Телохранитель Генсека. Том 2 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 30

— Лена, смотри, какая маленькая кофточка! Она дедушкиному Дружку как раз будет. Давай скажем, чтоб надели на него, он тогда мерзнуть не будет!

— Таня, ты вообще глупая что ли? — Лена покрутила пальцем у виска, — Ну зачем Дружку шерстяная кофта, если он сам шерстяной, от природы?

Я рассмеялся, сгреб девчонок и вынес из зала. Мы оделись и следующие полчаса играли во дворе в снежки. Я уже и забыл, какая это радость: вот так, не думая о проблемах, просто сгребать снег ладонями, сминать из него кругляши и бросать в противников, стараясь увернуться от встречных атак. Потом все вместе дружно лепили снеговика. Он получился у нас немного кривобоким, но девочки решили, что красивее не бывает.

Из подъезда вышла Светлана с шапкой и шарфом. Она дала Леночке морковку, я поднял дочку и она воткнула ее в центр снежной головы. Глаза сделали из черных камешков. Линию улыбающегося рта выложили из ягод рябины, которые сорвали тут же, во дворе. Потом водрузили на голову снеговика старую шапку-ушанку и обмотали ему шею шарфом.

— Мама! Он у нас как на открытке получился! — радостно воскликнула Таня. — Жалко, весной растает.

— А мы его в холодильник поставим, он у нас там жить будет! — тут же нашла выход Леночка.

Мы со Светланой присели на качели, и улыбаясь, наблюдали за дочками.

— Представляешь, я даже не знала, что мама не выбросила вещи, которые мы когда-то носили. Она с ними просто физически не может расстаться. Говорит, что сама даже мечтать не могла о такой одежде, все детство в старых платьях пробегала. А в войну вообще не до красоты было. Так жалко ее…

— Детство всегда накладывает отпечаток на человека. Собственно, вся судьба закладывается еще в детстве, — ответил я общей фразой. Я понимал мотивы тещи, но не мог оправдать ее скопидомство.

— Хорошо, что наши девочки будут жить в счастливой стране, без войны, без всех этих ужасов, — она положила мне голову на плечо и мечтательно произнесла:

— Мне иногда хочется жить где-нибудь, где тепло. Лучше у моря. А потом подумаю: как же зимой без санок, без лыж, и вот без этого, — она указала рукой в сторону девочек, которые с визгом валялись в снегу, делая «ангелочков».

— Ты права, интересней, когда есть разнообразие, — согласился я с женой. — Но давай уже домой, а то девчонок застудим.

Мы вернулись в квартиру. Возле дверей стояли три больших матерчатых мешка с детскими вещами.

— Володя, вынеси в гараж. Надо будет отвезти Зое. Там все — от пеленок и до третьего класса хватит.

Валентина Ивановна с сомнением глянула на меня и добавила:

— Хотя нет, если в вашу породу пойдет, то до первого. Или до подготовительной группы в детском саду. У вас все высокие.

Я без пререканий вынес мешки в гараж. Выбрал место почище, поставил. И решил, что лучше всего завтра и отвезти. В принципе обернусь за день туда-обратно, можно будет не оставаться на ночевку.

Но, говорят, что если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах. Едва я вошел в прихожую, как раздался звонок телефона. И в этот раз звонил уже Рябенко.

— Володя, как здоровье? — начал он издалека.

— Все в норме, товарищ генерал. Подумаешь, пара царапин, — небрежно отмахнулся я от заботы.

— Тогда завтра с утра закрывай больничный — и на работу. К двум подъедешь — и дуй сразу в Кремль. Леонид Ильич распорядился, чтобы ты присутствовал на заседании Конституционной комиссии.

— Понял. Завтра приступаю к работе.

— Тогда до встречи, — сказал генерал и отключился.

Я хмыкнул, положил трубку и снова отправился в гараж. Принес мешки, поставил их в зал.

— Володя, зачем⁈ — опешила теща.

— Не получится завтра отвезти, на работу вызывают. Давайте перепакуйте все, а я почтовыми посылками отправлю.

Валентина Ивановна качала недовольно головой, но особо не спорила. Достала из бездонных недр чехословацкой стенки отрезы небеленой ткани, а меня отправила в кладовку, принести швейную машинку.

