Изъятие - Кайзер-Мюльэкер Райнхард - Страница 2

— Можешь на секунду одолжить мне мобильник?

Я и не заметил, как она снова вышла из машины.

— Конечно, — сказал я, вытащил телефон, разблокировал и протянул ей. — Тебе что-то нужно?

Сдвинув брови, она набрала номер и поднесла телефон к уху.

— Нужен механик, — ответила она, взглянув на меня.

— А что такое? Не заводится?

Она опустила телефон и вернула его мне.

— Не заводится, — сказала она.

— Давай я попробую.

— Раньше такого не случалось.

— Я попытаюсь.

— Можно мне опять телефон?

Пока она снова набирала номер, я сел в ее машину и попробовал запустить двигатель, но безрезультатно. Я вылез.

— Досадно, что у меня нет стартовых проводов, — сказал я. — Обычно я вожу их с собой.

— Мне надо домой, — сказала она.

В тот момент на стоянке никого не было. Из супермаркета вышла довольно молодая женщина, за ней — другая, с малышом в слинге; обе толкали перед собой битком набитые тележки, как вдруг откуда ни возьмись перед ними выросли двое чернокожих, которые со смехом и шуточками схватили тележки, намереваясь их довезти, помочь женщинам их разгрузить и в итоге забрать себе монетки, вставленные в замок, — но женщины, оторопев на секунду, вырвали тележки у них из рук и почти бегом устремились к своим машинам; парни что-то крикнули им вслед, рассмеялись и вернулись к своим рюкзакам, брошенным в тени у входа (интересно, они там и раньше лежали?).

— Но у кого-нибудь наверняка найдутся провода, — сказал я, подумав о том типе из администрации. — Пойду спрошу.

Через несколько минут я снова стоял рядом с ней, пожимая плечами:

— Похоже, ни у кого нет. Но я могу подвезти тебя домой, если хочешь.

Я вновь посмотрел на входные двери супермаркета, соображая, куда подевался тот, из администрации; я его нигде не мог найти.

Она жила в районе новой застройки, примыкавшем к кладбищу. Тут я еще никогда не бывал, потому что во времена моего детства этого района не существовало. Когда-то я знал всю здешнюю округу назубок, так досконально, как ни одно другое место впоследствии. В ту пору здесь простирались луга, никем не кошенные. Новый район я видел лишь из окна машины. Домики не различались ничем, кроме окраски стен — ярко-желтой или ослепительно голубой. Я медленно ехал по улице, а в многочисленных застекленных поверхностях сияли отсветы вечернего солнца.

— Вот, по левой стороне, — указала она в самом конце улицы. Я затормозил. Дом выглядел точь-в-точь как остальные. Единственное: он был белым. Его окружал крохотный садик, и это смотрелось так, словно кто-то уселся на слишком маленькое полотенце. Провисший шезлонге опущенной спинкой, модель семидесятых-восьмидесятых годов, стоял у садовой ограды, а кругом были разбросаны игрушки.

— Что ты делаешь завтра вечером?

Она потянулась за сумочкой.

— Сходим вместе поужинать?

— Нет, — отвечала она.

— А послезавтра?

Она издала короткий смешок:

— Спасибо за помощь.

Она вылезла из машины и, не оборачиваясь, направилась к дому. Открыла незапертую дверь.

Я включил передачу и тронулся с места. Но как только я прибавил скорость, захлопало в глушителе — перебои зажигания, время от времени такое случалось.

Дома меня поджидал кот. Он сидел прямо, навострив уши, и сразу поднялся, как только меня увидал. Негромко мяукнув, он зашел в дом вместе со мной. Я открыл банку с кормом и вывалил содержимое в миску, стоявшую у вешалки; пока он расправлялся с едой, я пару раз погладил его по голове.

Потом я достал из холодильника бутылку пива, открыл дверь в сад, уселся на ступеньку и стал вслушиваться в почти беззвучный шелест листвы. От соседских домов не доносилось ни звука. Немного спустя пришел кот, уселся передо мной и начал неторопливо, тщательно умываться. Я наблюдал за ним и тут вспомнил, что учительницу, кажется, зовут Инес. Когда пива оставалось на донышке, мне вдруг пришла в голову тема для еженедельной колонки; я допил бутылку, отставил ее в сторону, достал ноутбук, надел наушники, открыл программу и начал диктовать: «Что бы мы делали, что делало бы страждущее человечество под гнетом такой жары, какая одолевает нас в последние недели, не будь у нас этого благословенного изобретения, холодильника…» Через десять минут текст был готов, я его перечитал, одно предложение добавил, в другом месте сократил — и отослал файл в редакцию, нашей ассистентке. Затем убрал компьютер и снова сел на ступеньку. Осоловелыми глазами я следил за плясавшими в воздухе листьями, казавшимися мне чьими-то крохотными ножками. Кот улегся и тихо мурлыкал. Когда я наконец поднялся на ноги, он тоже встал и потянулся. По скрипучей лестнице я взошел на верхний этаж, где были спальня и ванная. Я вряд ли вернулся бы в эти места пять лет назад, не оставь мне тетка по завещанию этот дом, в котором мне был знаком каждый закуток, потому что здесь я и вырос, — я был сирота, единственный, кто выжил при крушении катера.

