Шпионаж и любовь - Малли Клэр - Страница 62

Однако Филдинг несколько лет не говорил по-французски, хотя это был его родной язык, и не был уверен в своей способности обмануть сотрудника местной коллаборационистской «милиции» и специалиста-следователя, которые выходили из подъехавшей машины. На самом деле гестаповец был не французом, а бельгийцем и очень дотошным. С ужасом осознавая неконтролируемую дрожь в правой ноге, Филдинг снова протянул свой бумажник, но не смог объяснить, почему его разрешение на работу проштамповано в Алжире, если он служит чиновником на электромонтажных работах в Ниме, и почему в нем нет печати за текущий месяц. Когда его провели к машине гестапо, солдат, сидевший рядом с водителем, развернулся и нацелил на него автомат. Филдинг почувствовал, как его страх «принимает форму отвратительного одиночества», и к своему стыду осознал, что почти жаждет, чтобы его спутников тоже арестовали вместе с ним, чтобы ему не пришлось столкнуться с тем, что его ждало, в полном одиночестве [19].

Фрэнсис, Соренсен и Ренуар выглядели совершенно не обеспокоенными, когда показывали свои документы и опустошали карманы, Фрэнсис – «с выражением удивления на лице», а Соренсен – «с выражением презрения» [20]. Но патрульный был прилежен и, несмотря на утверждение трех пассажиров о том, что они не знают друг друга, он заметил, что банкноты в их кошельках из одной серии. Пару минут спустя Фрэнсис и Соренсен присоединились к Филдингу, предоставив Ренуару, который не взял себе часть денег и чьи документы были в порядке, возможность продолжить путь в одиночку и сообщить об их аресте.

Троих задержанных доставили в тюрьму в Динь, «тоскливую местную казарму», по словам Фрэнсиса, который находил новые поводы усилить отвращение к нацистам [21]. Продержав их некоторое время во дворе лицом к стене с руками над головой, арестантов втолкнули в вонючую подвальную камеру с четырьмя грязными койками, одна из которых уже была занята, и маленьким зарешеченным окном высоко под потолком, с ведром экскрементов и застоявшейся мочи под ним. У их сокамерника был сильный немецкий акцент, и Фрэнсис, оскорбленный неуклюжей попыткой «расколоть их» с помощью «мушара», то есть «подсадной утки», просто предложил им попытаться заснуть, а не обсуждать свое положение. После двадцати четырех часов без еды и воды и – что для Фрэнсиса было едва ли не хуже – без сигарет, их разбудил лязг металлической двери и приказ быстро выйти из камеры.

Следующей остановкой была элегантная вилла Мари-Луиза на окраине города Динь – штаб-квартира гестапо, известная как место, где пытали участников

Сопротивления. Здесь их сфотографировали, а потом заперли на втором этаже вместе с другим «сокамерником». Несколько часов спустя дверь снова распахнулась с «преднамеренным усилием», перед ними появился тот, кто их арестовал. «Герр Макс… стоял на пороге с театрально угрожающим видом». По словам Филдинга, он был «образцовым молодым нацистом». «Голубые глаза, светлые волосы, свежая кожа, бриджи и ботфорты: ни одна деталь из облика штурмовика не упущена» [22]. По контрасту, их следователь – с седыми волосами, в темном костюме и с почти добродушным выражением лица… скорее напоминал провинциального банковского управляющего» [23]. Фрэнсис вскоре оценил его как «не слишком умного парня… а его вопросы – глупые, совсем не находчивые» [24]. Сначала он, затем Соренсен и, наконец, Филдинг были допрошены этим жестоким, но неумелым человеком, который надеялся развязать ему язык ударами по лицу и почкам.

Когда они, наконец, оказались в одиночестве в своей камере, Филдинга все еще трясло, и они выяснили, что все трое «признались» в контрабанде – история, подтвердить которую помог запас Филдинга из нескольких сотен сигарет. Гестапо не подозревало, что Фрэнсис был британцем, тем более пресловутым Роже, главным лидером Сопротивления в регионе, за которого была объявлена щедрая награда. «Они были плохо информированы, в этом не было сомнений», – вспоминал он позже. Однако он также понимал, что их еще могут поймать на лжи, сделав звонок любому из их несуществующих работодателей, и они решили попытаться сбежать тем же вечером [25]. План состоял в том, чтобы задушить их подсадного сокамерника, если он вернется, сломать ставни и выпрыгнуть из окна в надежде, что хотя бы один из них спасется от сторожевых собак и убежит. Но прежде чем они смогли реализовать замысел, их перевели в большую камеру в центральной тюрьме города; без слов было ясно, что это была камера смертников. «Просто они решили, что… лучше казнить нас и избавиться от проблемы», – понял Фрэнсис. Хотя точных доказательств не было, их должны были расстрелять как шпионов… «Все было определено» [26].

