Скованные одной цепью (СИ) - "allig_eri" - Страница 34

Взгляду Орозона также предстала уродливая рана, представляющая собой вырванный кусок плоти из левого бока Маахеса. Божественная кровь медленно стекала вниз, по ноге, а потом впитывалась в землю.

— Ты тоже решил передать своё бремя кому-то ещё, бог войны? — Джориз приподнял бровь. — В таком случае не трать на меня время. Мне подобное не интересно.

— Человеку, убившему тысячи, не интересна война? Не смеши меня, Джориз Орозон! — проскрежетал бог. — Я умираю. Мне осталось всего ничего.

— Не нужно было подставляться под Амманиэль, твердолобый ты идиот, — не сдерживал будущий император свой темперамент. — А раз уж подставился, то пожинай плоды.

Челюсть Маахеса жёстко сжалась, но через миг он ухмыльнулся.

— Смелость. Отличное качество для будущего бога войны…

— Весь свой страх я оставил в темницах гисилентилов. Ты знал, что туда не может смотреть даже бог? Они позаботились об этом, создали особый материал. Поэтому если бы не Хорес…

— То мы бы проиграли. Так и есть, смертный. И кому, как не тебе, отдать мне всю свою силу? Прими моё имя, стань новым Маахесом, новым богом войны!

— Нет, — коротко, но властно и жёстко возразил Джориз. — У меня другие планы. Боги имеют слишком много ограничений. А если тебе хочется передать свои силы, — он пожал плечами, — обрати внимание на Мэйлиса Изгнанника. Более достойного человека не встречалось мне на своём пути.

Маахес перевёл взгляд на поле боя, где остатки легиона Буревестника пали под натиском более многочисленных союзников, внезапно ставших врагами.

— Твой вождь, Лайтикиль Атерний, он что, думает, будто гисилентилы являлись единственным врагом во всём мире?

— Вероятно, — Орозон развёл руками.

Маахес помолчал какое-то время, потом сказал со вздохом:

— Прошу тебя, Джориз, помоги нам. Из старших богов осталась лишь Троица, закостенелая в своих убеждениях. Они не принимали гисов за достойных врагов до последнего, да и сейчас не особо стремились сражаться. Гордецы, не желающие марать руки. И они воспользуются этим. Пока юная Оксинта и только взошедший Энтесу будут набираться сил, мир окажется у их ног. Но если ты…

— У меня с Хоресом есть план, — улыбнулся Орозон. — И для этого мне пока что лучше находиться на земле.

— Пока что? — прищурился Маахес.

— Пока что. Но у тебя нет столько времени, так что приглядись к Мэйлису. Уверен, он не будет против стать новым богом войны и принять твоё имя.

— Быть посему, Джориз Орозон. Я надеюсь, что ты знаешь, что делать, потому что когда гисы вновь покажутся на воле, единство должно быть и среди богов, и среди людей. В ином случае, даже чудо не поможет нам.

— Поверь, Маахес, я сделаю всё, чтобы этого избежать.

Малая Гаодия, взгляд со стороны

Дэсарандес и Сандакай стояли возле бухты и смотрели на корабль. Флагман, который доставил на своём борту почти две тысячи человек. Остальные восемь тысяч были раскиданы по другим кораблям. Но не на величественный крен судна был устремлён их взгляд — на человека, висящего на кресте.

На какой-то миг герцогу Юга показалось, что он снова молод, что бесконечно восхищается своим божественным императором и снова стоит с ним рядом. Непосредственный, юный… И мужчина вдруг понял, что ему более не нужна храбрость, чтобы говорить с ним.

— Принц Финнелон так и не признался. За всё время, покуда проходила… «подготовка», а потом и помещение на крест, вколачивание гвоздей в запястья и голени, он лишь молил одуматься. Молил прекратить безумствовать. Вновь использовать разум.

Осиянное ореолом далёких костров лицо кивнуло:

— Ты считаешь, что я использовал его, как разменную монету. Что войску нужен был козёл отпущения, который мог бы принять на себя весь гнев, всю злобу, всё поражение. Я же использовал на эту роль своего родного сына, дабы продемонстрировать солдатам, что предатель самый настоящий. Ведь не мог же отец использовать своего ребёнка в качестве ложной цели.