Наутро меня разбудил звонок Паркера. Я взглянул на часы, было начало восьмого. Светило солнце, свет пробивался сквозь плотную, тяжелую ткань занавесок, придавая им такой оттенок, такую мягкость, какими в другое время они не обладали. Мне это напомнило пробуждение в детстве, в особенный, праздничный день.

— Сегодня воскресенье, Паркер, — я приподнялся и откашлялся.

— Знаю, — отвечал он.

— Ну и что тебе надо?

Произошел несчастный случай. Старик, хорошо за восемьдесят, ночью свалился откуда-то с верхотуры и умер. Это случилось в нашей округе, и Паркер хотел, чтобы я туда съездил.

— Что, так срочно? И зачем туда ехать? Я просто еще раз переговорю с полицией, — предложил я. — Ты с кем разговаривал?

— Мне обязательно нужно фото, — сказал Паркер. Ему было явно трудно выговорить эту фразу; по крайней мере мне так показалось.

— Наступают худые времена?

— Какие есть. Из всего надо по возможности извлекать выгоду.

— И что же мне фотографировать? Труп?

Я рассмеялся, до того абсурдно все это выглядело; ведь мы как-никак считались приличной газетой.

— Нет, — отвечал Паркер с таким выражением, будто воспринял вопрос всерьез. — Лестницу. Усвоил?

— Ну и ну, — сказал я.

— Статью жду к трем часам дня.

Я досадовал не оттого, что он разбудил меня в такую рань, и даже не оттого, что из его слов проистекал вывод: отныне нам придется подстраиваться к крикливо-сенсационному стилю. Больше всего меня злило, что сегодня не удастся съездить на аэродром.

Я встал с постели, отдернул занавески, натянул холщовые брюки, изрядно прохудившиеся на заду и выше колен. Спустившись вниз, на кухню, я сварил кофе; затем открыл дверь, выпустил кота на улицу и снял задвижку с кошачьего лаза, чтобы он мог вернуться, когда приспичит. Пока я пил кофе, он снова был тут как тут, я отставил свою чашку в сторону и наполнил его миску.

Имя, которое назвал Паркер, было мне смутно знакомо, но я отсутствовал в здешних краях больше двадцати лет, и мне понадобилось время, чтобы вспомнить: у нас в классе был мальчик с такой фамилией. Только мы называли его иначе (возможно, поэтому моя память сработала не сразу), у него было прозвище: Флор, — но отчего, этого я и в школьные годы не сумел бы объяснить. Я пытался припомнить что-то более конкретное, но ничего не получалось. В памяти засело только то, что он был мне несимпатичен, да и прочим тоже мало нравился, хотя теперь я начисто забыл, из-за чего. С ним мало кто общался, и на переменах он все время был сам по себе. Короче говоря, у меня не было ощущения, будто меня ожидает что-то интересное, когда через несколько часов после звонка Паркера он предстал передо мной в огромной, перепачканной пылезащитной маске, доходившей до самых глаз.

Когда я добрался до места, был почти полдень, и я подумал: возможно, они обедают, и постучал в дверь дома. Однако никто не отворил, и я решил обойти здание кругом. Типичный для этих мест, хорошо сохранившийся крестьянский двор с издалека приметными сотовыми антеннами на крыше, а рядом еще несколько построек. Двери в хлев были распахнуты, я подошел ближе и увидал двоих людей за работой — оба были в синих комбинезонах, в бейсболках, с одинаковыми респираторами, так что в первый момент я не сообразил, что передо мной мужчина и женщина. Впрочем, распознать это было и впрямь трудно по причине густой, тяжелой, почти невыносимой вони, шедшей из хлева, — у меня аж в глазах защипало. Как только Флор меня заметил, он быстро подошел ко мне, захлопнув за собой дверь, как будто не желал, чтобы я заглядывал внутрь; дверь закрылась плотно, как впаянная. Остановившись передо мной, он что-то сказал, но я не расслышал. Только тогда он стащил маску. Резинка глубоко врезалась в кожу; это было похоже на татуировку или, скорее, на какое-то клеймо. Белые отпечатки постепенно становились такими же красными, как все остальное лицо, — да, раскаленно-багрового цвета с синюшным оттенком, — и все же следы от резинок были еще заметны, теперь они напоминали мне высохшее русло реки, которое я когда-то видел в Испании.