«Я постоянно думал о таблетке с ядом, зашитой в лацкан костюма, который должен был быть на мне, – признался позже Филдинг, – и удивлялся, на каком этапе разбирательства я заставил бы себя проглотить его» [27]. У Фрэнсиса цианистого калия не было. Он беспечно потерял таблетку, с которой его отправили во Францию, и не удосужился заказать другую. Он был принципиальным противником не только смертной казни, но и самоубийства.

Все трое знали, что союзники должны были уже высадиться на Ривьере, и что Динь находится так близко от побережья, что мог быть освобожден в течение нескольких дней. Они также оценили, что это означало: скорее всего, с их расстрелом тянуть не станут, возможно, отложат его только ради пыток, чтобы узнать, нет ли у них сведений о планах вторжения. Филдинга особенно возмущала перспектива смерти под ложным именем, он начинал завидовать американским заключенным в камере напротив – у них были на шеях идентификационные бирки. Но Фрэнсис решительно отказывался думать о таких вещах. «За несколько часов перед казнью, – вспоминал он довольно прозаично, – все, что я чувствовал, это сожаление» [28].

К тому времени как Кристина вернулась на базу, Фрэнсис, Филдинг и Соренсен были приговорены к смерти. Следующие несколько дней она провела в доме месье Турреля с Джоном Роупером, который только что прибыл из Брианка, отчаянно пытаясь убедить членов местного Сопротивления сформировать небольшую группу коммандос и совершить налет на гарнизон. Кристина предложила возглавить их, а Роупер испробовал золотые монеты и другие вещи, пригодные на взятки, но французский командир реагировал неохотно, полагая, что риск слишком велик.

В любом случае это, вероятно, означало бы смерть заключенных, не было ни времени, ни транспорта, и, кроме того, сеть сосредоточилась на подготовке к высадке союзников.

Кристина была в смятении, но все же не настолько, чтобы забыть о целях, ради которых она находилась во Франции. Едва вернувшись в Сейн, она послала сообщения десяти новым агентам, заброшенным во время отсутствия Фрэнсиса, чтобы организовать перевербовку оставшихся иностранных частей немецкой армии. На следующий день, в отдаленном шале, она объявила, что после ареста Роже берет координацию на себя, и подготовила грузовик, чтобы через сутки доставить последнюю джедбургскую команду на базу Жильбера Галлетти в Брамусе с их тяжелой экипировкой. Затем она подождала, пока оборудование было загружено, проинформировала проводника и водителя и, с учетом последних событий, оставила инструкции и ключевые контакты потенциальному руководителю новой миссии на случай, если она сама будет арестована. Кристина была немного резче обычного, новые агенты сообщали, что она явно работала с большим усилием и крайне мало спала, и все же, подчеркивали они, «невозможно переоценить действия Полин в этот момент» [29].

Жена Фрэнсиса Нэн, которая в одиночку заботилась в Британии о маленьких детях, по крайней мере, в отличие от Кристины, была избавлена от более осознанного беспокойства. «Самые последние новости о нем все еще хорошие», – сообщали ей из УСО за три дня до того, как его должны были расстрелять [30].

Именно тогда, узнав, что Фрэнсис и другие должны быть казнены в ночь на 17 августа, Кристина приняла решение не просто рисковать своей жизнью – с этим у нее никогда проблем не было, но и поставить себя под угрозу, как ключевого агента УСО; этот риск был плохо оправдан малой вероятностью успеха ее плана. Важность Фрэнсиса для сети «Жокей» изменила картину. «Роже держал всю организацию в руках, – согласился О’Риган. – Его присутствие было необходимо» [31]. Кристина могла быть уверена, что действует из чувства долга, а не только из-за импульса. Преодолев страх перед велосипедами, она отправилась в двадцатипятимильную поездку в Динь, чтобы проверить, где именно содержат ее товарищей. Сначала она раскачивалась и тяжело давила на педали, чтобы подняться на холмы, потом стремительно летела вниз со склонов, так что ветер свистел в ушах. Еще несколько дней после этого она не могла забыть об этом маршруте из-за боли в икроножных мышцах.