Потом теща до самой ночи строчила мешочки, а Светлана, упаковав посылки, длинной цыганской иглой зашивала края. Помочь я им не мог, да и не требовалась моя помощь, поэтому устроился на диване с книгой. Взял с полки томик Жюля Верна, «Дети капитана Гранта» — когда-то в детстве зачитывался этим романом. Больше всего в книге мне нравился нескладный, рассеянный профессор Паганель. Даже сейчас, читая сцену, где он вылез из каюты, не заметив, что перепутал судно, я посмеивался.

В комнату забежали дочки.

— Папа! Вот скажи, чей рисунок лучше? — Таня протянула мне альбомный лист.

На бумаге был изображен пионер в красном галстуке. Он летел на ракете, оседлав ее на манер коня. Небо было темным, и чтобы никто не перепутал, с краю неба большими буквами написано: «Космос».

— Конечно, мой! — без тени сомнения заявила Леночка, протягивая мне свою картинку. На ее рисунке я увидел сказочный замок. В высокой башне (на мой взгляд немного кривоватой), сидела букашка с длинной косой, на конце которой красовался красный бантик.

— Пап, это средние века и замок с принцессой. Я еще рыцаря дорисую. Пап, а ты бы хотел жить в Средневековье? Представь, какая красота: замки, принцессы, рыцарские турниры!

— Антисанитария, чума и костры с ведьмами, — с умным видом прокомментировала старшая дочка.

— Это в твоем мире костры с ведьмами! — закричала обиженная Леночка. — А в моем мире только счастье и принцессы! А принцессы даже ветрянкой не болеют! И пусть чума тоже тебе остается.

Я рассмеялся. Да, из Тани еще та заноза вырастет! Но насколько разные все-таки дети. Лена эмоциональная, безудержная, напористая. Таня спокойнее и рассудительнее, но себе на уме, ей проще согласиться, а потом делать по-своему, тихо, без конфликта.

— Девочки, не спорьте! Оба рисунка хорошие, но никакой не лучше.

— Это почему? — обе насупились, разглядывая свои «шедевры».

— Потому что они разные, — ответил я и предложил:

— Пойдемте я вам книжку почитаю? Только сначала почистить зубы и надеть пижамы.

Дочки убежали, попутно споря, кто будет первой чистить зубы. Когда я пришел в детскую, они уже лежали в своих кроватях. Я читал вслух о приключениях двух детей, отправившихся на поиски своего отца. Но то ли чтец из меня был аховый, то ли девчонки устали, наигравшись в снежки, но через десять минут чтения они обе крепко спали.

Утром я загрузил тещу и посылки в копейку. Сначала доехал до поликлиники, где забрал уже закрытый больничный, потом подбросил тещу до почты. Занес в помещение посылки, положил на стойку — благо, очереди не было. Валентина Ивановна тут же всучила мне пачку бланков — заполнить. Присел за столик и вытаращил глаза: на столе стояла чернильница, рядом с ней лежали самые настоящие перьевые ручки. Простенькие — деревянная палочка с прикрепленным к ней пером. Я совсем забыл, что года до восемьдесят второго — восемьдесят пятого такие вот чернильницы были неотъемлемым атрибутом советской почты. Макнул перо в чернильницу и тут же капнул жирную кляксу на бланк. Вот так всегда. Вспомнилась школа, чернильницы-непроливайки, которые все равно проливались, и часто прямо в портфеле. Перьевые ручки. Уроки чистописания, где учителя старались добиться от нас правильного наклона буквы, утолщения в нужном месте, объясняли, когда нужно сильнее давить пером, и как, легко касаясь бумаги, провести тонкую линию. Я ненавидел эти уроки тогда, и сейчас, слава богу, писать перьевой ручкой нет никакой необходимости. Я достал из нагрудного кармана шариковую авторучку, и принялся быстро заполнять бланки. Валентина Ивановна скривилась, макнула перо в чернила. Почерк у нее был каллиграфический, но чего тут удивляться — все-таки учительница.

Оператор почтовой связи, женщина неопределенных лет, очень медленно взвешивала посылки, потом так же медленно смазывала сургучом швы и прижимала к ним почтовый штемпель.

За нами уже собралась большая очередь.

— Кому столько шлете? — полюбопытствовала пожилая женщина, стоявшая за нами.

— У зятя племянница родилась, — тут же охотно отозвалась Валентина Ивановна. — Так боялись, что снова мальчик родится — у них уже три сына! Но повезло — девочка!