Изъятие - Кайзер-Мюльэкер Райнхард - Страница 22

Чего ему опять было нужно?

В который раз я это спрашивал? В третий? В пятый? Новым было только то, что на этот раз он не укатил с грохотом через несколько минут. Флор пригласил его пройти в дом, и лишь около часа спустя они вышли вместе. Я слышал — он чуть не в каждой фразе обращался к Флору по имени, но звучало это не как знак уважения, а скорее как бесцеремонность, пускай не слишком явная. Они сделали несколько шагов по направлению к стройке, Флор на что-то показывал рукой и все говорил, говорил. Я держался поодаль. Не хотелось, чтобы Бехам увидел меня близко и, чего доброго, признал.

— Не знаю, — сказал Флор. — Раньше я думал, что знаю. Думал, он просто исполняет свою работу. Только с тех пор, как этот цыганский выродок к нам зачастил, я уже думаю, нет ли тут чего другого. Что он все это не просто по обязанности.

Ласточки стремительными зигзагами носились между построек, исчезали в каких-то щелях и дырах, почти неразличимых, и снова выныривали на свет, с такой быстротой, что даже при попытке уследить за ними голова шла кругом.

Флор смотрел вдаль, в сторону леса, видневшегося за полями и в тот день казавшегося не таким густым, почти прозрачным.

— Похоже, — произнес он очень спокойно, почти безучастным тоном, — он хочет меня разорить.

— Но зачем?

— У него дела тоже не блеск.

Я не сразу сообразил, однако Флор (редкий случай!) подсказал мне:

— Он и сам фермер.

Я пока еще толком не въехал, однако заметил:

— Кажется, ему это доставляет удовольствие.

— Не знаю, так ли уж он доволен.

Флор вскинул руку и хлопнул себя по лицу. Он пристально разглядывал мертвого овода, лежавшего у него на ладони, в кровавом пятне, — потом бросил его на землю и отер руку о штаны.

Я чувствовал, как по моему лицу, по бровям струится пот.

— Мне так кажется, — сказал я. — Думаю, ему это даже приятно.

Я подошел к крану, торчавшему из стены у дверей свинарника; на него был надет толстый шланг, которым я по вечерам смывал грязь с сапог. Я снял шланг и умылся. «ТРОПИФИКАЦИЯ — такой жары еще никогда не бывало!» — сей заголовок в «Рундшау» недавно привлек мое внимание; я размышлял об этом, ополаскивая лицо холодной водой, тем временем как у меня за спиной заводился трактор. Я спрашивал себя, что там такое замыслил Флор, ведь мы только что собирались заняться совсем другой работой.

На следующее утро он вернулся к прерванному разговору. Мы с ним стояли в мастерской, по радио передавали какой-то хит.

— Нет, — сказал он, — теперь я понял, он хочет отнять у меня всё. Я же рассказывал тебе про гадалку, разве нет? Кабы не она, мне бы и в голову не пришло.

— Да, ты рассказывал, — ответил я.

— Я не с ходу сообразил, что в предсказании речь шла о нем. Тут любому станет не по себе.

— Что правда, то правда! — я невольно рассмеялся, и Флор тоже.

— «А ну-ка прекращай стройку! Живо прекращай! Нет у тебя никакого права! Нет разрешения!» — закричал он, передразнивая Бехама, и мы опять расхохотались. Потом какое-то время стояли молча, глядя в пол.

— Видать, он думает, что у него больше шансов удержаться на плаву, если такой, как я, бросит хозяйство, потому что нельзя будет дальше расширяться. Вот он и ставит палки в колеса, чтобы мое хозяйство не расширялось. Иначе кто бы еще мог устроить такую волынку? Когда ни малейшей причины нет. Давным-давно должны были выдать разрешение. Ведь всем разрешают.

Мы опять помолчали.

— Но почему все шишки на меня? — спросил Флор наконец.

— Вы с ним когда-нибудь конфликтовали?

Я отдавал себе отчет, что вопрос должен был показаться наивным.

— Нет. Наверно, я не единственный, кого он так допекает.

— А если не единственный, так вот и подумай, как объединиться с другими.

— Говорю тебе, я только думаю, что я не единственный, что есть и другие. Но наверняка ничего не знаю.

В длинном коридоре показалась Гемма. Мы наконец оторвали глаза от пола. Гемма пошарила рукой в кармане штанов Флора, словно это был один из стоявших здесь мешков, и извлекла ключ. Я, как сам за собой заметил, сначала уставился на ее руку, потом, когда Гемма ушла, на то место, где сию минуту была ее рука.

