Мученик (ЛП) - Райан Энтони - Страница 116

– Мне кажется, что различие между трусом и героем ничего не значит, – ответил я. – Всё зависит от обстоятельств. Человек, который убежал от драки в таверне, может сражаться до смерти, чтобы защитить свою семью. Рыцарь, совершивший великие подвиги в бою, будет кланяться и ныть, чтобы вернуть расположение отвернувшегося сюзерена. Избыток смелости зачастую оказывается смертельным недугом.

Направленную на него колкость он принял, печально подняв бровь, а потом взял глиняную бутылку, стоявшую возле чернильницы.

– К сожалению, всего лишь вода, – сказал он, наливая в чашку. – Я предлагал главному тюремщику карту закопанных сокровищ в обмен на приличное вино, но безрезультатно.

– Думаю, он такого немало наслушался.

– Итак, – Локлайн отхлебнул воды, – как вам Куравель?

– Воняет от избытка людей, и дома стоят слишком близко друг к другу. Даже в ясный день небо почти не видно за дымом.

– Да. – Самозванец задумчиво вздохнул. – А у меня были такие грандиозные планы на этот город. Площади, статуи, мосты и всё такое. В моих руках он стал бы настоящей столицей великого королевства, а не просто кучкой покорёженных лачуг. Скажите, Писарь, вам доводилось видеть города восточных королевств? Высокие шпили Иштакара, элегантные изогнутые стены из чисто-белого мрамора, увенчанные блестящими бронзовыми минаретами. Улицы, так засаженные цветущей вишней, что воздух всегда сладок от её аромата. Вот столица, достойная так называться.

– А ещё это место самой жуткой резни в истории, – заметил я, вспомнив один урок Сильды.

– Вы о знаменитой чистке салутана Алкада? Да, скверное дело. К счастью, я умудрился убраться оттуда незадолго до всего этого.

– Вы там были?

– Да. В юности много путешествовал. С ранних лет меня учили военному делу, и потому нетрудно было найти работу наёмника. Со временем я попал в Иштакар, который на несколько лет стал моим домом. Для салутанов это давняя традиция – нанимать в личную гвардию чужеземных военных. Понимаете, так меньше вероятности, что они ударят ножом в спину из-за какой-то древней семейной вражды. Когда началась чистка, именно наёмные мечи поначалу резали больше всего глоток, и в этом я не хотел принимать участия. Всё записано здесь. – Он положил руку на стопку пергамента и выжидающе посмотрел на меня. – Если захотите взглянуть.

– Если вы уже всё записали, то зачем вам нужен я?

– Прочитайте и узнаете.

Вздохнув, я взял верхнюю страницу. Недолгое изучение едва читаемого письма многое поведало мне о писательских талантах Локлайна.

– Ужасно, да? – спросил он, прочитав моё выражение лица. – Вот почему, милорд Писарь, мне нужны вы.

Лучшие писари всегда ещё и учёные, поскольку, чтобы правильно записать текст, его нужно понимать. В тот миг я не мог отрицать глубину моего учёного любопытства. Что бы ни собирался рассказать этот человек, это имело бы неоспоримое историческое значение, независимо от того, насколько оно оказалось бы нечестным или корыстным. Несмотря на изначальную неохоту, в конечном счёте это оказалось непреодолимым для моего писарского сердца.

– Я не стану лгать ради вас, – предупредил я его. – И, думаю, вы лучше многих знаете, как остро я слышу ложь.

– Я не буду лгать вам, Писарь. – Он ещё сильнее сосредоточился, и от внезапно помрачневшего настроения его лицо мрачно нахмурилось. – Ложь не послужит моей цели. Ей послужит только моя история, рассказанная полностью, и пускай раскроются все мои преступления, откроются все мои шрамы, даже если мне от этого так больно. Я хочу, чтобы все узнали, как я жил, ибо так они поймут, ради чего я умер. – Внезапно показалось, что он старше, чем я думал – человек, стоящий перед концом жизни, богатой трудностями, но кроме того и неоспоримой значимости.

Я достал из рюкзака, который принёс с собой, писчие принадлежности и разложил их на столе.

