Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 21

— Что это, Господи Иисусе? — воскликнул патриарх, осеняя себя крестным знамением. В глазах его, обычно столь проницательных, сейчас плескалось изумление, смешанное с опаской. — Не дьявольское ли наущение?

Я усмехнулся.

— Отнюдь, Ваше Святейшество. Это — будущее. Машина под названием пароход. Движется силой пара. Наш Иван Петрович Кулибин сотворил.

Колесный пароход медленно развернулся и пошел нам навстречу, приветственно прогудев низким, утробным голосом. На палубе виднелись люди, махали руками. Толпы на берегах, привлеченные невиданным зрелищем, ахали, кричали, указывали пальцами.

«Вот она, наглядная демонстрация силы разума, — подумал я. — Пусть видят, что новая власть не только карать умеет, но и созидать».

Нас встречали у будущего Васильевского спуска, пока застроенного неказистыми домишками, лавками и рядами, торговавшими живой рыбой. Толпа — не протолкнуться. Крики «Виват!», «Слава царю-освободителю!», шапки летят в воздух. Казаки моего конвоя с трудом сдерживают напор. Впереди, в расшитом драгоценной нитью канцлерском мундире, с золотой цепью на груди, Афанасий Петрович Перфильев, мой верный соратник и глава правительства. Лицо его сияет.

— С возвращением, Ваше Императорское Величество! — громогласно возгласил он, едва я ступил на берег и обнял его. — Москва счастлива видеть своего Государя! А я… я счастлив доложить: Петербург наш! Окончательно и бесповоротно! Генералы Зарубин и Ожешко передают вам нижайший поклон и ждут ваших дальнейших распоряжений!

— Любо! — крикнул я и это «любо» прокатилось по всей набережной.

— Благодарю, Афанасий Петрович, — я пожал руку канцлеру. — Знаю, нелегко тебе пришлось. Но теперь, надеюсь, полегче станет. Армия Румянцева присягнула. Остался Долгоруков в Крыму, и смуте в армии конец.

Пока на берег сходил Платон со священниками, члены правительства целовали руки, получали благословения, мы коротко обсудили текущие дела. Две станции оптического телеграфа уже построены, Брауншвейги пристроены к делу…

Считаю, я их спас от страшной участи. Как я объяснил Румянцеву, когда речь зашла о судьбах династии, эти четверо детей герцога — зрелые люди с исковерканными мозгами, к которым опоздала свобода — в лучшем случае превратились бы в марионеток в руках аристократов. Ничего путного, как от правителей, от них ждать не приходилось.

— Опаздываю я везде, государь, — повинился канцлер. — Не хватает меня на все. Москву держу в небрежении. Потребен нам генерал-губернатор.

Я вздохнул. Кадры, кадровый голод превращались в мое главную головную боль. Где найти лучших? Снова звать аристократов? Теперь, думаю, они косяком пойдут, да вот беда: привыкли они к вседозволенности, к воровству лютому, ничем не стесненному. Опереться разве что на иностранцев? Среди них не только авантюристов хватает, но и людей, подобных герцогу Ришелье, час которого еще не пришел. Но в общей массе преобладают сребролюбцы — все фоны и бароны присягнули поголовно на заокском поле и и первым — командир Московского легиона, генерал-майор Баннер. Иностранцам, казалось, все равно, кому продавать свою шпагу.

— Университет московский просит о встрече, — продолжил нагружать меня Перфильев.

— Просят — приму. Сам к ним съезжу. Послезавтра.

— Торжества бы организовать. По случаю завершения замятни в государстве Российском.

— До завершения еще далеко. А торжества? Футбольный матч проведем. Как только успели-то? — кивнул я на пароход, что пришвартовался неподалеку, все еще попыхивая паром.

К нам подошел Кулибин, поклонился. Он был перепачкан сажей, но сиял как медный пятак.

— По вашим указаниям, все делали. Нарекли сей водоход «Скороходом». А что быстро вышло, объясню так, — мастер огладил свою длинную бороду, хитро прищурился и пустился в долгие разъяснения.

По его словам, идея создания судна с движителем зародилась в нем с детства, со времен его жития в Нижнем Новгороде, где он воочию наблюдал тяжкий труд волжских бурлаков. Когда перебрался в Петербург, занялся этим вопросом вплотную. К моменту нашей встречи у него уже был готов проект барки с колесами, которая могла идти вверх по реке, благодаря исключительно течению и заведенному вперед канату с якорем.

