Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 25

Что хорошо, так это то, что «черновую» работу проделал за меня городовой Спиридон Савушкин, который обстоятельно разъяснил убийце Екатерины Михайловой ситуацию — и про изрядное количество настойки валерианы в желудке утопленницы, и про синяки на теле. Так что, мне не придется тратить время на уговоры и угрожать карами небесными.Моя задача получить показания.

Унтер-офицер записал первоначальные объяснения злоумышленницы — мол, в мыслях у нее не было беременную невестку топить, но сама Катерина попросила свекровь помочь ей уйти из жизни, а она, хоть и колебалась и отговаривала, но отказать не смогла. Мол — грозилась Екатерина, что иначе повесится прямо в доме. А как она — жена и мать, могла бы такое допустить? Грех это великий — самоубийство! Да и удавленник в доме — позор! В таком доме уже и жить-то нельзя будет, съезжать придется. А уедешь, так старый дом никто не купит.

Как называется помощь при самоубийстве? Нет, не эвтаназия. Эвтаназия, добровольный уход из жизни. А если кто-то кому-то оказывает помощь, это ассистированный суицид. Нет, не прокатит. Ассистированный суицид — помощь, которую оказывает врач неизлечимому больному по его просьбе. Катерина была молодой и здоровой женщиной, беременность, как известно, болезнью не считается. В данный момент что эвтаназия, а что и ассистированный суицид приравнены к умышленному убийству. Это, кстати, и в моей эпохе — в будущем, хотел сказать, и здесь, в прошлом, которое для меня настоящее.

А ведь умная тетка! Понимает, что к суду ее привлекут за преднамеренное убийство, но будет лазейка, в которую можно проскользнуть. Вишь, помогла невестке по ее же просьбе… Вроде бы и убийство, но… Не десять лет каторжных работ получит, а года четыре. Да что там — два-три года тюремного заключения. Присяжные и судьи, как правило, к женщинам-подсудимым относятся совсем иначе, нежели к мужчинам. Это я уже по своему опыту знаю. Вечная проблема. Мы сажаем — суд прощает!

— Начнем с самого начала — вам стало известно, что Екатерина забеременела? — принялся задавать я наводящие вопросы. — Понимаю, что эту новость вы восприняли без восторга. Да, она сама вам сказала или вы догадались?

— Догадалась, — кивнула Ангелина Никаноровна. — Тошнить Катьку стало, а иной раз она на табуретку падала — мол, худо мне. И кровить перестала. Я к ней — рассказывай, кто и отчего? Вот, тут она все и рассказала. И про деревню, и про вино. Только не сказала — кто ее в кусты утаскивал. Не пожелала.

— А что дальше?

— А то и дальше… Я к фельдшеру сбегала, тот отказал. Это я уже вам говорила… Нашла бы, конечно, как горю помочь, есть у нас и помимо фельдшера сведущие люди, но куда там! Катька ублюдка своего губить не пожелала. Говорит — Пашеньке все расскажу, как оно есть. Виноватая я, но ребенка губить не дам! Три года ждала от мужа, не получилось, а коли от другого понесла — значит, бог дал. А выгонит Паша — уйду, куда глаза глядят, а простит, так век на него стану бога молить.

— А вы сами-то, как считаете, простил бы сын? — поинтересовался я.

— Пашка-то? — переспросила Ангелина Никаноровна. Усмехнувшись, сказала: — Пашка-то бы простил. Мужик он у меня здоровый вымахал, в артели уже три года за коренного ходит, а с бабой своей тюфяк-тюфяком. И за своего бы чужого вы…ка принял.

Может, стоило бы свекрови оставить невестку и ее ребенка в покое? В конце концов, это проблемы Павла и Катерины, а не ее. Понятно, что ей, как матери, все это неприятно, но что поделать? Могли бы молодые съехать в другой дом, жить отдельно, чтобы не маячить перед глазами. А там, авось, и внука бы бабуля признала.

Но вслух об этом я говорить не стал, потому что вопрос этот был бы из разряда воспитательно-нравственных, а я зарекался кому-то читать нотации или давать наставления. Тем более — задним числом, когда все уже произошло.

— То есть, вы невестке не предлагали выдать чужого ребенка за ребенка от Павла? — уточнил я.

