Курсант: Назад в СССР 14 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 20

Проехал квартал — и вдруг впереди, с воем сирены, мимо пронесся пожарный ЗИЛ. Где-то в ночи горел дом.

Я хмыкнул, не сбавляя скорости.

— Тихо у них, значит, в городе… — сказал вслух, перекрывая шум двигателя. — Тишь да благодать… а дома горят.

А в груди сжалось что-то нехорошее. Интуиция давала собственную пульсацию, как жилка в виске: что бы ни пылало — это не случайно. И я повернул обратно, за ЗИЛом. Нужно проверить, что там горит.

Впереди, у перекрёстка, пожарная машина резко свернула влево — знакомый маршрут. Я крутанул руль, прибавил газу. Сердце сжалось: с каждой секундой становилось яснее — горит именно её дом.

Огненное зарево било в небо, окрашивая ночной небосвод в медно-кровавый цвет. Искры сыпались столпом, танцуя в воздухе. Чёрный дым медленно стелился по крыше, заворачиваясь в спирали, словно змея.

Я затормозил у обочины, бросил мотоцикл, и через несколько шагов врезался в толпу. Крики, хлопанье вёдер, суета. Кто-то тащил воду от колонки, кто-то лопатой ковырял землю. Кто-то просто стоял — молча, наблюдая за суетой и пожаром. А дом уже вспыхнул весь, сразу, будто кто-то окатил его горючим. Почему же дом Марфы так споро воспламенился?

Машина только-только остановилась. Пожарные медленно — слишком медленно — начали стягивать рукава. Один, видно, старший, усатый, с чёрным налётом сажи на лице, мрачно сказал:

— Бесполезно. Тут нашей бочкой не обойдёшься. Главное — не дать соседним домам загореться. Остальное уже поздно.

Я подскочил:

— Вы что, спите⁈ Там человек был!

— Кто сказал? — нахмурился он.

— Я час назад разговаривал с хозяйкой. Старуха. Здесь жила.

Не дожидаясь ответа, я схватил ведро у колонки, плеснул на себя, сорвал с верёвки наволочку от подушки, обмотал ею голову и бросился к крыльцу. Позади закричал пожарный:

— Эй! Ты чего⁈ Там жара адская! Не лезь — сгоришь!

Я влетел во двор, уже был у двери. Спустил рукав рубахи на ладонь, дёрнул нагревшуюся от пламени ручку — закрыто. Заклинило? Дёрнул еще — глухо. Нет, не просто заклинило — под дверью что-то подставлено. Или брусок, или клин, не вижу. Кто-то специально её подпер.

Дёрнул ещё. Ручка осталась в руке — облезлая, раскалённая. И тут — глухой хлопок. Лопнуло оконное стекло. Жар ударил в лицо. Я отпрянул.

«Её убили…» — пронеслось в голове. «Специально. Сразу после нашего разговора».

На крыльце — след. Чёткий отпечаток грубого сапога. Насечки, пятка. Свежий. Я опустился ниже, вгляделся… И тут ударила струя воды — прямиком в меня. Окатило холодом. Струя ударила и по следу, не прошло и секунды — смыла его.

— Эй! — крикнул усатый. — Не сгори!

Пожарные специально окатили меня водой, но не знали, что уничтожили улику. Поздно. Всё, что только могло — исчезло, а остальное сгорит дотла.

Я вытер лицо, отошел от раскаленного дома. Во рту горький пепел, а на душе — мерзкое ощущение, что я не успел. Там, где в нормальных условиях приехали бы эксперты, собрали бы улики, провели исследование, здесь — только пепел и дым. Никаких зацепок, никаких выводов. Только догадки.

Я развернулся, подошёл к старшему расчета, вытирая с лица пепел и остатки воды:

— Это поджог. Я проверил — дверь была заклинена.

Пожарный — коренастый, весь в саже, с опухшим от жара лицом — шумно сглотнул, потер ладонью усы и глянул на меня с усталой обречённостью:

— Ну, и как ты это докажешь? Там уже всё сгорело. Только твои слова останутся. А мало ли кто, что скажет…

Я молча достал удостоверение, показал:

— МВД СССР. Надеюсь, теперь достаточно моих слов?

Он расправил плечи, кивнул:

— Ладно. Тогда следака вызовем.

Я снова посмотрел на дом. Балки внутри уже осели, потолок осыпался, пламя лизало стены с двух сторон. Ещё недавно здесь жила женщина, которая хранила тайны. Теперь — только обугленные брёвна, пепел и молчание. Дом явно облили горючим, не мог он от простой свечи или искры так быстро вспыхнуть… или мог? Теперь уже не определишь.

