"Фантастика 2025-84". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Конычев Игорь Николаевич - Страница 110

— И все же, — не унимался князь, — Людмила Валерьевна, при всем моем к ней безмерном уважении, шагу тебе не дает ступить. А ведь ты, друг мой, мужчина, граф, да еще и управитель драгуна.

— Кстати, об этом, — вклинился я, не желая тратить время на посиделки у камина, — покажешь свой доспех?

— Конечно! — оживился Николай. Он резко встал на ноги, пошатнулся и, с виноватой улыбкой вновь опустился в кресло. — Только чуть позже…

— Разумеется, — от моего взгляда не укрылась выступившая на лбу юноши испарина. — Можем отложить это до твоего выздоровления.

— Боюсь, в таком случае мы скорее умрем от старости, — слабо улыбнулся Шереметьев.

— Если нас прежде не сожрут полозы, — скривился Зорский и отсалютовал нам наполненным бокалом. — За долгую и счастливую жизнь, господа!

Несмотря на то, что князь поднимал настроение своему другу, он одновременно с этим мешал мне расспросить Николая о той записке, что он передал мне вместе с конспектами. Пока Шереметьев лечился дома, мне не удалось обнаружить в стенах Академии никого подозрительного. Каких людей он имел ввиду и за кем они следили?..

Мы еще немного поболтали о том о сём, после чего Николай все же собрался с силами и решил устроить нам небольшую экскурсию по своему родовому гнезду. Как ни странно, он рассказывал нам о третьем этаже, но не повел дальше второго.

— Наверху жилые комнаты, — переводя дыхание после непродолжительной борьбы со ступеньками, сказал молодой человек. — Смотреть там особо нечего: в моих покоях все завалено лекарствами и запах стоит, как в больнице, даже если окна распахнуть. В комнату бабушки я вас не поведу, а кабинет отца и родительская спальня закрыты с тех поря, как их не стало… — взгляд Шереметьева сделался отрешенным и пустым, и без того сутулые плечи сникли, тонкие губы сжались. — Отца не стало еще до моего рождения, а мама умерла при родах.

— Мне жаль, — только и смог произнести я.

Князь Зорский потрепал друга по плечу и подмигнул ему:

— А где комнаты прислуги?

— Лев, — несмотря на очевидно пошлый и грубый намек в словах товарища, Николай улыбнулся и покачал головой. — Ты неисправим.

— И безмерно горжусь этим, — ничуть не смутившись выпятил грудь Зорский, обрадованный тем, что смог отвлечь друга от тяжелых мыслей.

— В доме из прислуги сейчас только горничная, Аким и старый порченый Борис. — Улыбка Шереметьева стала шире. — Кто из них тебе больше импонирует?

Зорский сделал вид, что всерьез задумался и принялся рассуждать вслух:

— Несмотря на определенный шарм, первая для меня старовата, второго я бы с удовольствием придушил голыми руками, а про третьего ты мог бы и не упоминать вовсе… — князь почесал идеально выбритый подбородок. — А где же остальные? Помнится, у вас имелась прехорошенькая кухарка, да и вторая горничная выглядела весьма приятной особой.

— Работы в доме мало, поэтому бабушка отослала их прочь, — пожал плечами Шереметьев.

— Лучше бы она взашей выгнала Акима, — поморщился Лев и наигранно вздохнул. — Что же, придется мне сегодня наслаждаться и согреваться исключительно коньяком. Он, кстати, еще остался?

— Остался, не переживай, — успокоил друга Николай и повел нас по второму этажу. — Здесь гостевые комнаты, — он указал на ряд дверей по левую руку. — Я попробую поговорить с бабушкой, чтобы вы остались до утра. На улице такая непогода…

— Скорее ливень сию же секунду закончится и ярко засияет солнце, нежели Людмила Валерьевна изменит свое решение, — заметил Зорский. — Мы оба это знаем, друг мой.

— Увы, скорее всего, ты прав, — виновато улыбнулся Николай и пошел дальше по коридору, опираясь рукой на стену. — Раньше тут был кабинет бабушки, но теперь она перенесла его на первый этаж, ближе к своей лаборатории.

— Лаборатории? — я вскинул бровь.

