнится, Адам тоже говорил что-то подобное, но он все-таки пренебрег этими запретами…

— Пренебрег? — спросил он испуганно.

Она кивнула.

— А как ты думаешь, откуда это племя кентавров? Я была одна-единственная на всем свете. И ничьи руки не касались меня, кроме могучих рук Адама. Только он владел мной, только ему я отдалась безраздельно со всей страстью!.. И после него не было у меня никого… до тебя.

Она обняла его за шею, он старался отодвинуться от ее приближающихся губ, сказал поспешно:

— Но со времен Адама поменялось многое!

— То для простых людей, — ответила она с улыбкой. — Герои — вне правил.

Она обняла его за шею и жарко поцеловала в щеку, а потом в губы. Жидкое пламя потекло от его рта по всему телу, что ослабело, а потом налилось новой гремящей силой. Он чувствовал, как начинает часто колотиться сердце, в груди спирает дыхание, а руки уже жадно тянутся к ее девственно чистой груди, такой полной и зовущей.

— Ты герой, — прошептала она, — кто бы мог подумать, что наших богатырей можно вообще побить! А ты это сделал… так легко. Ты не просто герой, ты — благородный герой! У тебя такие мышцы… И ты хорош… От тебя дети будут еще сильнее, чем эти…

Мафусаил пробормотал:

— Не думаю.

— Почему? — спросила она удивленно и приблизилась настолько, что кончиками оттопыренной груди коснулась его тела. Глаза ее блестели, щеки наливались румянцем, а пышные груди стали вдвое крупнее. Мафусаил ощутил идущий от них нарастающий жар, от которого в сладкой истоме начало корчиться его тело. — Почему ты не хочешь проверить?

— Что? — спросил он глупо, потом сообразил, помотал головой. — Нет, моя вера запрещает.

Она в удивлении вскинула брови, прелестный ротик приоткрылся, показывая влажный красный язык за мелкими белыми зубками.

— Вера?

— Ну да.

— Что такое вера?

Он развел руками.

— Это свод законов, что такое хорошо, что такое плохо. Там такое… названо нехорошим делом. И запрещено.

Она вскликнула:

— Шутишь? Наши женщины рассказывали, что ваши мужчины всегда очень охотно, да! Это наши женщины ими обычно брезговали, люди такие слабые… а вот они как раз очень даже нас хотели! И домогались.

— То они, — ответил он все еще смущенно, но с твердостью. — А я из другого города.

— Разве не все одинаковы?

— Города? Одинаковы. Но не люди.

— Странно, — произнесла она с недоумением. — А вот мы все одинаковы. Это так хорошо! Всегда знаешь, что другой не только говорит, но и думает. А главное, что хочет. Давай попробуем? Ты мне нравишься…

От нее пошел сильный чувственный запах. Мафусаил почти увидел воочию, что он сейчас будет делать, тело ослабело, по нему прошла сладкая дрожь в предвкушении близкого наслаждения, он напряг мышцы плеч и пробормотал с усилием:

— Ты мне тоже… Но, увы, у нас запреты.

Она сказала с удивленным смехом:

— Так отбрось их!

— Не смогу, — ответил он с сожалением, — хоть и хочется.

— Почему?

— Поддавшись чувству, — объяснил он неуклюже, — я получу наслаждение…

— Получишь, — пообещала она, — я хороша!

Запах стал сильнее и все мощнее обволакивал его сознание. Тело ослабело еще больше.

— …но, не поддавшись ему, — договорил он, — я обрету гордость! Поддаться легко, победить — трудно. Я люблю побеждать!

Она спросила ошалело:

— Кого… побеждать?

Он заставил себя ухмыльнуться красиво и гордо:

— Самого сильнейшего из противников! Себя.

Конь ощутил толчок под бока и сделал прыжок вперед. Мафусаил обернулся и помахал рукой растерявшейся девушке с золотой гривой. По телу прокатывалась болезненно-сладостная дрожь, оно вопило и требовало вернуться и обрести обещанное наслаждение с этой горячей молодой и такой сладкой девушкой, но та самая сила, что выше человека, заставляла сжимать ногами конские бока, и жеребец набирал скорость, унося хозяина от жгучего соблазна.

Глава 8

Мимо мелькали деревья, он проскакивал через полянки с крупными цветами, однажды дорога пошла по краю болота, Мафусаил придержал коня, чтобы не стоптать группу молодых парней и девушек, что весело хохотали, указывая пальцами в болото, а там в зеленой жиже что-то жалко и глупо барахталось.

Мафусаил придержал коня, на миг показалось, что там человек, а когда присмотрелся, остолбенел: в самом деле тонет человек, захлебывается грязью, глаза в ужасе выпучены, руки бессильно хватаются за скользкую траву, а совсем рядом стоят люди и… хохочут!

Он подъехал вплотную, да, не ошибся, человек тонет, остальные хохочут на берегу, наблюдая, как несчастный зачерпывает нижней губой зловонную жижу, в панике хватается за мшистые кочки, за мясистые стебли растений.

Мафусаил вскрикнул:

— Вы что делаете? Он же утонет!

На него коротко оглянулись, один из парней ответил довольно:

— Точно! Смотри, как барахтается… А глаза как выпучил!.. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха, — заливался рядом второй, — никогда у него морда не была такой красной!..

Девушка вдруг завизжала:

— Смотрите, смотрите, лягушка!

Большая лягушка медленно прыгала по кочкам и, не заметив разницы, в благородной задумчивости скакнула на голову утопающего, а оттуда перепрыгнула дальше, после чего нырнула под широкий уже гниющий старый лист. Все трое попадали от хохота, визжали и гоготали так, что слезы текли из глаз.

Мафусаил спрыгнул с коня. Голова утопающего уже начала скрываться под темной водой, осталась только рука, все еще цепляющаяся за кочку, но та рассыпалась под скрюченными пальцами. Мафусаил подпрыгнул и ухватился за толстую ветку, она склонилась под его весом. Он вошел в болото, сразу погрузившись до пояса, еще шаг, и уже по горло, а затем дно исчезло.

Он вытянул руку, еще чуть-чуть, ладонь другой руки скользит по ветке, опасно близко к слишком тонкой части, но уже коснулся руки утопающего. Тот разжал пальцы, однако Мафусаил успел ухватить и медленно начал тащить на себя, понимая, что вязкое болото так легко жертву не отдаст.