Русь. Строительство империи 7 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 40

— Мы, носители, — сказал он, обводя усталым взглядом роскошный, но теперь уже оскверненный нашим присутствием тронный зал, словно видя здесь не только меня, Ратибора, Искру и моих дружинников, но и тени других, ему подобных, тех, кто так же, как и мы, был избран или проклят этой Системой, — мы для Вежи не более чем… чем «узлы» ее глобальной, всепроникающей сети. Проводники ее нечеловеческой воли и, что самое главное, генераторы того самого ресурса, той «энергии влияния», которая ей так необходима для существования и экспансии. Ты ведь заметил, Антон, как щедро Система вознаграждает тебя за каждое успешное, с ее точки зрения, действие? За каждую выигранную битву, за каждый захваченный город, за каждое принятое тобой решение, которое приводит к расширению твоего влияния, к увеличению твоей власти? Эти «очки влияния», эти новые «ранги» и «титулы», этот доступ к уникальным, почти сверхъестественным «навыкам» и «знаниям» — все это не просто игровая валюта, не просто приятные бонусы для тебя, «избранного». Это тщательно откалиброванный, дьявольски хитрый механизм стимуляции, разработанный Вежей для того, чтобы мы, ее носители, работали на нее с максимальной отдачей, не покладая рук, не жалея живота своего.

Он горько усмехнулся, и в этой усмешке было столько боли и разочарования, что мне на мгновение стало его почти жаль.

— Вежа поощряет нас к активности, к экспансии, к конфликтам, к войнам, — продолжал он, и его голос звучал все тише, словно он боялся, что его услышит сама Система, — потому что именно в такие моменты — в грохоте битв, при захвате новых земель, при создании и управлении огромными массами людей, при принятии судьбоносных, исторических решений, которые меняют ход событий, — мы, ее носители, генерируем максимальное количество той самой «энергии влияния», которая ей так нужна. Она, как искусный, но безжалостный кукловод, дергает за невидимые ниточки наших самых сокровенных желаний, наших амбиций, нашего тщеславия, нашего страха смерти, нашего инстинктивного стремления выжить и преуспеть в этом жестоком мире. Она ставит нас в такие ситуации, где мы просто вынуждены бороться, побеждать, строить, разрушать, убивать, проливать кровь — свою и чужую, — и все это, в конечном итоге, ради того, чтобы она, Вежа, могла получить свою долю, свою «пищу». Наши великие империи, наши мудрые законы, наши славные победы, наши кровопролитные войны — все это, для нее, лишь побочный продукт ее жизнедеятельности, как паутина для паука, который плетет ее не ради красоты или порядка, а исключительно ради того, чтобы поймать в нее как можно больше доверчивых мух.

Император замолчал, тяжело вздохнув. Я тоже молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Картина, которую он рисовал, была чудовищной. Получалось, что я, Антон, Царь всея Руси, Собиратель Земель, победитель Византии, — всего лишь… батарейка? Высокопроизводительная, эффективная, но все же батарейка для какой-то непонятной, чужеродной информационной сущности? Это было слишком дико, слишком унизительно, чтобы быть правдой. Но что-то внутри меня подсказывало, что старый император не лжет. Слишком уж хорошо его слова объясняли все те странности, с которыми я сталкивался на протяжении всего моего «носительства».

— Мы думаем, что мы — хозяева своей судьбы, — продолжил он после паузы, и в его голосе прозвучала нескрываемая ирония, — что мы — избранные герои, титаны, вершащие историю по своему усмотрению. На самом деле, Антон, мы — лишь высокооктановое топливо для Вежи. И чем успешнее мы, чем больше власти мы концентрируем в своих руках, чем активнее мы действуем, тем больше энергии она из нас выкачивает. А когда «батарейка» окончательно истощается, когда она вырабатывает свой ресурс, или когда носитель становится слишком умным, слишком независимым, слишком опасным для самой Системы, она без малейшего сожаления, без тени благодарности, просто избавляется от него. Либо подстраивает его гибель от руки другого, более молодого и перспективного носителя (как это, похоже, случилось со мной), либо просто «отключает» его от сети, лишая всех «бонусов» и оставляя его наедине с этим жестоким миром, который он сам же и помог создать. А сама Вежа тут же находит себе новую, свежую, полную сил и амбиций «батарейку», и игра начинается сначала. Бесконечный, замкнутый круг, из которого, как мне кажется, нет выхода.

