Лекарка поневоле и 25 плохих примет (СИ) - Муратова Ульяна - Страница 18

— Пошёл, ик, вон отсюда. Если ещё раз покажешься — я тебя подстрелю и лечить не буду, а Мигне скажу, что ты ко мне приставал. Мне терять нечего!

— Ах ты сука! — выдохнул Грег, вытаращился на меня бешеным богомолом, но против винтовки не попёр.

Ушёл.

А я осталась одна, злая и невыспавшаяся. Нет, с деревенскими определённо нужно что-то решать!

Понятно, что любое общество стремится к сохранению покоя и гармонии — гомеостаза. Как только возникает конфликт, самой естественной реакцией со стороны окружающих становится его подавление, причём не через установление справедливости (ведь это длит конфликт и вообще сложно), а через подавление более слабого — того, кто, по мнению общества, легче прогнётся.

Именно поэтому, если отчим обижает ребёнка, мать принимает сторону отчима и требует, чтобы ребёнок подчинился. Именно поэтому родственники обижаются и давят на жену, которая хочет развестись с изменником-мужем. Именно поэтому учительница в школе ругает не хулиганов, а стыдит и уговаривает потерпеть их жертву. Именно поэтому несправедливое поведение руководителя в отношении подчинённого пытаются замолчать все — от высшего начальства до таких же подчинённых. Именно поэтому заметаются под ковёр преступления представителей власти, а на свидетелей давят. Именно поэтому жертв геноцида и террора затыкают на международном уровне.

Любая. Живая. Система. Пытается. Сохранить. Состояние. Покоя. Любой. Ценой.

Вот и сейчас, когда Лана внезапно перестала быть удобной и бессловесной, на неё ополчились селяне. Они, не сговариваясь, будут давить на неё до тех пор, пока она не сломается и в деревню не вернутся мир и покой. Заветный гомеостаз.

Вопреки многочисленным советам игнорировать обидчиков, единственный метод борьбы в такой ситуации — это стать неудобным. Неудобным настолько, что маятник качнётся в другую сторону. Как только жертва несправедливости покажет, что сдаваться не собирается, внезапно найдётся управа на того, кто действительно виноват.

Можно рассказать бабушке, чтобы она вправила мозги матери. Рассказать всем родственникам мужа, что он выиграл в лотерею десять миллионов и отказывается делиться, пусть стыдят его и заодно просят профинансировать покупку квартиры для его троюродной сестры. Сообщить о хулиганах родителям и школьной администрации, а если это не поможет — в прокуратуру. Подать на начальника и предприятие в суд. Привлечь журналистов и осветить злоупотребления представителей власти в прессе. Говорить во всю силу голоса и защищать себя и свои границы.

И не сдаваться, потому что для сильных и упорных справедливость всё же торжествует, пусть и не сразу.

Я глубоко вздохнула и поднялась на ноги. Что ж, пора стать по-настоящему неудобной.

— Собирайся, Шельма. Мы идём выбивать долги!

Много времени сборы не заняли. Я зарядила винтовку и повесила на плечо. В руки взяла корзинку — на всякий случай.

Всю дорогу до Армаэса я шла, икая и накручивая себя. За спиной на ремне — винтовка, в душе — решимость, рядом — воинственная Шельма. Она за прошедшие две недели вымахала почти до колена, а зубки у неё начали меняться, так что какую-никакую угрозу она всё же представляла, пусть скорее для провизии, чем для людей, но всё же.

Вереница деревенских домов показалась передо мной в самое удобное время — светлым вечером, когда все были уже по домам или возвращались с полей.

Я подошла к воротам первых попавшихся должников и громко постучала. Калитку распахнул глава семейства и вытаращился на меня так, будто увидел привидение.

— Вы мне должны шестьдесят арчантов, ик, — твёрдо заявила я. — Рассчитывайтесь с долгами или на медицинскую помощь можете не рассчитывать больше никогда!

— Э-э-э, — многозначительно выдал он.

— Когда следующий раз у ребёнка будут колики или понос — будете сами лечить или к бабке Грисе повезёте, да только она стала меньше людей принимать. Ваш выбор — рассчитаться с долгом или рисковать здоровьем близких! Ик!

