Мученик (ЛП) - Райан Энтони - Страница 66

– Старая сторожевая башня под перевалом Альпина, ваш светлости, – сказал он, качая головой на каждом слове. – Но у нах там соглядатаи на тропах. И душилы. – Тут его горло будто по своей воле сжалось, голос оборвался, и с потрескавшихся губ слетел сухой скрипучий кашель. На щеках над его усами виднелись отметины, как у человека, который неделями жил под открытым небом, на таком холодном воздухе, который оставляет перманентные шрамы на коже. Он постоянно дрожал, несмотря на то, что был одет в вонючую овчину. «Напуган до усрачки», решил я, читая глаза мужика и находя, что страха там больше, чем стыда.

– Выпей-ка, приятель, – сказал ему лорд Элберт, толкнув по столу кружку, до краёв полную эля. Мы сидели одни в этой каменной лачуге, которую местные называли постоялым двором. Она стояла посреди кучки лачуг поменьше у подножия гор, господствовавших на южной границе Алундии. Чтобы добраться сюда, потребовалось тяжёлое восьмидневное путешествие из виноградных земель на западе. Несколько недель мы провели среди замёрзших виноградников в бесплодных поисках лорда Рулгарта, когда из Хайсала прибыл гонец с письмом от принцессы Леаноры. Нам предписывалось отправиться на юг, где, как я знал, у Леаноры имелся один из её многочисленных шпионов – человек с полезной историей. По прибытии мы обнаружили одинокого дрожащего парня, единственного постояльца этого двора, поскольку деревня лишилась большего количества своих жителей, когда из-за хаоса войны запасы еды сильно сократились. Хозяина гостиницы выгнали на вечер в хлев, и любые уши, которым бы захотелось подслушать этот разговор, отгораживал плотный кордон королевских солдат.

– Душилы? – подсказал я, когда алундиец отхлебнул приличный глоток эля.

– Ну, знаете, потрошары и ножари, – ответил он, качая пивной пеной на чахлых усах. – Те, кто убивают, когда нужно.

– Значит, разбойники, – сказал я. – Как и ты. Вроде как странная компания для высокородного аристократа.

– Лорд Рулгарт не из тех, кто судит человека за прошлое. – В его взгляде снова расцвёл стыд, и он поднял кружку для очередного ещё более долгого глотка.

– Нет, не напивайся, – сказал я, протянул руку через стол и убрал кружку от его губ. Разбойник полыхнул страхом и отпрянул от меня, сгорбившись так, что мне стало ясно: ещё чуть-чуть, и он бросится к двери. Далеко бы он не убежал, даже если бы до неё добрался, но, если он собирался рассказать нам правду, то она шла бы легче от менее перепуганной души.

– Как тебя называют? – спросил я, убирая руку. Не было смысла спрашивать настоящее имя, которое он, наверное, не использовал годами.

– О́труб, – представился он, натужно блеснув в ухмылке жёлтыми зубами, и пропустил грязные пальцы через бакенбарды. – Из-за них, ясно? А не потому что я мясницким ножом орудую или вроде того, хотя многие в банде его светлости с такими ходят, точняк.

– А ты и правда кажешься мне миролюбивым человеком, – сказал Элберт, и мужик от облегчения расплылся в ухмылке. Меня он явно боялся больше, чем рыцаря. Во мне он видел одного из своих, поскольку мантию разбойника сложно сбросить, и её без труда замечают те, кто сам такую носит. А Элберта он считал всего лишь весёлым придурковатым аристократом, которого легко можно обмануть. Из этого я заключил, что Отрубу проницательности не хватает настолько же, насколько жадности у него в избытке.

За несколько недель до этого нас позвали в ещё менее примечательную деревню на западе с обещанием точных сведений касательно местоположения Рулгарта. Элберт терпеливо и добродушно выслушал очевидно выдуманную историю информатора, а потом задал один уместный вопрос: «Какого цвета глаза у лорда Рулгарта?». Вышло так, что информатор угадал верно: голубые. Но это явно была догадка, за которую он заплатил поркой и пожизненным приговором на Рудники.

А вот Отрубу гадать не пришлось.

– Кто-то называет их голубыми, – быстро ответил он на бесстрастно заданный вопрос Элберта. – Но я бы сказал, что они скорее сероватые, как море в пасмурный день, милорд. – Он рыгнул и разочарованно уставился на свою почти опустевшую кружку. – Я был моряком в своё время. И хотел бы снова стать.

