Сны инкуба - Гамильтон Лорел Кей - Страница 39

— Для тебя осторожность не является лучшей частью доблести? — спросил Мика, и выражение его глаз было близко к страданию. Но, как это ни странно, из всех мужчин в моей жизни он был среди немногих, чьи эмоции и мысли я не умела читать. Я умела читать выражение его лица, тела, но мысли и внутренние эмоции принадлежали только ему.

— Нет, — сказала я. — Никогда. Ну, почти никогда.

Я потрепала его по рукам и шагнула назад, чтобы он отпустил меня — или продолжал держать, зная, что мне этого не хочется.

Он убрал руки, и первый намёк на злость мелькнул у него в глазах.

— Я не люблю смотреть, когда тебе больно.

— Я тоже не люблю на это смотреть, — сказала я.

От этого он почти улыбнулся.

— Пытаешься шутить? Это хороший знак.

— Пытаюсь? Всего лишь пытаюсь? Я думала, получилось смешно.

— Нет, — ответил Натэниел. — Не получилось. — Он стиснул мне руку, проходя мимо. — Пойду поставлю кофе.

— Ты нас не подождёшь? — спросила я.

Он повернулся на пороге кухни, улыбаясь.

— Я знаю, что в конце концов ты туда придёшь, потому что не позволишь себе сдрейфить. Но к тому времени, когда ты себя уговоришь, кофе уже будет готов.

Я нахмурилась, ощутив при этом легчайший прилив злости.

Дамиан схватил меня за руку, и я не сопротивлялась.

— Не злись на меня, — сказал Натэниел. — Я смелю свежие зёрна и суну их в новую французскую кофеварку, которую подарил тебе Жан-Клод.

Я нахмурилась сильнее.

— Я знаю, ты не любишь сознаваться, что эта французская кофеварка тебе нравится, но это так.

— Она мало кофе даёт за один раз.

Даже сама я услышала, как это прозвучало сварливо.

— Скажу Жан-Клоду, что ты хочешь настоящую, большую кофеварку.

Он это произнёс с абсолютно каменной мордой, и только искорки в глазах и чуть приподнятые уголки губ выдали, что сейчас он ещё что-то добавит.

— Двуспальную.

Он скрылся за дверью раньше, чем я успела закрыть рот и решить, рявкнуть на него или засмеяться.

Глава двадцать третья

Попытка Натэниела меня рассмешить один результат дала: мне стало лучше, хотя, должна признаться, запах свежесмолотого кофе помог заманить меня в эту дверь. Не допущу я, чтобы мой бывший жених встал между мной и моим утренним кофе. Вот так. Иначе никакого самоуважения у меня не останется.

Ричард сидел за кухонным столом возле самой двери. Доктор Лилиан стояла над ним, заканчивая перевязывать ему все правое плечо и руку. На нас, вошедших в кухню, она глянула мельком — все её внимание было отдано пациенту. В первый раз, когда мы встретились, она была седая и мохнатая, но сейчас передо мной была женщина лет пятидесяти, худощавая, с волосами такими же седыми, как был её мех в крысином облике. В ней всегда было что-то подтянутое, как будто её одежда никогда не бывает слишком грязной, и у неё всегда есть с собой лекарства, которые могут понадобиться. Невозможно было представить себе её в панике. В мире людей она была главой одного из немногих местных травматологических центров, уцелевших при сокращении финансирования. Но очень много времени тратила на помощь полупостоянно мохнатым. После смерти Маркуса у нас была серьёзная нехватка врачей.

И это объясняло присутствие телохранителя, прислонившегося к стене с другой стороны от дверного проёма и наблюдавшего, как мы входим в кухню. Он был тощий, чуть ниже шести футов, хотя стоял как-то так, что казался ниже. Путаница чёрных волос спадала на глаза, которые чёрными самоцветами горели под ними. Тонкие руки гладили полы кожаного пиджака, и я успела заметить рукояти как минимум четырех ножей перед тем, как он запахнул пиджак. Их могло быть шесть, но точно я видела четыре, и это уже много.

Мне сказали, что приехали крысолюды — во множественном числе, — но я не подумала. Не услышала толком. Я так старалась не видеть Ричарда, что не осмотрела помещение как следует. На мне были пистолет и нож, но с тем же успехом я могла бы быть безоружной, если бы Фредо что-то против меня замышлял. Я его не увидела. Он стоял сразу за дверью, напротив той стороны, где я входила, и я не увидела его. Блин.