— Как порешали мы с вами, государь, паровую машину конструировать, сразу решил соединить два проекта. Барку нашли быстро — этого добра на Москве-реки хватает. Соорудить колеса и приводные механизмы совсем нетрудно, когда на руках готовые чертежи. А машина… Так не сложнее часов будет, кои делать и чинить я большой мастак и охотник.

С этими словами Кулибин протянул мне серебряное в узорах яйцо с откидной крышкой. Под ней прятался циферблат. Заводились часы позолоченным ключиком и каждый час исполняли «Боже, царя храни!» Иван Петрович меня уверил, что было бы у него времени побольше, он сделал бы часы, в которых через открывающуюся дверку можно разглядеть настоящее представление.

— Это очень тонкая работа, Ваше Величество. А машина паровая, она попроще будет. И есть у меня, кому заказ исполнять на части для такой машинерии. Прошу на борт, Ваше Величество, самолично убедиться.

Мы с Перфильевым, патриархом и Кулибиным поднялись по трапу на палубу парохода. Мастер косо глянул на Платона, но промолчал. Я знал, что он твердых убеждений старообрядец, даже отказался принять дворянское звание, чтобы не сбривать бороду.

— Ну, Иван Петрович, рассказывай, показывай, — улыбнулся я Кулибину. — Удивил ты нас всех, признаться.

Кулибин расцвел. Он сбивчиво, но с огромным энтузиазмом начал объяснять устройство своего детища. Мы спустились в машинное отделение. Жар здесь стоял неимоверный, несмотря на открытые люки. Огромный медный котел, обложенный кирпичом, пыхтел, как разъяренный бык. В топке, под ним, ярко пылали дрова, рядом стояли двое чумазых кочегаров.

— Вот, Ваше Величество, сердце машины, — Кулибин указал на два массивных чугунных цилиндра, из которых торчали толстые, отполированные до блеска штоки. — Пар из котла поступает сюда, толкает поршни. А те, через кривошипно-шатунный механизм, вращают вал, на коем гребные колеса насажены.

Он показал на сложную систему рычагов и шестерен, что с мерным лязгом и скрипом передавали движение от поршней к колесам. Пахло горячим металлом, маслом, углем и еще чем-то незнакомым, но явно машинным.

— А размеры какие у твоего «Скорохода»? — спросил я, стараясь говорить так, будто разбираюсь в этом не хуже него. Мои-то знания были чисто теоретические, из будущего, а он все это руками сделал!

— Длиною, Государь, восемнадцать саженей, шириною — четыре с половиной. Осадка — аршина полтора, не боле. Машина паровая, почитай, лошадиных сил двадцать пять выдает, а то и тридцать, ежели поднатужится. Против течения Москвы-реки верст пять в час идет, а по течению — и все восемь даст. Грузу может взять до трех тысяч пудов, либо человек сто пассажиров. Корпус деревянный, сосновый, просмоленный. Колеса тоже деревянные, лопасти дубовые.

Я удовлетворенно кивнул. Для первого раза — более чем впечатляюще. Если обшить пароход стальными листами, да убрать гребные винты, заменив их на обычный, в корме… У меня будет свой броненосец!

— А ну-ка, Иван Петрович, прокати нас на ту сторону реки и обратно. Пусть народ еще раз подивится, да и патриарх наш святой оценит мощь инженерной мысли российской. Он тебе потом его и освятит. Дабы разговоров лишних не было.

Платон, до того молчавший и с опаской косившийся на пышущий жаром котел, перекрестился.

— Да будет воля твоя, Государь. Но, признаться, боязно мне сие… сооружение. Не развалится ли по пути?

— Не извольте беспокоиться, Ваше Святейшество, — заверил Кулибин. — Крепко сделано, на совесть.

«Скороход» дал протяжный гудок, оттолкнулся от пристани и, взбивая воду колесами, двинулся вверх по реке. Народ на берегах ревел от восторга. Я стоял на палубе, рядом с Платоном, и чувствовал, как гордость распирает грудь. Это было только начало. Впереди — железные дороги, электричество, новые машины… Россия должна была стать не просто великой, а передовой державой!