– В таком случае, – сказал я, – есть только один вопрос, на который нужен ответ, прежде чем мы начнём.

– И какой же?

– Вы действительно королевский бастард?

Он снова рассмеялся, и на этот раз громче прежнего. Когда он умолк, я ожидал, что он примется как-то меня запутывать, острить или намекать на податливость истины. Вместо этого его ответ был очень кратким, и, должен с грустью сказать, я не услышал и капли лжи. Как не услышал её за всю последующую историю. В Магнисе Локлайне было много всего: и хорошего, и даже превосходного, и, несомненно, злодейского и достойного проклятия. Но, по крайней мере в конце, он не был лжецом.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

В день, когда казнили Самозванца, я напился, хотя слово «напился» кажется явно недостаточным для тех бездн опьянения, в которые я себя вверг. В бессонные часы после завершения последней беседы с Локлайном я жаждал забвения. Хотел, чтобы день его смерти стал днём, когда я не жил, или по крайней мере превратился в некий смутный кошмар, который лучше забыть. Но всё происходило на самом деле. Локлайн умер, и я наблюдал, как это случилось. И тогда пил ещё. Не помогало.

– Воняешь, как помойное ведро, – сморщила нос Эйн, когда я занял своё место в первом ряду войска Ковенанта. Целая треть солдат Помазанной Леди выстроилась на широкой мощёной площади, отделявшей собор от королевского дворца. На противоположной стороне площади стояло ровными рядами ещё больше королевских солдат.

Между ними занимал место спешно возведённый павильон, где сидела Леанора, по бокам от которой стояли самые высокие охранники. Даже в своём пьяном состоянии я невольно увидел большое значение в отсутствии и короля, и сэра Элберта.

– Их-то избавила от этого спектакля, а нас – нет, – проворчал я, страстно желая оказаться снова в винной лавке. – Везёт ублюдкам.

Рядом со мной Эйн зажала ладонью рот, чтобы приглушить смешок, и этот звук привлёк взгляд Эвадины, сидевшей на Улстане. Глядя сверху вниз, она лишь мельком укоризненно посмотрела на Эйн, а потом повернулась ко мне. На её неодобрительно нахмуренном лице я благодаря нашей связи с лёгкостью прочитал предложение, почти приказ: «Если собираешься меня позорить, то уходи».

«Не приведите мученики, если я вас, миледи, опозорю», внутренне ответил я. «Ведь это, несомненно, худшее преступление, которое только может совершиться здесь сегодня». Наверняка на моём лице отразился вызов, поскольку она раздражённо скривилась и снова отвернулась к эшафоту.

Руководил процедурой тонкорукий лорд-констебль, и я, к своему неудовольствию, понял, что уже видел его прежде. Его голос не изменился со дня казни Декина Скарла – слишком громкий для такого тощего человека, пронзительный и резко осуждающий.

– Кто выступит с оружием в руках на защиту этого предателя?

Этот ритуальный вопрос задавали в толпу во всех подобных случаях, вот только сегодня никакой толпы не было. Всю публику этого фатального представления составляли солдаты Короны и Ковенанта и королевские придворные. Горожан, начавших было собираться ни свет, ни заря, быстро вытеснили с площади, и выставили кордоны стражников, чтобы за кончиной Самозванца наблюдали только приглашённые. Сложно было винить Леанору за то, что она так придумала – ведь предоставить Локлайну публику для последних слов было бы равносильно приглашению к бунту. Резня в Долине получилась масштабной, но далеко не исчерпывающей. Множество упрямых бунтовщиков благодаря буре сбежало на север, и среди них леди Десмена Левилль. Мои шпионы принесли множество слухов о бунтовщиках, наполнивших город в надежде спасти своего любимого Истинного короля. Однако последующие исследования не выявили убедительных доказательств чего-либо, помимо резких подстрекательств, которые шептали разочарованные керлы, а такие настроения легко излечить, поколотив пару человек в переулках.

Быть может, именно из-за отсутствия публики Локлайн отказался от речи. Когда светящий Дюрейл подошёл выслушать его завещание, Самозванец покачал головой. С такого расстояния слышно было плохо, но я расслышал.