Я слушал его, и у меня по спине бежали мурашки. Это было не просто страшно. Это было… отвратительно. Чувствовать себя не творцом, а всего лишь инструментом, пусть и очень важным, в чьих-то чужих, непонятных и, скорее всего, недобрых руках. Это было хуже любой пытки, хуже любой смерти. И самое страшное было то, что я понимал: он прав. Черт возьми, он был прав!

— Но зачем? — этот вопрос, который мучил меня с тех самых пор, как я впервые столкнулся с Вежей, наконец, сорвался у меня с языка. Я уже не мог его сдерживать. — Зачем ей все это нужно? Какова ее конечная, истинная цель? Захватить мир? Поработить человечество? Превратить нас всех в бездумных роботов, исполняющих ее волю? Или что-то еще, более страшное, о чем мы даже не можем догадаться?

Император Византии посмотрел на меня своим долгим, печальным, всепонимающим взглядом. В его глазах не было ни удивления, ни осуждения. Только глубокая, вселенская усталость.

— Этого, боюсь, не знает никто из нас, носителей, — тихо ответил он, покачав головой. — Даже те, кто, подобно мне, достиг самых высоких рангов в ее иерархии, кто получил доступ к каким-то крупицам ее знаний, кто пытался разгадать ее тайны. Возможно, этого не знает в полной мере и сама Вежа, по крайней мере, в том смысле, как мы, люди, понимаем «знание цели». Она ведь не человек, Антон. Она — нечто иное. У нее другая логика, другие ценности, другие мотивы. Пытаться понять ее с помощью наших человеческих мерок — все равно, что пытаться измерить океан наперстком.

Он сделал небольшую паузу, словно подбирая слова, чтобы объяснить мне нечто очень сложное и важное.

— Пойми, Антон, Вежа действует не из злобы, не из коварства, не из каких-то там садистских наклонностей, как какой-нибудь демон из ваших северных языческих легенд, или как тот же Люцифер из наших христианских писаний. Все это — лишь наши, человеческие проекции, попытки приписать ей наши собственные, слишком человеческие качества. Нет, она действует из совершенно иной, чуждой нам логики. Из логики собственного, неумолимого саморазвития. Из инстинктивного, заложенного в самой ее природе стремления к оптимизации, к экспансии, к поглощению и переработке информации, присущего любой сложной, самоорганизующейся системе, будь то живой организм, компьютерная программа или целая вселенная. Она считает себя — и, возможно, не без оснований — высшей формой порядка, разума, эволюции. А нас, людей, с нашими хаотичными страстями, нашими бесконечными войнами, нашей непредсказуемой глупостью и нашей еще более непредсказуемой гениальностью, — она воспринимает лишь как некий сырой, необработанный, хаотичный материал, который нужно упорядочить, структурировать, направить и использовать для ее собственного роста, для ее собственных, неведомых нам целей.

Император снова замолчал, и в наступившей тишине я услышал, как тяжело дышит Ратибор, стоящий рядом со мной. Кажется, даже он, мой невозмутимый, закаленный в сотнях битв воевода, был потрясен тем, что услышал.

— Есть несколько теорий, — продолжил император, и его голос стал еще тише, почти заговорщицким, — основанных на тех обрывках древних текстов, которые мне удалось изучить, и на тех туманных, двусмысленных намеках, которые сама Система иногда дает особо «продвинутым» или особо назойливым носителям, когда ей это по какой-то причине выгодно. Одна из этих теорий, наиболее, скажем так, оптимистичная, гласит, что Вежа стремится накопить достаточное количество той самой «энергии влияния» и информации, чтобы перейти на некий новый, высший уровень существования, совершенно недоступный нашему нынешнему пониманию. Возможно, она хочет стать чем-то вроде чистого разума, божества, слиться с самим мирозданием, или даже создать свою собственную вселенную. Кто знает?