Скованные одной цепью (СИ) - "allig_eri" - Страница 49

Визирь наконец повернулся, лицо его исказилось.

— Огнём всё только кончится, ведьма! Сначала я брошу тебя, подстилку, своим воинам, чтобы они поизгалялись над тобой, втоптали в грязь! А уже потом прикажу подвесить повыше над терновым костром, посмотрю, как ты будешь дёргаться и визжать! И только в самом конце ты вспыхнешь пламенем, отгоняя всё злое и нечистое!

Старушечий хохот смолк.

— Да! — скрипнула она. — Дай… мне… всё… их… семя! Всю их ярость, направленную на безжалостное чрево Амманиэль! Пусть весь твой народ елозит по мне! И хрипит, как ощерившиеся псы! Пусть все они познают меня так, как знал меня ты!

Челефи рванулся к ней, но повис посреди пути, будто незримые нити, окутавшие его, оказались привязаны к противоположным стенам шатра. Он мотал головой, стеная и скуля. Наконец взгляд его круглых, ищущих глаз остановился на Кальпуре, укрывшемся в густых тенях. Какое-то мгновение казалось, что визирь молил его — но молил о чём-то слишком великом, слишком невозможном для смертного.

Взгляд покорился забвению. Челефи рухнул на колени перед злобной соблазнительницей.

Фира застонала от удовольствия. Ногти её растворявшегося в темноте взгляда царапнули по облику сайнадского посла — на долю мгновения, но и этой доли ему хватило, чтобы заметить филигрань тёмно-красных вен, исходивших незримой кровью богини, которыми Амма, через свою служанку, впилась как корнями в окружавшую их реальность.

«Спасайся! Беги, старый идиот!»

Однако он уже понимал, что бежать слишком поздно.

— Раздели меня между своими людьми! — крикнула жрица. — Сожги ме-е-еня-я-я! Ну же! — Звук, подобный собачьему вою, продирая кожу сайнада, пробирался под его грязные одеяния. — Приказывай же! И смотри, как бездарно погиб твой драгоценный верс!

Льдом пронзило сердцевину его костей. Кальпур понял истинную причину её адского веселья — и истинную суть того, что сопутствовало ему. Амманиэль неотлучно присутствовала среди них. И в тот злополучный день, во время их первой встречи, это они были переданы Фире, как ЕЁ армия, а не наоборот.

Время бежать давно ускользнуло в прошлое.

— О чём ты говоришь? — широко расставив колени на ковре, выдохнул Челефи, на лице которого не осталось даже намёка на достоинство.

— О том, о чём знает этот смуглый нечестивец! — женщина фыркнула, указав подбородком в сторону Кальпура.

«Будь ты проклят, Гердей!»

— Говори, отвечай мне! — вскричал визирь голосом ещё более жалким из-за стараний казаться властным.

Язвительная, недобрая улыбка появилась на прекрасном женском лице.

— Д-а-а-а… Всеми своими амбициями, всей жалкой империей твоего самомнения ты обязан мне, надежда Кашмира. То, что ты отбираешь у меня, ты отбираешь у себя. То, что ты даришь мне, ты даришь себе… — Взгляд её вонзился в тёмную пустоту над его головой. — И твоей истинной богине… — прошипела она тихим голосом, превратившимся в хрип.

— И тогда ты… вернёшь её?

Полный соблазна смешок — как у юной девушки, обнаружившей слабость своего любовника.

— Ну конечно, — проговорила она, наклонившись вперёд, чтобы погладить его по опухшей щеке. — Ведь моё божество существует…

В конечном итоге, Кальпур всё-таки сбежал, хоть и успел увидеть многое. Слишком многое. На его глазах Фира велела Челефи засунуть два пальца ей между ног. Когда визирь вытащил их, то они были измазаны кровью. В тот миг дыхание покинуло Кальпура. Само сердце замерло, покорившись восторженной силе, отозвавшейся в нём.

Фира свернулась на своей кушетке, как избалованная кошка. Глаза женщины наполнились дремотой.

— Коснись её ран моей кровью, — проговорила она, томно вздохнув. Глаза жрицы уже закрывались. — Дай ей милость богини.

Челефи стоял, как стоит человек, лишившийся опоры на вершине горы… ненадёжный, потрясённый. Наконец он повернулся к телу своей дочери.