– Говори правду, – сказал ему Элберт, забирая его кружку, и поднялся, чтобы подставить её к крану бочонка в углу, – и тебе хватит монет, чтобы купить свой корабль. Будут назвать тебя капитан Отруб. – Он вернулся к столу и поставил кружку, положив большую руку негодяю на плечо. – Здорово было бы, да?

– Здорово. – Отруб снова покачал головой и схватил кружку. Его руки всё ещё дрожали сильнее, чем следовало.

– Этот гад лжёт, – сказал я, встав на ноги и доставая кинжал из ножен на поясе. Отруб пытался встать, но внезапно тяжёлая рука Элберта удержала его на месте. – Рулгарт Колсар, Алундийский Волк, – насмешливо прорычал я, – стал бы дышать вонью отбросов вроде тебя? – Я бросился вперёд и схватил его за грязную и влажную овчину. – Ты считаешь меня каким-то знатножопым полудурком?

– Тихо, тихо, – умиротворяюще попрекнул меня Элберт, не давая Отрубу подняться, в то время как кончик моего кинжала приближался к его глазу. – Наверняка капитан Отруб может подтвердить правоту своих слов. – Он по-дружески пихнул разбойника по плечу. – Так ведь, капитан?

– В-вы же писарь, да? – промямлил Отруб, пытаясь отпрянуть от меня, но королевский защитник крепко держал его. – Тот самый, который удержал замок Уолверн?

– И что с того? – спросил я, держа кинжал на волосок от его дёргавшегося глаза.

– Его светлость сказал, что надо было убить вас у реки. Сказал, что если бы он знал, что случится, то Кроухол в тот день покраснел бы от вашей крови, и от крови вашей суки-мученицы.

Я сдержал желание проткнуть его за оскорбление. Слова легко слетали с его губ, и я сомневался, что ему хватило бы ума их выдумать.

– Так и сказал? Тебе? – фыркнул я. – Да он бы с тобой и словом не обмолвился.

– Не мне, а своему племяннику, лорду Мерику. Иногда они говорили по ночам, ясно? Я подобрался поближе и нашёл местечко, где мог подслушивать.

– И о чём же они говорили по ночам?

– В основном планировали засады, набеги и убийства. – Глаза Отруба метнулись от меня к Элберту и обратно. – И о вас двоих. Он очень хочет убить вас обоих, и бесится оттого, что не может, особенно когда в горах зима лютует. – Я немного отклонился, не услышав лжи в потоке его слов. – Планируют остаться там до весны, ясно? По правде говоря, больше им податься некуда. На юге есть сочувствующие лорды и леди, которые предлагают укрытие, но его светлость не хочет рисковать в путешествии, поскольку местность там слишком ровная, а припасов чересчур мало. Так что он пробудет там до весны, милорды. Даю вам слово и клянусь всеми мучениками, какими только захотите.

– Как будто тебе не похер на мучеников, – проворчал я, хоть и с некоторым удовлетворением. Я ещё не слышал от этого человека явной лжи, и всё же нотка страха в его голосе заставила меня помедлить. Она по-прежнему туманила его лихорадочный взгляд, и я подумал, что её породило нечто более глубокое, чем угроза моего клинка.

– Есть что-то ещё, – выпустив овчину, проговорил я, схватил его за горло, удерживая на месте, и поднёс кинжал ещё ближе. – Ты знаешь таких, как я, – продолжил я, – а я знаю таких, как ты. Никакой больше лжи. Никаких больше тайн. Вываливай всё, или я скормлю тебе нахуй твой глаз.

Он засопел, пуская изо рта едкие пары, его тощая грудь вздымалась, а глаза влажно моргали. Когда он заговорил, слова доносились шёпотом, а в тоне звучало удивление от признания в грехе, о котором он не хотел, чтобы стало известно.

– Мой брат…

Я сжал руку на его шее.

– Что с ним?

– Я его убил. – Он, поперхнувшись, замолчал, и я почувствовал, как сжалось его горло, когда он сглотнул. Дальше его слова полились хныкающим потоком: – Я убил своего брата. Мы стояли в дозоре, и я сказал ему: «Пойдём, заберём те соверены, пока не отморозили яйца». Но он отказался, сказал, мол, мы должны его светлости за то, что он нас не повесил в тот раз, когда мы украли тех коз, и всё болтал, что от меня никакого толку, что я сраный трус, и потому-то мама и не любила меня. И тогда я убил его… – Слёзы залили его глаза, он плотно их зажмурил, от рыданий содрогаясь в моей руке всем своим тощим телом. – Я убил своего брата, – выдохнул он, когда я разжал руку и отступил назад. – Ткнул его в шею, да… Я убил своего брата…