Сандакай нервно дёрнул плечами.

— Подобное кажется безрассудным только на первый взгляд. Но ведь ты и правда говорил, что не желаешь больше детей, что у тебя и без того безмерно раздутое потомство. Внуки, правнуки, многочисленные более дальние родственники, несущие твою кровь. Даже я, герцог, происхожу из твоих потомков.

— А что насчёт тебя самого, старый друг? Ведь будучи долгое время моей правой рукой, политиком и чиновником высшего ранга, управляющего жизнями миллионов людей, как на Малой Гаодии, так и в колониях, тебе доводилось видеть в людях орудия, инструменты достижения целей. Сколько невинных душ ты бросил на чашу весов супротив вот этого самого места?

Сандакай сглотнул ставшую вязкой слюну.

— Никого из тех, кого я любил, — ответил он.

На лице Дэсарандеса возникла утомлённая и грустная улыбка.

— Скажи мне, Кай… Что делали люди в бедняцких кварталах, когда им в руки попадали представители власти? Имевшие по-настоящему высокое положение, но всё потерявшие в результате интриг или неудачных политических решений?

— Что ты имеешь в виду? — напрягся Сандакай.

Теперь настала очередь императора пожимать плечами.

— Если бы бедняки, проживающие возле Канала Крыс или Розового Переулка узнали, что рядом с ними, в самой обычной маленькой комнате, проживала семья не каких-то там разорившихся купцов, не дальних родичей сельского барона, а твоего племянника, Джисфрида Айцшильда, который умудрился прогневать тебя, занимаясь контрабандой и ростовщичеством, что бы они сделали с его семьёй? И его внучкой Миленой, ныне ставшей твоей императрицей?

Сандакай изо всех сил постарался изгнать обиду из своего взора. Это именно то, что всегда делал Дэсарандес, — осознала какая-то часть его души — всякий раз разрывал неглубокие могилы, всякий раз ниспровергал любую добродетель, которую кто-либо пытался обратить против него.

— Я-я пр-присматривал з-за ними! — запинаясь, ответил советник. — Прикрывал от других, запретил хоть кому-то сообщать истинное положение дел! Милена ничего не знала. До сих пор ничего не знает.

Дэсарандес Мирадель, нет, Господин Вечности развернулся к нему лицом, встав прямо пред герцогом истинным воплощением бури, засухи и чумы.

— Я тиран, Кай. Самая кошмарная из душ этого мира и последних эпох. Я истреблял целые народы лишь для того, чтобы внушить ужас их соседям. Я принёс смерть тысячам тысяч, лишь бы достичь цели укрепления барьера, сковывающего нашего истинного врага. Всё — чтобы достичь цели. Никогда ещё не было на свете человека, столь устрашающего, столь ненавидимого и настолько обожаемого, как я… Даже другие боги прóкляли меня, объявив Империи войну.

Произнося эти слова, он, казалось, разрастался, увеличиваясь сообразно их мрачному смыслу.

— Я — именно то, чем должен быть, дабы этот мир мог спастись.

«Что же произошло? — мелькнула мысль в голове Сандакая. — Как случилось, что все мои доводы — справедливые доводы! — стали чванством и развеялись в дым?»

— Ибо я знаю это, Кай. Знаю, как знает отец. И согласно этому знанию я заставляю приносить жертвы, я наказываю тех детей, что сбились с пути, я запрещаю вредные игры и, да… я забираю потребное для спасения…

Будь то жизни или смерти.

Ощущение тщетности обрушилось на Сандакая — ещё более мучительное из-за своей неизбежности. Он был всего лишь винтиком в огромном и сложном механизме, которым управлял император.

«Зачем я всё это сказал? К чему был этот разговор? Какой во всём этом смысл?» — мелькнули у него потерянные и странные мысли.

Все последние дни он думал именно об этом моменте. Как выскажется, как поставит вопрос: единственный, из-за которого начал сомневаться в своём повелителе. А сейчас… сейчас…

— Да! — произнёс правитель Империи Пяти Солнц, будто бы прочитав его мысли.

«Это не должно было случиться вот так», — подумал герцог.

— Но тем не менее случилось, Кай. Никакой расплаты не будет.

Трепет. Дрожь нутра и существа, стыдящегося, что его узрели дрожащим.