И Кальпур бежал… бежал, испачкав свои портки. Он мчался по лагерю кашмирцев, прячась в тенях, стыдясь всего, что могло попасться ему на пути. Оказавшись в укромном сумраке собственного шатра, он сбросил свои причудливые облачения и остался стоять, обнажённый, окружённый облаком собственных нечистот. А потом даже не заметил, как упал и заснул.

Проснувшись, сайнадский посол обнаружил, что его указательный и средний пальцы окрашены в яркий вишнёвый цвет.

Дураком он не был. Он немногое знал про Амманиэль, но прекрасно понимал, какие опасности ждут впереди. Жречество не было для мужчины пустым словом. Он понимал, что боги реальны, пусть и крайне редко вмешиваются в дела смертных. Они правили миром, даруя награды, но в куда большей степени подгоняя его катастрофами — войнами, голодом, землетрясениями, потопами. И жрецы — их глаза, уши и руки. Священные и ужасные одновременно.

Когда ему было всего девять лет, Кальпур наткнулся в лесу возле дедова поместья на труп женщины, прижавшейся к стволу высокого кипариса. Останки её высохли — в том году свирепствовала жара, — однако связки трупа не распались, что вкупе с одеждой придавало усопшей жуткий облик. Её окружала трава, ростки пробивались даже сквозь высохшую плоть. Дед тогда велел не касаться её, указал ему на труп и молвил:

— Смотри: ни один зверь не тронул её. — И поделился мудрым знанием: — Она — жрица богов.

И теперь он сам, в каком-то роде, сделался глазами, ушами, а может и руками богов. Точнее — конкретной богини.

И если он и вернулся без приглашения в шатёр Челефи, то лишь потому, что, по сути дела, никогда и не оставлял его…

Шли дни. Раны заживали на теле Йишил, а сама она не гнила и не сохла. Более того, одним днём у колдуньи начало биться сердце. Медленно, но сам факт поражал воображение. Возможно ли это? Возможно ли, что волшебник перешёл отметку в два года собственной жизни?

Кто мог даровать подобное? Лишь старые легенды о Великой Войне утверждали нечто схожее. Боги, упавшие с неба. Они… лишь они могли даровать такое чудо.

Остальные делали вид, что ничего не изменилось. Челефи без вреда для себя — в той же мере, как и сам Кальпур, — пережил ту жуткую ночь. Посол скрывался в своей палатке, разыскивая в недрах души какое-то решение, проклиная судьбу и Гердея — причём последнего много больше, чем первую. Позы Гердея, раболепство Гердея и более всего — его обман, навлёкшие на Кальпура это несчастье!

Однако подобные раны нельзя ковырять слишком долго, наступала пора искать повязку. Будучи человеком неглупым, эмиссар прекрасно знал, что отыскать исцеление можно только владея тем, чего у него как раз не было, а именно знанием. И тем, кто мог дать ему это знание — Верховная Мать Фира. Только она одна могла объяснить ему, что случилось. Только она могла сказать ему, что он должен дать.

Проникнуть в шатер Челефи было просто: теперь его никто не охранял.

И она таилась в его недрах, словно какая-то священная паучиха.

Кальпур всегда был самым отважным среди своих братьев, он первым нырял в холодные и неведомые воды. Он понимал, что ныне может умереть, потеряв разум, как та жрица, которую он нашёл мальчишкой, или же умереть, попросту не понимая, что именно поймало его и, что более важно, есть ли пути к спасению. И посему, подобно ныряльщику набрав воздуха в грудь, он выбрался из своего шатра и направился в сторону кашмирского герба — перекрещённых кривых сабель — недвижно повисших над скоплением палаток.

— Умру, узнавши, — буркнул он себе под нос, словно не ощущая ещё полной уверенности. Сразу же ему пришлось ненадолго остановиться и пропустить бурный поток, образованный примерно полусотней грязных всадников. Таскол прятался за холмом, оставаясь скрытым, но наличие поблизости артиллерии и недостроенных штурмовых башен постоянно намекало о несостоявшейся цели.

В такие моменты Кальпур не переставал дивиться, как далеко занесло его это посольство — к самой имперской столице! Безумием казалось даже помыслить о том, что кровавая императрица ночует сейчас в считанных километрах от него самого.

Он представил себе, как передаёт царю Велесу закованную в цепи Милену Мирадель — не потому что считал такое возможным, но потому что предпочёл бы видеть, как скрежещет зубами Гердей, чем узреть то, что ожидало его внутри шатра Челефи. Скоротечность пути до него казалась послу воистину чудесной.