"Фантастика 2025-84". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Конычев Игорь Николаевич - Страница 109

— Как ты себя чувствуешь? — с неподдельной заботой в голосе спросил князь Зорский.

— Неплохо, — поморщился Николай. — Хотя моя бабушка считает, что я при смерти.

— Коля!.. — Людмила Валерьевна невольно вздрогнула, и виною тому были вовсе не гром и молнии в низком осеннем небе. — Прекрати так говорить! И закрой уже окно, пока тебя не продуло.

— Точно, — спохватился Николай. — Простите меня, друзья, я оказался столь приятно удивлен вашим неожиданным визитом, что совершенно позабыл о гостеприимстве. Проходите в дом.

Старая ворожея покачала головой:

— Коленька, твои сокурсники уже собирались…

— Спасибо за приглашение, — я первым прошел мимо ошарашенной такой наглостью графини.

— Ты играешь с огнем, — шепнул догнавший меня князь Зорский. — Зачем ты ее злишь?

Я не ответил и вошел в дом. Внутри особняк Шереметьевых выглядел куда лучше, чем снаружи, но все же отдавал некой древностью: мебель оказалась старой, но добротной, ковры стоптаны, ступени на лестнице в парадной чуть поскрипывали от шагов спускавшегося вниз Николая. За ним по пятам спешила неприметная горничная средних лет.

— Я очень рад, что вы приехали, — пусть с третьего этажа на первый заставил моего сокурсника запыхаться. Он встал передо мной и протянул руку.

Я ответил на рукопожатие — ладонь юноши оказалась вялой, влажной и горячей.

— Вам не стоило так тревожиться, — поздоровавшись со мной, Николай приветствовал Льва. — Со мной все в порядке.

— Это я и пыталась сказать твоим друзьям, — графиня Шереметьева подошла к нам. От нее буквально исходила неприкрытая неприязнь. Старая ворожея повернула голову к горничной и раздраженно произнесла. — Я же велела тебе присматривать за ним. Почему он встал с постели?

Губы служанки беззвучно открылись и закрылись — она не знала, что сказать.

— Потому что захотел, — ответил за нее Николай. — Бабушка, прошу, хватит опеки. Мне неловко перед гостями.

— Хорошо, — смирилась Шереметьева. — Но пообещай мне, что как только твои друзья уедут, ты сразу же вернешься в постель. Доктор велел соблюдать режим.

— А еще он велел дышать свежим воздухом, а ты меня даже в сад не выпускаешь, — поджал губы Николай.

От очередного раската грома стены старого особняка вздрогнули.

— Погода сейчас не для прогулок, — заметил я с легкой улыбкой. Про себя же подумал, что следовало бы изучить парк — вдруг золотая змея в высокой траве мне не померещилась.

По подоконникам заколотили частые и тяжелые капли ливня. Завыл ветер, и горничная опрометью бросилась закрывать распахнутые им ставни. Холодный свет, льющийся с помпезной люстры под самым потолком, тревожно замигал, но все же не погас окончательно.

— Дому не помешает ремонт, — виновато улыбнулся Николай.

— Могу посоветовать хороших работников, — заметил я. — Сейчас они реставрируют мой особняк и…

— Не стоит беспокоиться, граф, — настал черед старой ворожеи перебить меня. — Этот дом дорог моему сердцу, а я весьма старомодна и, покуда жива, все тут останется так, как встарь.

— Воля ваша, — мне показалось, что достаточно испытывать терпение Шереметьевой.

Повисла неловкая тишина, которую нарушил Николай:

— Что же мы стоим здесь? — спохватился он. — Я просто не могу отпустить вас обратно в такую непогоду. Прошу, проходите. Посидим у камина. Расскажете мне последние новости.

— Конечно, — Лев легонько похлопал друга по плечу и они вдвоем первыми пошли вперед.

Горничная тенью направилась следом.

— Граф, — тонкие и цепкие пальцы Шереметьевой обожгли меня холодом даже через рукав пиджака. — Я не стану лишать своего внука радости общения с сокурсниками, но, — она понизила голос до едва различимого шепота, — не злоупотребляйте моим гостеприимством. Сегодня же вы покинете имение, даже если мой внук попросит вас остаться.