Я обвел взглядом немногочисленную толпу, которая успела собраться у дома Марфы. Женщины в халатах, мужик с котомкой, какой-то подросток. Все испуганно мотают головами, жмутся к забору. Тут взгляд зацепился за фигуру на краю толпы. В тени стоял мужик лет за сорок — крепкий, жилистый, с широкими плечами. Волосы тёмные, коротко остриженные, лицо жёсткое, нос перебит, губы узкие. Из-под закатанных рукавов армейской рубахи торчали синие наколки.

Папироса медленно тлела в уголке рта, а сам он наблюдал за пожаром с интересом — не страхом, не тревогой — с этаким спокойным вниманием.

Я подошёл ближе:

— Гражданин. Предъявите ваши документы.

Он слегка усмехнулся, не сдвигаясь с места.

— А вы кто будете?

— Милиция, — я достал ксиву и показал греб, не раскрывая корочек.

Он мельком взглянул и пожал плечами:

— Документов нема, гражданин начальник. Ночью, сами понимаете, не таскаю. А в чём дело?

— Что вы здесь делаете?

— Да я тут рядом живу, чё. Ниче не делаю. Просто вышел.…

— Имя, фамилия, — наседал я.

— Иван Иванович Беспалый. Хата моя тут поблизости, на Тракторной шесть. Вон там, за старым гастрономом.

— Знаете его? — спросил я тетку, что слушала наш разговор.

Она была в ночнушке до пят и фуфайке поверх нее, явно из близлежащего дома.

— Ванька, это, Бес, — кивнула тётя. — Не врёт, с нашего околотка.

Я занёс в память: Беспалый Иван Иванович. Примерно 45 лет. Проживает: ул. Тракторная, 6. Ранее судим.

— Так что тут делаешь, Беспалый? — снова я повернулся к бывшему сидельцу.

Он выпустил дым, прищурился.

— Шум увидел, зарево — вот и вышел. Марфу жалко… Бабка-то была, как есть, правильная. К чаю звала, травы сушёные давала от хворей. Между нами говоря, я в ее шарлатанство не верил. Говорил ей — фуфло всё это, но она по-своему жила, душевная была, по-людски. А теперь вот…

— Никого не видел? — спросил я, вглядываясь ему в глаза. — Ни до пожара, ни после? Никого подозрительного?

Он повёл плечами.

— Да нет, никого. Дым валил в харю, глаза резал, темень… Сам только недавно выбежал. Кто там шастал или нет — не скажу. Не видел, начальник.

— Ладно, — кивнул я, разглядывая его обувь. Он был в рваных калошах, а не в сапогах или грубых ботинках, след от которых я видел на крыльце. — Вспомнишь что — приходи в отдел. Спросишь майора Петрова.

— Ну, если вспомню, — буркнул он, будто нехотя, но без вызова.

Я вернулся к «Уралу». Завёл. Двигатель рыкнул, выпустил сизый дым из трубы. Мотоцикл дрогнул, будто чуял — путь предстоит нехороший.

Я сел, выжал сцепление, переключил скорость ногой и, не оглядываясь, поехал в сторону Чёрного озера.

Несмотря на ночь, дорогу я нашел безошибочно. Запомнил еще тогда, по поездке на турбазу. Выехал на берег и направился вдоль него, вглядываясь в каждый куст на небольшой скорости. Вот и озеро. Я остановил мотоцикл и заглушил мотор.

Мертвое озеро открылось сразу — тёмное, неподвижное, будто не вода, а гладь, будто затянутое свинцом. Оно не было чёрным в буквальном смысле, но и ночной свет не отражало, а глотало. Казалось, оно не плоское, а уходит куда-то вглубь, как шахта без дна, как самая настоящая бездна. Выглядит зловеще. Может, поэтому его называют Черным? Может, оно вовсе и не чернеет, а просто этакий оптический эффект? Отсюда и суеверия.

Пробираясь через кусты, я подошёл ближе, медленно опустил пальцы в воду. Холодная — не ледяная, но с каким-то непривычным, вязким ощущением. Казалось, она не обтекала пальцы, а обволакивала, цеплялась, будто пытаясь увлечь за собой в бездну. Не вода — вещество. Хм… или мне просто кажется? Наслушался баек, теперь вот надумываю.

Жар после пожара уже отпустил. Но губы пересохли, а пить здесь я не стал. Эту воду не пьют, потерплю.

Я вернулся к мотоциклу, достал планшет, разложил на баке старую карту. Место, отмеченное Красновой, — бухта, к югу от основной линии берега. Там, где, по её словам, остановился Мельников.