Но я сумела не показать на лице досаду — кивнула Фредо, и он кивнул в ответ. Я хотела что-нибудь сказать, но не могла доверять собственному голосу. И думала про себя: «Вот дура, вот дура!» Тот вид дурости, который ведёт к смерти.

Натэниел стоял в кухне возле раковины, под окном, которое однажды пришлось заменять, когда его разнесли из дробовика. Теперь с окном было все в порядке, а со мной нет. Я живу в мире, где плохих парней надо замечать сразу. Фредо на нашей стороне, но он из плохих парней. Не из тех, что убили бы меня, но из тех, кто мог бы убить, а я вошла в кухню к нему спиной. Ошибка новичка — по ней понятно, как со мной было все хреново.

Я шла, пока не остановилась рядом с Натэниелом, спиной к кухне. Дамиан не отлипал от меня, как потерявшийся щенок, который вдруг нашёл нового хозяина. Его руку я отпустила, когда поняла, что прозевала Фредо, ощутила движение Фредо у себя за спиной. Мне нужны были свободные руки. Я понимала, что Дамиану нужно моё прикосновение, но руки занимать не могла. И у меня началась клаустрофобия. Кухня у меня размером с добрую комнату, и когда открыты шторы, в ней светло и весело, но сейчас, при закрытых шторах и включённом верхнем свете она была тёмной, а мне нужен был свет. Я хотела встать на возвышение и увидеть игру утреннего света на деревьях. Не хотела я стоять в темноте и держать за руку вампира. Я хотела, чтобы у меня был выбор, а его, похоже, не было. Вдруг я разозлилась бешено, и не на Дамиана.

Шевельнулись дальние шторы, и оттуда вышла Клер, вся в улыбках.

— Какой прекрасный вид!

— Спасибо, — сказала я и снова стала смотреть, как Натэниел готовит кофе. Если я никуда больше не буду смотреть, может быть, злость меня не подчинит себе. А хотела я сорваться на Ричарда, с воплями и обвинениями. Только не на глазах у его новой подруги и моих бойфрендов. Как я сказала? Бойфрендов?

Я взялась руками за прохладу столика, закрыла глаза и попыталась больше не думать. Не думать — это так прекрасно. А ещё лучше — не чувствовать.

Чья-то рука легла на мою руку, и в тот же момент я несколько успокоилась. Не надо было открывать глаза, чтобы узнать, кто это, потому что меня успокаивало прикосновение только одного мужчины, который своё спокойствие оттачивал столетиями. Подняв веки, я увидела зеленые глаза Дамиана. Я хотела его ненавидеть. Хотела разъяриться, потому что оказалась к нему прикована, привязана, но не могла. Когда он касается моей руки, а глаза его готовы наполниться страданием, я не могу на него набрасываться. Вот черт!

Мне трудно было дышать — вздохнуть как следует. Злость мою он забрал, но страх забрать не мог. Я отдёрнула руку.

— Мне сейчас надо злиться, Дамиан, у меня ничего другого не осталось.

Ещё чья-то рука дотронулась до моего локтя, и я отдёрнулась. Глаза Натэниела были не страдающими, а осторожными.

— Что случилось?

Я отодвинулась от них обоих, стукнулась об кухонный островок так, что тарелки звякнули в гнёздах.

— Анита!

Голос Мики. Он стоял у другого края островка и глядел на меня серьёзными кошачьими глазами.

Я никак не могла вдохнуть. Как будто помещение вдруг стало тесным. Натэниел стоял передо мной, и обе стороны островка загораживали двое других. Я была в углу, в ловушке — во многих смыслах.

— Мальчики! — сказала доктор Лилиан. — По-моему, Аните нужно подышать воздухом.

— Я не могу оставить Дамиана одного, — возразила я придушенным голосом.

Она подошла и отодвинула их всех от меня прочь.

— Пошли, тебе требуется доза свежего воздуха и открытого пространства. Доктор велел.

Она протянула мне руку, тщательно следя при этом, чтобы до меня не дотронуться — как если бы лучше меня знала, что я чувствую. Потом подвела меня к шторам и вытолкнула сквозь них на открытое пространство веранды.

Свет ослеплял, и в первую секунду я ничего не видела. Когда зрение вернулось, Лилиан стояла от меня настолько далеко, насколько позволял контур террасы. Она ничего не говорила, только любовалась видом.