— Не извольте беспокоиться, Людмила Валерьевна, — я деликатно высвободился из хватки старой ворожеи. — Мы прибыли сюда исключительно для того, чтобы проведать Николая и передать ему конспекты.

— Хорошо, — кивнула Шереметьева. — И еще, — она жестом попросила меня задержаться. — Моему внуку не нужно потрясений. Я прошу вас не говорить ему о смерти моей ученицы.

— Конечно же, — я с готовностью кивнул и посмотрел сквозь темную вуаль туда, где под ней угадывались выцветшие от старости глаза графини. — Ни я, ни Лев не сделаем ничего, что могло бы навредить Николаю.

— Очень на это надеюсь, — Шереметьева отступила на шаг. — Теперь же идите и поговорите с моим внуком. В этих стенах ему не хватает… общения. — С этими словами она повернулась и скрылась за одной из чуть покосившихся дверей.

Я несколько мгновений смотрел вслед наставнице ворожей, гадая, откуда ей известно о смерти Александры Горской. Насколько мне было известно, следователи велели не разглашать эту информацию. С нас с Зорским даже взяли расписки, прежде чем выпустить из Академии.

Могли ли Радионов или Распутин по телеграфу или же письмом сообщить Шереметьевой о гибели одной из ее учениц? Вполне, ведь гибель курсантки напрямую касается наставницы. Возможно, сюда уже наведывались следователи, чтобы расспросить Шереметьеву. Наверняка они захотели бы поговорить и с ее внуком.

— Михаил, — в дверях с другой от меня стороны появился Николай. — Последнее время я нечасто принимаю гостей, но еще не забыл, каково это. Пойдем в гостиную, Настасья заварит нам чаю.

— Конечно, — я сделал вид, что все это время рассматривал картины на стене и как бы между делом поинтересовался. — Тебя больше никто не навещал?

— А что, кто-то должен был? — удивился Николай и забеспокоился. — Что-то случилось?

— Нет, — я покачал головой и поспешил к юноше. — Ничего особенного.

22. Дурная кровь

Николай привел меня и Льва в старомодную, но уютную гостиную. Просторное помещение с высокими потолками занимала вычурная мебель, на стенах висело множество картин, среди которых не нашлось ни одного портрета, а на полу лежали ковры с причудливыми узорами. В дальней стене находился камин, у которого мы и разместились.

Лев крутил в руках пузатый бокал с коньяком и вел веселую беседу со своим другом детства о том, как постоянные занятия отвлекают его от действительно важных дел. И я, и Николай, прекрасно понимали, о каких именно делах идет речь, поэтому лишь обменивались легкими улыбками.

Молодой Шереметьев расспрашивал о делах в Академии так, словно пропустил не несколько дней, а добрых полгода. Он жадно ловил каждое наше слово, всем своим видом показывая, насколько хочет вернуться обратно.

Разглядывая убранство особняка Шереметьевых, я отлично понимал молодого человека. После полных жизни и новизны будней курсанта, его заперли в старом доме, где пыль и затхлость давно стали предметами интерьера. Все вокруг буквально душило любознательного юношу. И особенно в этом преуспевала его бабушка.

— Я единственный родственник, что у нее остался, — печально произнес Николай, когда я поинтересовался причиной, по которой Людмила Валерьевна не желает выпускать его из-под своего крыла. — Она хорошая женщина и души во мне не чает. Да, порою ее забота выглядит излишней, но, признаться, не знаю, как обходился бы без нее.

— Дышал бы полной грудью и радовался бы жизни, — беззаботно брякнул Зорский, вливая в себя остатки коньяка. — Мужчине нужна свобода, женская ласка и, — с этими словами он вновь потянулся за бутылкой, — отменный коньяк.

— Каждому свое, — иронично отозвался Николай, поднося к губам чашку с ароматным дымящимся чаем.

Я последовал его примеру и тоже отпил горячего напитка, который услужливо принесла нам горничная. Шереметьев не мог употреблять алкоголь из-за состояния здоровья, так что мне не пришлось придумывать повод для воздержания от спиртного. Вместо того, чтобы юлить, я просто сказал, что выпью чаю из солидарности с Николаем, тогда как на деле хотел сохранить ясный рассудок — неизвестно, какие опасности могут таиться в этом доме.