Когда я грозно икнула в конце предложения, глава семейства аж подпрыгнул на месте, после чего нервно сглотнул, на пару минут исчез из поля зрения, а потом появился снова и виновато протянул мне деньги:

— Вот. Только старосте не говорите.

— Не буду, — заверила я.

Ситуация повторилась у ворот следующего двора. И следующего тоже. И следующего после него.

К моменту, когда я подошла к дому Сотты, кошель уже был приятно набит деньгами, а волнение перед встречей с мытарем отступило. В любом случае покупка винтовки уже отбилась. Можно сказать, армаэсцы закраудфандили мою коллекторскую кампанию.

Сотта встретила меня неласково. Видимо, слухи по деревне расползались быстрее, чем я успевала собирать дань. Шустрые подростки выскальзывали из калиток на задних дворах и неслись к соседям предупредить о приходе баскака.

— Ничего мы тебе не дадим! — взвизгнула Сотта. — Ничего мы тебе не должны!

— Я так понимаю, что Сокалиху уже раскрючило обратно, ик, — ухмыльнулась я. — Что ж, хорошо. Тогда запомните: будете хоть всей семьёй подыхать, даже пальцем не пошевелю.

— Тварь жополунная! Хлобусты свои забери и пошла отсель! — она швырнула в меня выдранными из земли растениями.

Видимо, из числа тех, что они вырыли из моего огорода, а я не заметила в момент ночного рейда. Вся деревня высыпала из домов — и над воротами, и в калитках, и даже на крышах торчали десятки любопытных голов, жадно наблюдая за моей реакцией.

Я медленно утёрла землю с лица и торжественно, во всю глубину лёгких произнесла:

— Homo homini lupus est!

— Чего? Ты нас прокляла, что ли? Ведьма! — заголосила Сотта.

— Не прокляла. Просто теперь ворованное будет приносить вам одни лишь болезни и несчастья, — ласково проговорила я, ни разу даже не икнув.

— Погоди… возьми свои деньги! — вдруг засуетилась она.

— Так вы же мне ничего не должны, — хмыкнула ей в лицо. — Раз не должны, то и бояться нечего. Раз не воровали у других, то никакого худа вам и не будет.

Я повернулась и зашагала к соседнему двору, из которого мне деньги вынесли молча — без единого возражения.

До самых сумерек вся деревня наблюдала за тем, как я ходила от двери к двери и забирала то, что по праву принадлежало Лане. Напряжение царило такое, что звенело в ушах, и стало очевидным: оставаться в Армаэсе нельзя. Да, я дала местным отпор и собрала долги, но какой ценой?

Хотя в защиту армаэсцев нужно сказать, что некоторые рассчитывались со мной едва ли не с облегчением и украдкой даже виновато улыбались. Просто из почти шестидесяти дворов таких оказалось меньше десятка, а большинство было настроено воинственно.

Так как староста расплатился со мной ещё в первую ночь появления в Доваре, к нему я заходить не собиралась, но он сам преградил мне дорогу к дому и очень громко, так чтобы слышала вся деревня, сказал:

— Совсем девка ошалела! Ну ничего, ты ещё пожалеешь о том, чтоб с оружием деньги с честных людей стрясать.

— Оружие мне нужно, чтобы не страшно было обратно идти через лес, — также громко ответила я. — Но если кто-то попытается навредить мне, я не постесняюсь его применить!

Решительно икнув на прощание, я обошла старосту и направилась домой.

Уж не знаю, что он там задумал, но когда через пару дней на моём пороге появится мытарь, я не только внесу плату за следующий месяц, но и заплачу долг.

А это пусть небольшая, но победа!

Староста пришёл после обеда следующего дня, вместе с Дрогимом.

— Выходи на разговор, — сурово потребовал Рустек и направился к летнему столу.

Устроился за ним так, будто его приглашали, и стало понятно — просто так не уйдёт.

Я пекла пирожки и прерываться не собиралась, но присутствие старосты всё же нервировало донельзя.

Ни с того ни с сего вспомнилась примета, что нельзя на ночь оставлять на столе нож — это к появлению неприятного гостя и скандалу. Теперь я попеременно то ругала себя за малодушие и глупую суеверность, то обещала, что больше нож на столе не оставлю — не так уж сложно убрать его на ночь!