— О да, — Николай повернулся ко мне, — она увлекается химией столько, сколько я себя помню. Иногда даже приезжает из Академии сюда поздно ночью, чтобы поставить очередной опыт. Один раз чуть дом не сгорел…

— Теперь я не слишком-то расстроен тем фактом, что мы не останемся на ночь, — хмыкнул Лев, чем заслужил укоризненный взгляд друга. — А что я не так сказал? — наиграно изумился Зорский. — если твоя бабушка задумает очередной опасный эксперимент, я предпочел бы находиться настолько далеко от нее, насколько это возможно. Хочешь, возьму тебя с собой? Поживешь в нашем имении.

— Я бы с радостью, — кажется, печальные вздохи давно вошли у Шереметьева в привычку, — но у меня здесь все препараты и специальное устройство, которое обновляет мою кровь.

— Так у тебя болезнь крови? — для меня это была новость.

— Да, — кивнул юноша и с кривой ухмылкой добавил, — а если сказать точнее — и она тоже. Поверьте, весь остаток дня и вечер я могу рассказывать о своих недугах и ни разу не повториться.

— Он может, — подтвердил Зорский. — Проверено лично мной.

— А ведь с того момента у меня появились и новые болезни, — подметил Шереметьев.

В этот миг мне стало искренне жаль Николая: молодой, умный и приятный человек, он мучился всю свою жизнь и каждый день засыпал и просыпался с осознанием того, что лучше ему никогда не станет.

Только хуже.

— Медицина совсем бессильна? — спросил я, уже зная ответ.

— Она помогает справиться с симптомами, избавляет от боли, но это все, на что она способна. Незадолго до начала войны мы с бабушкой даже ездили по Европе, но все доктора говорили одно и то же, просто на разных языках.

— И во Франции? — весть о том, что Шереметьевы бывали заграницей, насторожила меня.

— Да, — кивнул Николай. — Что-то не так?

— Нет, — покачал головой я. — Просто никогда там не бывал. Говорят, Эйфелева башня очень красива.

— Какая башня? — Шереметьев с удивлением уставился на меня.

— Эйфелева, — повторил я и поспешно прикусил язык, так как лишь сейчас понял, что не знаю, в каком году построили знаменитую на весь мир достопримечательность. Видимо, она появится позже. Если, конечно, появится вообще.

— Ты про Гюстава Эйфеля? — уточнил Николай. — Я читал его работы, он отличный инженер. По его трудам во Франции создают особых драгунов. Но чтобы он строил башню… впервые слышу.

— Значит, я стал жертвой слухов, — все же смог выкрутиться я, — прошу простить, что по незнанию ввел вас в заблуждение.

— Было бы за что извиняться, — фыркнул Зорский. — Сейчас столько самых разных новостей, что голова идет кругом. Не удивлюсь, если этот французский умник уже заложил фундамент.

— Возможно, — подтвердил Николай. — Кстати, у меня в библиотеке есть пара его книг. Если хочешь, то можешь взять почитать, — с этими словами Шереметьев открыл очередную дверь, впуская нас в огромную библиотеку. — Она соединяет все три этажа особняка, — не без гордости сообщил он, показывая, что в центре зала находится сквозная винтовая лестница между массивных шкафов. — Назовите любую книгу и, с большой вероятностью, мы сможем ее найти.

— «Венера в мехах!» — без раздумий выпалил Зорский.

— Это вопиющее воплощение пошлости у нас имеется, — с сожалением кивнул Николай и взглянул на друга. — А ты не пробовал почитать что-то… более возвышенное?

— Для этого у меня будет старость, — отмахнулся князь. — А если умру молодым, значит, избавлю себя от скуки.

— Порою он бывает невыносимым, — пожаловался мне Николай.

— Соглашусь.

— Зато я никогда не бываю скучным, как вы сейчас, — Зорский вошел в библиотеку и принялся изучать книги в первом же попавшемся шкафу. — И как те, кто пишет о… — он вытащил один из томов и громко зачитал название, — трудах вольного экономического общества к поощрению в Российской империи земледелия и домостроительства. Что это вообще такое? — князь вновь осмотрел обложку и пробормотал. — Господь Всемилостивый, это ведь только первая часть…

Меня же заинтересовал портрет на одной из стен, прямо над удобным диванчиком для чтения. На холсте был изображен статный благообразный мужчина с пышными бакенбардами и орлиным носом, а рядом с ним в черном платье замерла миниатюрная худощавая женщина с грустным лицом и длинными черными волосами.