— На нем висит уйма долгов, — сказал Флор. — Он спит и видит, как бы вылезти из дерьма, насолив другим.

— Наверняка он действует противозаконно, — сказал я.

— А кого это волнует? Во всяком случае, не его. Вчера я принялся его уговаривать, точно больную лошадь. «Я же знаю, что ты затеваешь! — говорю ему. — Я же знаю, отчего ты хочешь меня разорить!» Но он только головой мотал, да еще ухмылялся как дурак. Будто я не знаю! Будто есть какая другая причина, только мне ее не угадать!

Мне казалось вполне вероятным, что Флор прав и что Бехам намеренно втыкает палки в колеса. Бехам был настроен недоброжелательно, это и мне было ясно как день; он все больше давил на него. Конечно, в итоге от этого страдала и Гемма, но какое-то чутье подсказывало мне, что по-настоящему Бехам старался навредить именно Флору.

— Какая тут может быть другая причина? — спросил я, и в ту же секунду вспомнил, как сперва сам хотел ему навредить. А еще в памяти всплыл тот день, когда я познакомился с Инес; за ней ведь кто-то следовал на небольшом расстоянии, но потом остановился, и я еще подумал, что это ее спутник. И этот кто-то был как раз Бехам.

— Никакой, — сказал Флор. — Нет никакой другой причины. Нас ничто не связывает, мне никогда не приходилось иметь с ним дело, до тех пор пока кому-то не взбрело в голову установить здесь ветряки, только потому, что в других местах они, видите ли, тоже стоят.

На это я ничего не отвечал.

— Разве можно так себя вести? — спросил он и посмотрел на меня.

— Нет, — сказал я. — Это непорядочно.

— Правильно, — повторил он, — это просто непорядочно.

Вдруг перед нами опять появилась Гемма.

— Все болтаешь? — спросила она, и слова ее прозвучали резко, агрессивно.

— Что значит болтаю? Я разговариваю!

Несколько секунд я наблюдал, как они прямо-таки с ненавистью взирали друг на друга. Я знал, что Гемма во всем винила Флора — только не потому, что он пытался выбить из общины как можно больше денег, а потому, что из этого ничего не вышло; даже проиграть с достоинством у него не получилось, и проблемы не иссякали, а только увеличивались.

— Нет, — сказал Флор, когда Гемма опять ушла. В руке он вертел ключ, но его взгляд, как мне казалось, был устремлен внутрь себя. — Это непорядочно. С этим надо как-то бороться.

Я был рад, просто счастлив, когда в воскресенье, вопреки моим ожиданиям, она, как всегда, аккуратно накрашенная, в тщательно подобранном костюме, открыла мне дверь. Получасом позже я выбежал из этого дома, — пускай я заставлял себя идти медленнее, но ощущение было такое, будто я несусь вприпрыжку. Она не объяснила, что заставило ее в кульминационный момент (мой, по крайней мере) вдруг встать, тем временем как я, обалдевший, так и остался лежать. Ей очень жаль, она очень сожалеет, да только все кончилось, сказала она и начала одеваться. Я тоже поднялся. Я спросил, что бы это значило, но она не ответила. «А для тебя это потерей не будет?» — спросил я, не замечая, что перехожу на повышенный тон. А мне-то казалось (продолжал я), что наши встречи ей тоже кое-что давали. Она опять не ответила. Внезапно мне стало стыдно, что я так вскипел, утратил самообладание. Что это со мной стряслось? Раньше такого не случалось. Я пытался подавить то, что во мне происходило, твердил себе, что это, наверно, какая-то такая фаза, и она скоро пройдет. Но пока я все это себе внушал, мне уже стало ясно, что все мои усилия бесполезны. А когда вдобавок я заметил, каким взглядом она смерила меня сверху донизу — меня, стоявшего перед нею голым, — так я бы лучше сквозь землю провалился. Однако я подавил желание побыстрее схватить что-нибудь из раскиданных по полу вещей и прикрыться.

Дома я повалился в постель. Я чувствовал себя несчастным и больным, больным и несчастным. И тут же провалился в беспокойный сон. Мне снился источник, маленький ручеек, но его журчание было необычайно громким. Кто-то невидимый нашептывал мне: это единственная река в целом свете, надо только внимательнее к ней присмотреться.