— Еще чего! — фыркнула Ангелина Никаноровна. — Она бля…ть станет, выб…в в подоле носить, а Пашке их кормить? Он с шестнадцати годков лямку таскает, а для чего? Для Катьки с ее выродком? А потом-то что? Один раз себе позволила, значит, и во второй раз, и в третий. Если баба один раз от мужика погулять сходила, так снова пойдет. Ладно, если с умом гуляет, а зачем ублюдков-то приносить? Куда моему Пашке жена-б. ть, он себе лучше найдет.

Разумеется, в протокол не стал вносить слово на букву б., а написал — мол, неверная жена. И все остальные нехорошие слова заменил синонимами, которые не стыдно зачитать в зале суда. А ведь в прошлый раз Ангелина вполне обходилась без мата. Тут, словно прорвало. Нервное.

— Поэтому, вы и решили убить невестку?

— А что с ней еще делать? — удивилась моему вопросу свекровь утопленницы. — К родне деревенской выгнать, к е…й матери, так все равно она Пашкиной женой считаться будет. Так ведь и Пашка не позволит выгнать. А даже, хоть и позволит. Мужик он молодой, как же ему без жены-то? По девкам да по бабам ходить? Пусть и здоровый, но башку быстро свернут. А я внука хочу, но, чтобы своего, кровного! А кто сына-то при живой жене обвенчает? Вдовец — совсем другое дело. Девку-то, положим, с хорошим приданым за вдовца и не отдадут, так и на что Пашке девка-то? Была у него Катька, да сплыла. Есть у меня на примете вдовушка. Правда, Пашку на пару годков постарше, зато дом свой и капиталец кое-какой есть. Баба хорошая, себя блюдет. Пашке-то зачем в бурлаках до старости лет корячиться? С нашими сбережениями, да капиталом супруги можно и здесь торговлишку завести. У нас жить, а в ее доме лавку открыть.

— Настойка валерианы у вас откуда? — поинтересовался я.

— Себе настаивала, — ответствовала свекровь. — Сплю я плохо, поэтому на ночь, иной раз, по рюмочке принимаю. Еще соседки берут.

— Катерине вы сколько валерианы выпоили?

— А Катьке, господин следователь, я валерьянку со зверобоем смешала, — охотно сообщила Ангелина. — Вы, когда обыск-то у меня проводили, траву зверобоя не заметили. В сенях она висит, сушится. И настойка зверобоя у меня есть. Толокнянка еще имеется.

Я только плечами пожал. Федышинский унюхал одну лишь валериану, стало быть, на эту траву мы и сделали установку. Где мне все лекарственные растения знать? Пошлю потом кого-нибудь из городовых, пусть они еще из сеней зверобой притащат. Впрочем… А зачем? Вещественных доказательств у меня достаточно, к чему же мне сено лишнее сушить?

— И как вам удалось невестку валерианой напоить? — спросил я. — Ведь не силком же вы ей вливали?

— Я так ей прямо и сказала — мол, выпей, полегче станет. Если бы одна валерьянка была, спать бы Катька пошла, а коли валерьянку со зверобоем смешать, так не заспится, но квелым будешь. Катька одну чашку выпила, я ей вторую налила.

Интересно. Может, стоить записать рецепт? Вдруг пригодится? Маньку, допустим, спать укладывать. Нет, не стоит эксперименты над беззащитным животным ставить. Да и не дура коза, пить всякую дрянь не станет.

— А невестку не насторожило, что вы ей лекарство предложили?

— Чего ей настораживаться-то? Я ей уже две недели валерьянку давала, но понемножку. А тут она просто побольше выпила, вот и все.

Ишь, потихонечку, значит, приучала. Стало быть, убийство готовилось заранее. Ну-ну…

— Катерина, как вы говорите — стала квелая и вы ее на реку повели? — уточнил я.

— На реку, — кивнула бывшая свекровь. — Сначала собиралась на Святой прудик отвести, дотуда ближе, но побоялась. Народ там и днем ходит, и ночью, а к реке можно задами пройти. Если кто и увидит, так один Ракожор, но кто его слушать станет, убийцу?

— А с одеждой что?

— Так утопленники всегда с себя одежду снимают, — деловито пояснила свекровь. — Толи одежду оставляют, толи в сорочке-то тонуть легче. Катьке раздеться помогла, в воду завела. Она, малость похорохорилась, тонуть не хотела. Пришлось немножко помочь, на коленки поставить, надавить, чтобы воды наглоталась. Так-то бы я с ней и не справилась — крепкая баба, силушки много, но квелая была, шибко-то не сопротивлялась.